Анка - Василий Дюбин

— Я готова, Виталий Вениаминович…

— Знаю, знаю. Идемте приготовляться.

Орлов лежал в отдельной затемненной комнате. Внимательный уход, никем и ничем не нарушаемый покой, кровь Ирины возвращали ему силы, укрепляли организм.

Через восемь месяцев Орлов стал прогуливаться уже без посторонней помощи от койки до двери и обратно. Профессор перевел его в другую комнату со слабым дневным и мягким ночным светом, однако велел носить темные очки и не снимать их до тех пор, пока этого не разрешит он сам.

На дворе стоял теплый солнечный сентябрь. За окном палаты, задернутым голубой шторой, звонко, как весной, чирикали неугомонные воробьи. В палату вошел профессор.

— Ну-с, поздравляю с началом золотой осени! — он присел на табурет возле койки. — День сегодня замечательный. А вы как себя чувствуете? Как пульс? Дайте-ка руку.

— Самочувствие хорошее. Болей нигде не ощущаю.

— Прекрасно. Какие-нибудь претензии или вопросы к нам имеются? — в шутливом тоне обратился к Орлову профессор.

— Есть вопрос, а претензий никаких.

— Ну-те, давайте.

— В городе есть военный прокурор?

— Безусловно.

— Мне необходимо повидать его.

— Никаких свиданий. Во-первых, вам выходить нельзя, а во-вторых, вам нужен абсолютный покой.

— Зачем выходить? Его же можно пригласить сюда. Мне крайне необходимо передать прокурору кое-что весьма и весьма важное. Это — в интересах Родины.

— Родины?

— Да.

— Это дело важное. Но волнения сейчас могут причинить вашему здоровью серьезный ущерб.

— Не беспокойтесь, профессор. Я волноваться не буду.

— Хорошо, — профессор встал и быстрыми легкими шагами направился к двери.

XXXVII

Ирина к каждому человеку, попадавшему в госпиталь, относилась одинаково и ради спасения жизни любого из них готова была пожертвовать последней каплей своей крови. Через ее руки прошли сотни историй болезней. И пока раненые находились на излечении в госпитале, она помнила каждого по имени и фамилии; но когда они, по выздоровлении, разъезжались, кто в отпуск, а кто прямо в часть, их фамилии вытеснялись из памяти именами других раненых, прибывавших с фронта.

С тех пор как Ирина получила из авиачасти ответное письмо, прошло десять месяцев. Оно оставило неприятный, горький осадок, но упомянутое в письме имя летчика Орлова, пренебрегшего ее чистосердечным посланием, она забыла…

В госпитале выдался редкий день затишья. Раненые не поступали, в коридорах не было обычной суматохи, в палатах и операционной царил покой. Ирина дежурила. Она сидела за столиком в коридоре и укладывала в плетеный ящичек флаконы и порошки, чтобы потом разнести лекарства больным. К ней подошел дежурный врач с военным, одетым в белый халат.

— Товарищ из прокуратуры к больному Орлову по разрешению Виталия Вениаминовича, — сказал врач.

— Хорошо. Садитесь, — предложила Ирина посетителю стул и отправилась в палату к Орлову.

— К вам работник прокуратуры, — сообщила она, закрыв за собой дверь.

— Просите его сюда.

— Позвольте, я раньше приведу в порядок вашу постель.

Орлов запахнул поплотнее халат и отошел к окну, держа перед собой протянутую руку; сквозь темные очки было плохо видно.

Ирина поправила одеяло, взбила подушку и уже хотела положить ее на место, как вдруг руки ее задрожали и подушка упала на койку… В изголовье лежал примятый голубой конверт, адрес был написан ее почерком. Она взяла конверт, вынула из него простреленное письмо и свою фотокарточку и тут же быстро вложила обратно. Ирина почувствовала в ногах страшную слабость и ухватилась за спинку кровати. И если бы Орлов видел по-прежнему, если бы не мешали ему темные очки, он удивился бы внезапной бледности, покрывшей лицо Ирины.

— Готово? — спросил Орлов.

— Да… да… — ответила Ирина взволнованно, прикрывая подушкой положенный на место конверт.

— Просите его.

— Сейчас позову, — и она поспешно вышла.

В коридоре Ирине повстречался профессор — он сопровождал работника прокуратуры.

— Что случилось? На вас лица нет, — забеспокоился профессор.

— Виталий Вениаминович… — подавляя волнение, заговорила Ирина. — Это … он… он….

— Кто?

— Да он… — девушка указала на дверь палаты, в которой находился Орлов… — Понимаете… это он!

— Само собой разумеется, что он, а не она.

— Ах, ну как вы не понимаете!

— Да что, собственно, я должен понять?

— Я и сама еще не знаю… — и побежала по коридору.

— Вот тебе и на! — засмеялся профессор.

Ирина жила при госпитале, занимая комнату в первом этаже. Прибежав к себе, она достала из шкатулки присланное из части письмо, перечитала его и тяжело опустилась на стул.

— Да… так и есть. Орлов Яков Макарович… Но почему же мое письмо и карточка все-таки оказались у него?..

Орлов попросил работника прокуратуры записать все, что он ему сообщит. Тот раскрыл папку, взял несколько листов чистой бумаги, положил на тумбочку.

— Говорите, я слушаю вас.

— Записывайте… Я, военный летчик Орлов Яков Макарович, заявляю следующее…

Рука работника прокуратуры застыла на тумбочке, глаза, полные удивления, были устремлены на больного.

— Летчик Орлов? Яков Макарович?

— Да. А что?

— Ничего, ничего. Продолжайте…

Орлов говорил так тихо, что работник прокуратуры вынужден был переложить бумагу с тумбочки на папку и сесть ближе к рассказчику.

…Прошло немало времени, прежде чем Орлов закончил свое повествование. Работник прокуратуры хотел было сказать что-то, но, закусив губы, промолчал. Глаза его улыбались.

— Подпишите, — он пододвинул ручку.

Орлов поднял очки на лоб и четко вывел свою подпись.

Вечером Ирина сдала дежурство, ушла в свою комнату и, не раздеваясь, прилегла на койку. Несмотря на усталость, она в течение всей ночи не сомкнула глаз. Мысли вновь и вновь возвращались к странной истории с письмом.

Судя по тому, что фотокарточка оказалась простреленной, она решила, что Орлов носил ее письмо у сердца. Значит, ее скромный подарок был не безразличен для него, если он не расставался с ним в боях и сохранил до сегодняшнего дня. И если враг стрелял в сердце Орлова, он стрелял в ее сердце…

Ирина вскочила с койки. В окно уже заглядывали лучи утреннего солнца, они ласково коснулись ее лица. Сердце Ирины переполнилось новым, еще неведомым ей горячим чувством, и на смену горечи, вызванной тем письмом с фронта, пришла светлая радость.

В эти благословенные минуты Ирине страстно захотелось увидеть Орлова, говорить с ним, как-то облегчить его страдания, утешить.

Она освежила холодной водой запылавшее ярким румянцем лицо, надела халат, взяла со стола книгу и побежала наверх.

— Куда это вы, Иринушка, торопитесь? — остановил ее профессор.

— К больному.

— Сегодня отдыхать положено.

— Я хорошо отдохнула, Виталий Вениаминович. Я только почитаю ему немного.

— Кому?

— Ему… — неопределенно ответила Ирина.

— Ах, ему, — и профессор с хитринкой посмотрел исподлобья на ее жизнерадостное лицо. — А что за книга?

— Сказки Андерсена.

— Ну что ж, сказки, пожалуй, можно.

Орлов спокойно лежал на койке. Ирина подумала: «Спит…» — и хотела уйти. Но не успела она закрыть дверь, как услышала его голос:

— Кто здесь?

— Это я… — и она вернулась в палату. — Не спите?

— Не сплю, сестрица.

— Скучаете?

— Заскучаешь, если просидишь несколько месяцев взаперти.

— А вы переписывались бы с кем-нибудь. Писать за вас, если не возражаете, буду я, вы только диктуйте. Знакомые у вас есть?

— Да. Родственников нет, а знакомые были, но где же теперь разыскивать их?

— Неужели вы с начала войны ни с кем из них не переписывались?

— Нет. Да и некогда было писать. Правда, за мной есть должок… Я обязан был написать одной хорошей девушке… Да вот она… — Орлов нащупал под подушкой конверт, передал Ирине. — Читайте, секрета в этом нет… Там, в конверте, и ее фотокарточка…

Ирина быстрым движением взяла письмо, чтобы Орлов не почувствовал, как у нее дрожат руки.

— Почему же вы… не написали ей?

— Не успел.

— А вы… давайте сейчас напишем ей, а?

— Что ж, давайте напишем. Правда, с большим опозданием. Но, говорят, лучше поздно, чем никогда.

— Я сию минуту…

Ирина вышла. «Господи, зачем я это делаю? Нехорошо-то как, — в замешательстве думала она. — Впрочем, а разве он хорошо поступил с моим письмом. Должна же я наконец знать, кто этот человек, жизнь которому помогла спасти моя кровь? Раз так случилось…» — она вернулась в палату:

— Диктуйте.

— Пишите: «Милая, славная девушка!.. Наконец-то представилась возможность ответить на ваше короткое, но такое сердечное письмо… В благодарность за эту вашу сердечную теплоту, которая согревает нас, фронтовиков, если суждено будет встретиться нам когда-нибудь, я обниму вас нежно-нежно, как родную сестру, расцелую…» Написали?