Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

16 ноября газета «Правда» посчитала необходимым оповестить читателей о выходе в свет романа Шолохова «Поднятая целина» с иллюстрациями. В библиотеках по всей стране выстроились читательские очереди. Реакция на новый роман была сопоставима с откликом на первые книги «Тихого Дона»: когда стремительно становилась народной. Начались, как тогда было принято, публичные обсуждения романа. 8 августа 1933-го «Ленинградская правда» писала о дискуссии на заводе «Электросила». В колхозах массовые читки происходили повсеместно, в десятках деревень и сёл, хуторов и станиц.

17 сентября «Красная газета» оповестила, что дирекция художественного радиовещания подготовила радиопостановку по роману «Поднятая целина». Спектакли по этому роману практически одновременно начали ставить сразу в Ленинграде, в Новочеркасске, в Москве, в Смоленске. В Ленинграде сценическую редакцию романа делал режиссёр Александр Винер. Премьера состоялась 26 октября в Театре областного совета профсоюзов. Первое театральное воплощение своего текста Шолохов не пропустил: специально приехал на премьеру и остался доволен.

Вскоре в Ленинграде «Поднятую целину» поставят ещё и в ТРАМе – Театре рабочей молодёжи. В Новочеркасске – в том же октябре – свой спектакль презентовал режиссёр Моисей Левантовский. В Москве «Поднятая целина» была поставлена в Театре-студии при Управлении московскими зрелищными предприятиями, режиссёром выступил Рубен Симонов, будущий глава театра Вахтангова, трижды лауреат Сталинской премии, один из виднейших театральных мастеров того времени. В Смоленском драматическом театре спектакль поставила Зинаида Славянова – первая в советском театре женщина-режиссёр, всероссийская знаменитость.

Экранизировать роман изъявил желание кинорежиссёр Владимир Петров – бывший царский офицер, служивший в армии Деникина и затем перешедший к красным. За право снимать «Поднятую целину» с ним соперничал грузинский режиссёр Николай Шенгелая, который снял к тому времени фильм «Двадцать шесть комиссаров», имевший большой успех. Шенгелая и Шолохов встречались в Москве, съездили на Московский кинокомбинат. Режиссёр показал писателю, как работают над звуковой дорожкой. Звуковое кино тогда только начиналось, Шолохову всё это было в новинку.

Победительное шествие романа вскоре пересекло границы Советского Союза. Казалось бы, зачем миру роман про советский колхоз в никому не ведомом Гремячем Логе, который и от Москвы за тысячу километров, не то что от Парижа или Лондона? Однако в 1933 году восприятие шолоховской книги было категорически иным: мир затаился, глядя на то, как происходит неслыханный эксперимент – обобществление крестьянской собственности и земли.

Показательна в этом смысле немецкая судьба романа. 28 февраля 1933 года президент Гинденбург и канцлер Гитлер опубликовали закон «Об охране немецкой расы», запрещающий деятельность компартии. В шестом разделе приложения к закону значилось, что «запрещению и сожжению» подлежат книги не только Ленина и Сталина, но Горького, Шолохова и Алексея Толстого: именно в этой последовательности. Шолохов шёл четвёртым – Ленин, Сталин, Горький, он.

10 мая того же года состоялось первое масштабное сожжение, – в костёр были брошены книги советских вождей и корректура «Поднятой целины» в издании коммунистической газеты «Роте фане». Однако эмигрировавшие из Германии антифашистские издательства сделали новый перевод романа и зимой 1933-го выпустили его в столице Норвегии Осло. Оттуда книга в ярко-красной обложке тайно, контрабандой шла в Германию. К лету и другие немецкие издатели сделали свой перевод романа. Этот вариант вышел в Цюрихе, в швейцарском издательстве «Бюхергильде Гутенберг». Стремительно распроданная книга в 1934 году была допечатана.

На французском «Поднятая целина» впервые вышла в 1933 году под названием «Распахиватели»: издателем выступило крупнейшее парижское издательство «Галлимар». Сильнейшее за пределами России эмигрантское лобби требовало от французских властей вмешательства в политику СССР и ревновало к успехам советских писателей. За просоветские позиции во Франции не сажали, как в Германии, однако в случае с «Поднятой целиной» случился показательный казус: «Галлимар» издал книгу по-французски, обрезав финальные семь глав. Роман завершился на сцене зверского избиения казачками Давыдова: смотрите, как заканчивается коллективизация в России! Узнав об этом, Шолохов личной доверенностью передал полные права левому французскому издательству «E.S.I.», заявив, что канонический авторский текст будет издан у них. Всего за месяц был сделан повторный перевод, вышедший в декабре 1933-го.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

На выход «Поднятой целины» откликнулись практически все крупнейшие французские газеты от «Юманите» до «Либерте». Роман стал безусловным событием на французском книжном рынке. Газета «Энтранзижен» писала: «Шолохов показывает нам пятьдесят типов, каждый из которых наделён своим, неповторимым признаком, отличающим его от других и помогающим нам увидеть в казаках, сквозь обыденное и земное, вечно живой дух, порождённый в них революцией». Газета «Нотр Тан»: «“Поднятая целина” – это не социальное учение, не пропагандистский роман. Это произведение большого художника, умного и внимательного наблюдателя, написанное с необычайной творческой силой». Журнал «Кри дю Жур»: «“Тихий Дон” и “Поднятая целина” доказывают, что Шолохов – это художник, равный Тургеневу и Толстому».

25 тысяч тиража были раскуплены… за неделю. Тут же последовала допечатка, за ней – следующая. Но, – гримасы капитализма! – «Галлимар», несмотря на шолоховское обращение, тоже делал допечатку за допечаткой, с 1934-го по 1940-й переиздав «Поднятую целину» семь раз.

Не остались в стороне и критики русской эмиграции. Поэт Владислав Ходасевич и его жена Нина Берберова были поражены первыми главами романа, о чём прямо сообщили в совместно написанной для парижской газеты «Возрождение» рецензии: «Шолохов принадлежит к тем сов. писателям, которые в противоположность Гладкову и многим другим пишут не благодаря сов. власти, а несмотря на неё. Тема “Поднятой целины”, будь она взята кем-нибудь иным в основу романа, могла бы показаться скучной; у Шолохова она облекается такой плотной плотью, что с первых строк мы уже подкуплены».

В том же издании появилась показательная для эмиграции статья о «Поднятой целине» Николая Тимашёва – социолога, доктора права, помощника главного редактора, – кажется, не слишком понимавшего, что он ставит Шолохова под удар: «При чтении книги невольно возникает вопрос: кто её автор – подлинный приверженец Сталина и его режима или скрытый враг, только надевший личину друга? Звериный быт, живописуемый в романе, так ужасен, в такой мере возмущает элементарные человеческие чувства (характерно, что по ходу романа подобные ощущения испытывают и некоторые его герои, хотя и играющие роль „строителей новой жизни“), что само собой навязывается решение – автор в душе „белый“, сумевший гениально загримироваться „красным“».

Следом критик и поэт Георгий Адамович не без недоумения констатировал повсеместную моду на Шолохова в нью-йоркском издании «Новое русское слово»: «Его успех у читателей очень велик. В сов. России нет библиотечной анкеты, где бы имя Шолохова не оказалось бы на одном из первых мест. В эмиграции – то же самое. Принято утверждать, что из советских беллетристов наиболее популярен у нас Зощенко. Едва ли это верно. Зощенко “почитывают”, но не придают ему большого значения. Зощенко любят, но с оттенком какого-то пренебрежения… Шолохова же ценят, Шолоховым зачитываются…»

И далее о «Поднятой целине»: «…в ней всё, о чем рассказывает Шолохов, живёт: каждый человек по-своему говорит, всякая психологическая или описательная подробность правдива. Мир не придуман, а отражён. Он сливается с природой, а не выступает на ней своенравно-наложенным, чуждым рисунком. Искусство Шолохова органично.

В заслугу ему надо поставить и то, что он не сводит бытие в схему в угоду господствующим в России тенденциям, – как это случается, например, у богато одарённого, но растерянного и, кажется, довольно малодушного Леонова… Шолоховские герои всегда и прежде всего люди: они могут быть коммунистами или белогвардейцами, но эта их особенность не исчерпывает их внутреннего мира. Жизнь движется вокруг них во всей своей сложности; и вовсе не для того только, чтобы закончено было какое-либо «строительство» или проведён тот или иной план. В повествование входит огромное количество действующих лиц. Некоторые из них эпизодичны: на их долю достаётся всего-навсего какая-нибудь одна фраза. Но если через 300 страниц это лицо снова вынырнет, оно окажется уже знакомо, и автор никогда не наделит его чертами, которые бы не согласовались с уже известными. Всё у Шолохова очень “ладно сшито”. Он знает, о чём пишет, – знает не только в том смысле, что касается близких себе общественных слоёв, но и в том, что видит и слышит всё изображаемое, как будто бы в действительности оно было перед ним».