Анка - Василий Дюбин

— Никита, — сказал Цыбуля, — давай сюда носилки…

В полночь кто-то постучался к Пахомовне. Она встала с постели, вышла за порог. Перед ней стояла Анка.

— Боже мой! — шепотом воскликнула старуха. — Так поздно, Аннушка?

— Я не одна, Пахомовна.

— Вижу, вижу, — присматриваясь к стоявшим позади Анки Юхиму и Никите, сказала старуха. — А на носилках больной?

— Нет, убитый. Товарищ наш. Надо похоронить его. Дайте нам лопаты.

Неподалеку от сторожки, на увале, ракеты описывали голубые дуги. Там то вспыхивала, то затихала трескотня автоматов.

— Вот что, милая, — тревожно заговорила старуха. — Могилу я с Фролкой сейчас рыть начну вот в этом сарае. Запомни. Никому и в ум не взойдет, что здесь человек схоронен. Вы же бегите. Наскочет герман — беда и вас и меня постигнет. Снесите покойничка в сарай, носилки в лесу бросьте и бегите. А я сейчас Фролку подыму. Бегите!

— Бабуня, родная ты моя! — растроганная Анка поцеловала старуху. Потом опустилась на колени, откинула одеяло, приподняла голову Орлова и припала задрожавшими губами к холодному лицу. — Яшенька…

Цыбуля коснулся ее плеча.

— Нам пора.

— Да… да… — очнулась Анка. — Пора… — она поднялась и пошла со двора шаткой, неверной походкой, поддерживаемая Цыбулей.

Никита отнес Орлова в сарай и потащил на себе пустые носилки.

…Вторую половину ночи Анка и ее спутники шли без передышки. Перед рассветом услышали неясный шум. Они бросились на землю и продолжали двигаться ползком. Вскоре беглецы очутились у края обрывистого берега. Внизу пенилась горная речка. Немного правее к речке сбегала крутая тропинка.

— Туда, — кивнул Цыбуля на тропинку.

Они бросились бежать. Но не успели добежать до тропинки, как позади раздался хриплый окрик «хальт!», а вслед за ним последовал выстрел. Никита упал замертво. Цыбуля выстрелил в немца. Тот схватился за живот, присел и медленно повалился боком на снег.

— Прыгай! — сдавленным голосом крикнул Цыбуля Анке и бросился вниз.

Анка упала ничком, подползла к обрыву. Цыбуля угодил на торчавший из воды камень, и бурный поток понес его безжизненное тело к широкой Кубани.

Анка уцепилась за колючие ветки ежевики, вьющиеся по отвесной стене обрыва, затормозила скорость падения и бултыхнулась в пенистые воды. Быстрое течение подхватило ее и через две-три минуты прибило к противоположному берегу. Перебегая от камня к камню, Анка кинулась к спасительному лесу. Вот уж он совсем близко. С обрыва ударил пулемет. Было неудобно бежать в мокрой, отяжелевшей одежде. Анка спотыкалась, выбиваясь из сил. Кто-то крикнул из лесу:

— Ложись! Ползком, ползком! Эх, тетя-Мотя! Да кто же под пулями бегает? Ползи-и-и!

У самой кромки леса пуля достала Анку. Она упала вниз лицом и осталась лежать неподвижной…

Утром того же дня партизаны отряда «Родина» встретились с авангардным подразделением Красной Армии. Кавуна и Васильева немедленно эвакуировали в тыл. Сопровождать их до госпиталя вызвался Бирюк.

XXXVI

Ранение у Орлова было сквозное. Пуля прошла вкось, не задев сердца. Оглушенный сильным ударом по голове и потерявший много крови, Яков надолго лишился сознания.

Пахомовна и Фролка по очереди рыли в сарае могилу при мигающем свете самодельной сальной свечи. Земля была мягкая, не промерзлая и подавалась легко.

— Мы ему неглубокую могилку… — налегая на заступ, вполголоса говорила старуха. — Лишь бы землицей прикрыть его, сердешного. А потом на кладбище перенесем, похороним как полагается.

Слушая бабушку, Фролка не без страха посматривал на бескровное лицо Орлова. Лежавший без движения покойник… вдруг зевнул. У Фролки зашевелились волосы, по спине поползли мурашки.

— Бабушка… бабушка… — зашептал в страхе мальчик.

— Что тебе, внучек? — выпрямилась Пахомовна, стоя по колени в вырытой могиле.

— Мертвяк оживает…

— Окстись, дурачок, чего мелешь-то!

— Ей-ей оживает…

Старуха покосилась в сторону покойника. В эту минуту Орлов пошевелил здоровой ногой, слабый, еле уловимый вздох вырвался из его груди.

Пахомовна выронила лопату, приглушенно вскрикнула:

— Господи, твоя воля!.. Чуть живого не похоронили. Фролка, не стой столбом, скорее его в хату перенести надо.

Орлова с трудом подняли, внесли в сторожку. Старуха согрела воды, промыла больному раны, смазала йодом (один флакончик йода Фролка стянул-таки у Петьки, и вот как он пригодился), перевязала чистыми полотенцами. Из предосторожности Пахомовна осмотрела карманы летчика, нашла единственный голубой конверт и спрятала его за икону. Потом сменила на Орлове белье, обрядила его в чистую дедову пару, а меховую куртку, шлем, меховые брюки, гимнастерку и белье сожгла в печи.

Ранним утром в сторожку ввалились немцы — офицер и два солдата. Офицер кое-как говорил на ломаном русском языке. Он спросил яиц и молока. Пахомовна подала ему два яйца.

— Это все… А коровы у меня нету.

Офицер выпил яйца сырыми, ткнул пальцем в сторону лежавшего на кровати Орлова:

— Кто?

— Сынок мой.

— Больной?

— Раненый. Красные партизаны поранили. Дал отказ идти с ними в отряд, а они ему вчерась голову проломили, анафемы, да в грудь и в ногу стрельнули.

— Вчера тут были партизаны?

— Были, господин офицер, были, чтоб им добра не было! — Пахомовна изо всех сил старалась отвести беду от раненого. — В лесу они, волки бы загрызли их.

Офицер подошел к кровати, проверил на Орлове белье.

— Карош ваш сын — нихт большевик, — и вышел. За ним последовали солдаты.

— Пронеси, господи! — перекрестилась старуха. — Пропасти на вас, басурманов, нет! Греха только через вас набираешься. Вон чего про партизан сердешных говорить приходится. Ну, да господь не слова — дела числит.

В вагоне санитарного поезда было уютно, светло, чисто. Мягкий монотонный перестук колес, легкое покачивание вагона действовали умиротворяюще. Не верилось, что где-то позади люди насмерть схватываются в жестоких боях, недосыпают, мокнут под проливным дождем или, лежа на снегу, дрожат в колючем ознобе.

Поезд подолгу стоял на вокзалах, пропуская встречные эшелоны, следовавшие с людьми и вооружением на фронт, и казалось, что пути санитарного поезда не будет конца. И как ни тепло и уютно было в вагоне, какой лаской ни окружали Орлова врачи, нянюшки и сестры, порой ему становилось невмоготу: сердце больно давила тоска по Анке, тревога за ее судьбу.

Зрение Орлова то прояснялось, то все перед глазами двоилось, затягивалось мутной пеленой… Однажды он достал из голубого конверта снимок Ирины, но ничего не мог разглядеть. Изображение двоилось и расползалось.

«Неужели я… ослепну?» Напрягая мысли, он смутно припомнил пылающий в воздухе самолет… Улыбающуюся Анку… Занесенный Бирюком над его головой камень… Добрую и нежную старуху… и забылся…

Санитарный поезд остановился на узловой станции. К вагонам поспешили люди с носилками, началась разгрузка. Орлова бережно вынесли из вагона, не снимая с носилок поместили в крытую машину, и через несколько минут он уже был в госпитале.

Утром дежурный врач доложил начальнику госпиталя полковнику медицинской службы профессору Золотареву:

— Виталий Вениаминович! Ночью прибыло сорок девять: легких — тридцать два, тяжелых — семнадцать. Один из тяжелых был в партизанском отряде. Он плохо видит и у него частые провалы памяти. Имеет ранения: в голову — пролом черепа, контузия, в грудь — пулевое, в ногу — осколочное.

— Идемте посмотрим, — сказал профессор.

Он долго выслушивал Орлова, щупал пульс, приказал разбинтовать раны, тщательно осмотрел их, покачал головой:

— Да-а… На редкость выносливый человек. Богатырь. Другой организм не выдержал бы такой страшной борьбы со смертью, — профессор попросил всех отойти в сторону и обратился к больному: — Вы меня слышите?

— Слышу, но плохо.

— А видите?

— Да. Слабо вижу.

— Сколько нас?

— Один… Нет двое!

— А все же?

— И один и… двое.

— Ясно, — профессор подошел к стоявшим в стороне коллегам. — Истощение, потеря крови. В результате удара в голову — расстройство зрительных нервных центров, в силу чего у больного появилось так называемое «второе зрение».

— Какая жалость, — тихо промолвила Ирина, не сводившая участливого взгляда с бледного, измученного лица Орлова. — Неужели, профессор, нельзя вернуть здоровье этому так много выстрадавшему человеку?

— Несомненно, можно. Мы избавим больного от «второго зрения», а ваша чудодейственная кровь поставит его на ноги. Сделаем переливание.

— Я готова, Виталий Вениаминович…

— Знаю, знаю. Идемте приготовляться.

Орлов лежал в отдельной затемненной комнате. Внимательный уход, никем и ничем не нарушаемый покой, кровь Ирины возвращали ему силы, укрепляли организм.