Темные изумрудные волны - Федор Московцев

— Кекеев сумеет прижать всех, кого нужно, — сказал Сташин. — Еще не таких сажали. Все в итоге признаются и оказываются за решеткой.

И участники беседы посмотрели в сторону здания следственного управления.

В кабинете Кекеева собрались Давиденко, Еремеев, и Каданников. Ждали Рубайлова, который предыдущим вечером прибыл из Москвы.

— Говорят, хорошо съездил, — сказал Еремеев.

— Заручился поддержкой представителя области в Москве, и председателя Совета Федерации, — сообщил Кекеев. — Полчаса назад звонил, был в отличном настроении.

— Вот и мы его порадуем, — улыбнулся Давиденко. — Отловили всех пиндосов, предъявили обвинения. Город задышал спокойно. В ноябре дело «Три-Эн» передадим в суд. Арестованное имущество продадим, начнем расплачиваться с вкладчиками.

— Наш главный фигурант соскакивает, — озабоченным тоном сказал Кекеев. — Кто-то вышел на Петра Лаврентьевича. Засуетился адвокат, подследственный симулирует тяжелую болезнь, экспертиза написала заключение. Что будем делать?

— Я молчал, — думал, что ошибка сама обнаружится, — шумно засопев, выдохнул Еремеев. — Считаю, что Разгон здесь ни при чем. Приличная семья, хорошая характеристика с работы. Следователь Сташин пристрастен. Учась в следственной школе, он имел плохую успеваемость на кафедре экономики и международного права, которой заведует профессор Разгон.

Его поддержал Каданников:

— Он обычный парень. Остался не у дел. Были небольшие сбережения, заработанные в экспертизе, за последние три месяца он их спустил. Никаких накоплений и сверхдоходов. Значит — непричастен к тому, что ему инкриминируют.

— Откуда такие сведения, Влад?

— Абсолютно точные сведения, Иосиф Григорьевич. Подруга с ним жила три месяца. Прощупала его карман как следует. Нет у него денег. Не виноват он. Всё у него ровно.

— Вай ана-саны, мы собрались истину искать, или фигуранта? — вмешался Кекеев.

Каданников пожал плечами:

— Причастность его к убийству Кондаурова — это дичь. То, что он оборонялся в камере — молодец, мужчина.

Дверь шумно отворилась, и, словно спецназовец в помещение, захваченное террористами, в кабинет вломился Рубайлов.

— Что вы натворили, Бадма Калгаевич! — с порога крикнул он. — Я ведь ясно указал, что деятельность преступной группировки, которую вы накроете, должна быть антиобщественной, глубоко антиобщественной и антиправительственной с националистическим и террористическим оттенком. Кого вы арестовали?! Сына почтенных родителей и певицу из музкомедии, которая прошла конкурс в миланскую оперу «Ла Скала», и должна на днях вылететь в Италию. Городская общественность ощущает тягостное недоумение. Люди взволнованы трагическими картинами, которые рисует пресса. Общественное мнение требует привлечь к ответственности организованную преступность, аферистов, обирающих население, рецидивистов, погрязших в убийствах и грабежах. Общественность недоумевает, почему власти ищут виновников в мире искусства, и среди социальных работников.

Он умолк, чтобы перевести дух, этим воспользовался Кекеев:

— Арест стал итогом громадной оперативной работы. Мы располагаем неопровержимыми уликами. Преступники во всём сознались. Убийство на глазах двадцати свидетелей…

— Вы делаете мне смешно! — перебивая, саркастически воскликнул вице-губернатор, посмотрев в окно. — Знаю я ваши «признания». Вы выходите на улицу, ловите прохожих, переходящих улицу на красный свет, и дубинками выбиваете показания.

Рубайлов расхаживал по кабинету, словно гроза над морем.

— Теперь так… — продолжил он, подойдя к столу. — Профессор Разгон делает мне докторскую диссертацию. Жена его, моя бывшая сотрудница, главный специалист жилкомхоза. Она единственный в городе человек, кто досконально разбирается в вопросах коммунального хозяйства. Единственный, кто может точно сказать, куда течет дерьмо, а куда — деньги. Если Андрей Разгон и Альбина Евсеева через полчаса не будут на свободе, я отключу всем сидящим здесь господам воду, свет, и электричество.

Водворилась настороженная тишина. Взгляды всех присутствующих устремились на хозяина кабинета, заместителя прокурора области. Кекеев невозмутимо смотрел в глаза Рубайлову.

В этот момент в кабинете появился Сташин, вызванный по внутреннему телефону.

«Как поступит зампрокурора?» — гадал Иосиф Григорьевич.

Совершенно понятно, что Кекеева не волнует ни общественность, ни сам Рубайлов. Руками заместителя прокурора снимали и арестовывали вице-мэров, начальников департаментов городских и областных администраций, руководителей силовых ведомств. Не вступая в коалиции с областными чиновниками, он был свободен от каких бы то ни было обязательств. Его слово не имело обратной силы. Если он что-то решил, то шел до конца, невзирая на возможные в любом деле ошибки.

Однако, слово Рубайлова также не имело обратной силы. И будучи избранным депутатом Госдумы — а в этом мало кто сомневался — мог надавить на Кекеева по линии Генпрокуратуры.

Иосиф Григорьевич не выпускал из поля зрения Бадму Калгаевича. И по его взгляду, обращенному на вошедшего следователя, понял, кто станет жертвенным бараном.

— Что же ты хулиганишь, Константин педэр-сухтэ? — простодушно спросил Кекеев.

— Пока я ездил в командировку, — продолжил заместитель прокурора, вот уже десять лет не выезжавший за пределы города, — ты арестовываешь невиновных, шьешь дела. Ай-яй, некрасиво это, подло. Вот Юрий Иванович распекает нас, как мальчишек.

— Бадма Калгаевич, — пробормотал, задыхаясь, следователь, которому вся кровь бросилась в голову, — я не знал всех тонкостей…

— Лахавлэ! — нетерпеливо перебил Кекев. — Не знал вопроса так же, как не знаешь экономику и международное право?

Рубайлову, очевидно, пришлась не по вкусу разыгрываемая сцена. Он обратился к заместителю прокурора со следующими словами:

— Вы делаете мне большое удивление. Неужели вы не в курсе того, что творится в вашем учреждении?

Буравя взглядом ошеломленного следователя, рассчитывавшего получить сейчас чрезвычайные полномочия, Кекеев возмущенно проговорил:

— В последнюю минуту узнаю о превышении полномочий, вызванном пристрастным твоим отношением к подследственному. Ты ссоришь меня с моими сегодняшними и завтрашними друзьями. Может быть, ты арестовал Андрея Александровича, чтобы под пыткой выяснить, спал ли он с твоей женой? Хотел узнать, не рогоносец ли ты? На этот счет не сомневайся: ты рогоносец, и это известно всему Волгограду. Но ты работаешь в прокуратуре не для того, чтобы вымещать свои личные обиды.

Совещавшиеся, пораженные таким поворотом разговора, нетерпеливо ждали развязки, стараясь не смотреть на старшего следователя Сташина, затрясшегося, как в лихорадке.

— Бадма Калгаевич, — пролепетал он, — я честный человек.

В ответ раздался окрик, взметнувшийся, как дротик:

— Ты болван и вдобавок деревенщина! Теперь, сын сожжённого отца, слушай сюда: если через двадцать минут Андрей Разгон и Альбина Евсеева не будут на свободе, я сотру тебя в порошок. Можешь идти.

После того, как закрылась дверь за следователем, присутствовавшие в кабинете с минуту молчали, стараясь не смотреть друг на друга.

«Ловко вывернулся!» — подумал Иосиф Григорьевич, глядя на Кекеева, сохранявшего олимпийское спокойствие.

Еремеев зачем-то вытирал платком глаза. Искоса поглядывая на потолок, Каданников раскачивался вперед-назад. Рубайлов обалдело смотрел на Кекеева, напоминая быка, уставившегося на огонь. Силясь сдержать гнев и неуместное веселье, он посмотрел на дверь, и сказал:

— …И пошёл он ветром гонимый, солнцем палимый…

— Рогатый и побитый, — добавил Иосиф Григорьевич.

Взрыв хохота потряс кабинет. Еремеев, взвизгивая, тряс платком, мокрым от обилия весёлых слёз.

— Попал парень под раздачу!

— … к сатане под мохнатый хвост!

— Ха-ха-ха!

— Хи-хи-хи!

— Бадма всегда рассмешит!

И только Кекеев сохранял спокойствие, бесстрастным взглядом осматривая присутствующих. Рубайлов, пройдясь по кабинету, посмотрел на часы, и, сославшись на нехватку времени, удалился.

Все как-то разом притихли, когда он вышел. Некоторое время напряженно молчали. Наконец, Иосиф Григорьевич нарушил тишину:

— Придется нам произвести замену объекта. Мои оперативники набрали целый пул…

— Профессорских детей, мошенников-соблазнителей, деятелей искусств, — ехидно перебил его Кекеев.

Тут все чуть не попадали со стульев от нахлынувшего смеха. Иосиф Григорьевич кусал губы, Игнат Захарович всхлипывал, даже Бадма Калгаевич улыбнулся. Когда все, насмеявшись, замолкли, Давиденко обратился к заместителю прокурора:

— Видит болотный рак, следователя Сташина заменят на менее пристрастного…