Гарики из Иерусалима. Книга странствий - Игорь Губерман

— Навечно ли? — машинально переспросил я.

— Об этом я и говорю тебе, — спокойно ответил Миша. — Ты ведь слушал и все время думал, что я тебе о варианте Чернобыля талдычу, это тоже вовсе не исключено по нашему российскому разъебайству. Только я тебе о золотишке говорю, до которого охотники вот-вот найдутся. Ведь платину с обогатительной фабрики уже давно воруют, а пару лет назад какой-то сумашай и толику оружейного плутония украл, пытался его продать американам, сам читал в газете.

Я внезапно ясно ощутил себя сталкером из романа Стругацких. Только смех у меня вышел хриплый и неуверенный. А Миша, это все мне рассказав, повеселел и оживился, словно побывал на исповеди или у врача. Мне показалось, что ему даже известны те охотники, которые уже вот-вот рискнут. Я только очень не хотел, чтоб он об этом проболтался мне. И спать очень хотелось. Он и сам смекнул, что время закругляться. Телефона у него не было, и он еще перед уходом пошутил насчет моей разбалованности, я уже отвык, что люди запросто живут без телефонов. Мы договорились повидаться у Андрея, только я уже не выбрался к нему. А после в Красноярск меня не приглашали. Ощущения свои после его ухода я описывать не стану, ибо повторяю, что боюсь литературности. С той поры, однако, если меня спрашивают, что я думаю о нынешней России, я по-прежнему твержу оптимистическое нечто, потому что очень хочется, чтоб так оно и было. А в памяти моей немедля возникает совместившийся уже, какой-то слипшийся кошмарный образ пламени подземного распада и торчащего над ним обшарпанного ленинского профиля.

А для искреннего оптимизма в отношении России я нашел недавно очень веский аргумент. В сегодняшней России — и в политике ее, и в экономике — такое множество резвится крыс, что явно сей корабль не собирается идти ко дну.

Обаяние тухлого мифа

Уже легко сейчас и просто собрать огромную библиотеку из книг, обсуждающих трагедию, постигшую Россию в прошлом веке. В чем-то главном авторы всех книг единодушны, только в обсуждении причин и механизмов — споры нескончаемы и яростны. И есть одна лишь группа авторов, которым все понятно, и между собой они расходятся в ничтожных мелочах. А тихая и негустая (в смысле мыслей и идей) речушка их соображений протекает в нескольких журналах и газетах, коими читатель грамотный уже давно пренебрегает, ибо нового из них не почерпнешь. А зря! Я лично с аккуратностью и тщанием читаю уже много лет журнал «Наш современник». Нет, я вовсе не мазохист, и временем своим я дорожу, но тот настой вражды и злобы, что течет, патриотически бурля, на этих удивительных страницах, почему-то питателен моему уму и духу. Я сам себе напоминаю своего пса Шаха: он иногда на прогулке, повинуясь темному животному инстинкту, начинает есть какую-то чахлую траву. Она отравна, по всей видимости, для его организма, потому что, нащипавшись ее, он задумчиво склоняет голову и бурно отрыгивает съеденное. Это явно не только прочищает его желудок, но благотворно влияет и на общее самочувствие — он веселеет и бодреет. На мне это чтение сказывается не так стремительно и явно — может быть, из-за того, что нет у человека благодетельного навыка отрыгивать отравный текст, — но странную какую-то необходимость в чтении таком и даже невнятную бодрящую пользу — ощущаю неизменно. Лишь одна берет меня досада: почему за столько лет им недосуг и не по силам выдумать что-нибудь новенькое, обжигающе острое, столь же достоверное, как всегда, но посвежее и покруче?

Мне лет десять назад необычайно повезло: в одной случайно попавшейся газетке вычитал я все, что пишется с тех пор в такой литературе. Я несколько дней не мог расстаться с той газетой — я курил, пил кофе, спал, звонил приятелям, а после снова перечитывал и наслаждался ясной, стройной и неопровержимой исторической картиной, мне развернутой. По бедности своей газетка склеила статьи столичных разных авторов, ее издали в Новгороде, так что и названия другого дать ей не могли, как только — «Вече», и колокольный звон ее был гармоничен донельзя. О чем же звон?

Сперва — огромная статья Валентина Распутина «Мысли о русском», где раздаются первые раскаты. Красиво сетует прозаик-печальник на повсеместное (далее цитата) «торжество зла, собирающего под знамена своего передовизма аморалистический интернационал».

Хотя и странные для уха слова тут нанизал известный ревнитель чистоты русского языка, однако же понять их можно. А дальше — гордые и верные слова о том, что Россия — «обессиленная, разграбленная, захватанная грязными руками, обесславленная, проклинаемая, недопогибшая — все-таки жива».

Так мог страдательно повествовать о древней Руси летописец, излагающий последствия очередного татаро-монгольского набега. Прозвучала первая мелодия зачина — к чести Распутина отмечу: он пока молчит о конкретных насильниках.

Но уже на следующей странице тему подхватывает некий Марк Любомудров. Поскольку это почти наверняка безвкусный псевдоним, я долго всматривался в породистое лицо (высокий лоб, седые пряди, Санкт-Петербург, цитаты из Леонтьева и Достоевского), после чего решил, что автор явно не пролетарского происхождения. Господин Любомудров тоже пишет о страшных и всемогущих внешних силах: «Установка на геноцид русского народа, принятая в октябре 1917 года, продолжает действовать. Быть может, в годы застоя темпы геноцида перестали удовлетворять те силы, которым служила брежневская шайка. И тогда был принят новый курс — на перестройку, смысл которой, как теперь уже отчетливо видно, — в ускоренном перемалывании нации… Нет ничего случайного или стихийного в том, что происходит, — все совершается по хорошо продуманному и просчитанному плану — плану уничтожения России и русского народа. Заговор этот возник не вчера и не сегодня».

О заговоре господин Любомудров сообщает с помощью Достоевского, который все, как оказалось, предсказал в «Дневнике писателя» за 1876 год. Цитату я, признаться, проверять не стал — мне лень, но я еще и верю господину Любомудрову: он так ненавидит демократию, что сам, по всей видимости, из хорошего дворянского рода, такие люди цитаты не передергивают, разве что карты. Итак, цитата из великого провидца:

«Интернационал распорядился, чтобы европейская революция началась в России, и начнется, ибо у нас нет для нее подходящего отпора ни в управлении, ни в обществе. Бунт начнется с атеизма и грабежа всех богатств, начнут низлагать религию, разрушать храмы и превращать их в казармы, в стойла… Евреи сгубят Россию и встанут во главе анархии… Предвидится страшная, колоссальная революция, которая изменит лик мира всего. Но для этого потребуется 100 миллионов жертв. Весь мир будет залит кровью».

Нет, я слукавил: не по лени, я сознательно не проверял цитату — я боялся, что не окажется этого кошмарного пророчества, а Любомудров строит именно на нем свои пронзительные дальнейшие выкладки. Эту цену мы уже заплатили, пишет он, а сейчас идет третий этап той мировой войны, которую ведет против России «Интернационал» (кавычки Любомудрова) на протяжении всего двадцатого века. Русская нация, пишет он, уже на краю уничтожения, на грани полной гибели. И вспоминается ему в этой связи участь индейцев в Америке, и пишет он чуть ниже: «Всю страну превратили в гигантский концлагерь, что-то вроде Дахау или Освенцима, где вместо крематориев работают очаги межнациональных конфликтов в разных регионах страны».

Тут явно благородное происхождение взяло верх, и карты господин Любомудров все-таки передернул: вражда постигла бывшие братские народы, и специально россиян еще никто не изводил. Неважно! Главное сейчас (чтоб коренную Русь от гибели спасти) — собрать национальное ополчение по типу 1612 и 1812 годов и победить. Кого же, угадайте? Этот же самый русский народ, ибо на последних выборах, с омерзением и болью пишет автор, за патриотов голосовало только ничтожное число избирателей, а остальные (цитирую) — «побежали за сверкающими голыми ляжками заморской шлюхи под названием «демократия». Народ уподобился блудному сыну из евангельской притчи, и его сразу отправили жрать помои из одного корыта со свиньями» (конец цитаты).

Что-то не упомню я такого поворота событий ни в одной евангельской притче, только дело ведь не в этом. Ясно, что такое национальное ополчение должно призвать к порядку и образумить собственных блудных сыновей.

Однако дальше — пуще. Эстафета звона еще только набирает звук.

Дмитрий Балашов — известный автор жгуче достоверных исторических романов о великой и несчастной Древней Руси. На фотографии — длинные седые волосы, клочковатая седая борода, сумрачные большие глаза — изнуренное тяжелыми раздумьями лицо аскета и философа. Лицо такое, что Толстой и Достоевский могут отдыхать. А тема полностью обозначена заголовком — «Еще раз о покаянии». Здесь кульминация всей колокольной службы номера, апофеоз мятущегося духа. И к евреям ненависть высокая, пламенеющая, словно готика того же названия. Хотя в зачине — то же самое словесное месиво.