Нацизм на оккупированных территориях Советского Союза - Егор Николаевич Яковлев

и приговорены к длительным срокам заключения (до 25 лет), однако в 1955–1956 гг. многие были амнистированы и вышли на свободу. Некоторые так и не были найдены, другие нашли убежище в США, ФРГ, Австралии (с. 97–98).

В своей статье автор поднимает важный вопрос о перешедших на сторону врага предателях, цене сохранения собственной жизни и пределах человеческой приспособляемости.

Независимый исследователь С.В. Романов вступает в полемику с отрицателями Холокоста и опровергает их «аргументы», призванные преуменьшить масштаб нацистских злодеяний в Треблинке.

Споры с отрицателями Холокоста имеют долгую историю. Началась она фактически сразу же после завершения Второй мировой войны (Альтман, 2001), а ее истоки следует искать еще раньше – с «Операции 1005» (Sonderaktion, 1005, 1942–1944 гг.), в ходе которой немцы и их союзники, стремясь скрыть свои преступления, уничтожали следы массовых захоронений в лагерях смерти. Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН № 60/7 от 01.11.05 и 61/255 от 26.01.2007 отвергают и осуждают любое полное или частичное отрицание Холокоста как исторического события. В ряде стран публичное отрицание Холокоста является противозаконным (Капинус, Додонов, 2007: 76–85).

Автор статьи последовательно рассматривает и опровергает ключевые «доводы» отрицателей: документы – фальшивки, показания преступников выбиты под пытками, бывшие заключенные откровенно врут, данные эксгумаций искажены. Данная статья посвящена именно треблинскому «эпизоду» противостояния историков и «ревизионистов». Причем отмечается, что за лагеря «Операции Рейнхард» (Белжец, Собибор, Треблинка) последние «взялись» относительно недавно – примерно с начала 2000-х гг. (до этого их внимание было сосредоточенно преимущественно на лагерном комплексе Аушвиц (Освенцим)) (с. 126).

Отмечается, что современные «ревизионисты» не стремятся отстаивать свою правоту на научных площадках (конференциях историков, на страницах специализированных журналов и т. п.), а обращаются к методам визуальной пропаганды на просторах интернета, зачастую носящей чисто декларативный и анонимный (!) характер (с. 126).

Показательны и примеры «прозрения», приводящиеся в статье. Так, один из известных отрицателей Холокоста Э. Хант после безуспешных попыток обнаружить хоть какие-то следы «пропавших» евреев разочаровался в «ревизионизме» и признал существование нацистских лагерей с газовыми камерами (с. 148).

Иллюстрацией к аналитическим статьям служат два других раздела сборника. В первом из них представлены мемуары выживших узников Треблинки. Впервые на русском языке публикуются воспоминания Янкеля Верника, пробывшего в Треблинке с 28 августа 1942 г. по 2 августа 1943 г. Рассказ узника начинается с покаяния, ведь ему удалось выжить благодаря «предательству» – он смог вовремя сориентироваться и попасть в число евреев, занимавшихся обслуживанием лагеря, работал в «зондеркомандо» (занимался утилизацией трупов), пользовался «покровительством» нацистского начальства. Вместе с тем он был активным участником лагерного подполья, бежал во время восстания 2 августа 1943 г.

Воспоминания рисуют нам подробную картину организации, «жизни» и быта лагеря и даже своеобразного «досуга» заключенных (устраиваемых по приказу немцев спектаклях и концертах). Особая тема для Верника – тема предательства. «Удивительным свойством немцев является то, что они находят среди других народов, среди самой большой толпы – равных себе по степени беззакония. В еврейских лагерях нужны тоже еврейские палачи, шпионы и поджигатели. Они их и нашли, души, пораженные гангреной, как Мошек из-под Сохачева, Ицек Кобыла из Варшавы, Хаскель – вор из Варшавы и Куба – варшавский альфонс и вор» (с. 172).

Мемуары другого узника Треблинки, Самуэля Вилленберга (пробыл в лагере с 20 октября 1942 г. по 2 августа 1943 г.) были впервые опубликованы в середине 1980-х гг. и переведены на многие языки мира. Свои воспоминания С. Вилленберг доводит до января 1945 г., до встречи с частями Красной Армии. В качестве эпилога приводится его интервью с депутатом Польского сейма профессором Павлом Шпеваком в мае 2004 г.

Для того чтобы иметь возможность снова увидеть и обнять своих родных, «просто» выжить в лагере смерти оказалось «недостаточно». Нужно было пройти через враждебность со стороны местного населения («еврей на улице боялся не немцев, а поляков» – с. 425), немецкие патрули, бандитские притоны… И даже в Армии Крайовой, в рядах которой оказался Вилленберг после всех своих злоключений, обстановка была далека от истинной толерантности. Впрочем, в Армии Людовой к нему отнеслись уже более благосклонно.

Не удивительно, что после войны Вилленберг «много пил со своими друзьями по польскому восстанию в Варшаве» (с. 421) – хотелось заглушить страшные воспоминания, но память не позволяла…

Неоднозначно выглядит рассказ о розыске и «возвращении» еврейских детей из Польши по заданию организации «Иргун Циони» (с. 428–429). Семьи, в которых были «обнаружены» еврейские дети, получали денежную «компенсацию» за их «содержание». Но во многих из них эти дети воспитывались как родные… А на новой Родине их ждал только еврейский детский дом… Не удивительно, что и приемные родители зачастую отчаянно сопротивлялись такой «экспроприации» и несколько раз даже пытались его убить (с. 429). «Много раз я думал, что неправ, когда я забирал ребенка из любящей семьи», – заканчивает свой рассказ С. Вилленберг (с. 429).

В заключительный раздел помещен комплекс документов, который в августе – октябре 1944 г. был создан советскими следственными органами. Это свидетельские показания бывших узников Треблинки, протоколы допросов местных жителей, являвшихся вольнонаемными работниками лагеря, акты эксгумации, протоколы следственных органов и другие материалы. По этим документам можно судить о масштабе нацистских преступлений в лагере смерти Треблинка. Интересно отметить факт, что у людей, сумевших выжить в Треблинке и впоследствии давших показания, уровень образования составлял 4–7 классов. Кроме того, они показывают роль местного населения в работе лагеря. Отдельное внимание уделяется характеристике администрации лагеря, в том числе вахманов-«травниковцев», преимущественно выходцев из СССР. Составители сборника отмечают определенную «политизацию» некоторых документов, в том числе Проекта сообщения Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников «Об умерщвлении немцами в треблинском концентрационном лагере № 2 в Польше граждан Соединенных Штатов Америки, Великобритании, СССР, Польши, Франции, Чехословакии, Болгарии и других стран». Советским следственным органам важно было «представить Треблинку в качестве общеевропейской трагедии, а содержательно акцент был сделан на гражданах из США и Великобритании. Впрочем, их этническое происхождение не замалчивалось» (с. 441).

Удивительно, но в какой-то момент знакомства с книгой начинает казаться, что узникам лагеря смерти еще «повезло» – их убивали в газовых камерах или расстреливали почти сразу после прибытия. Заключенных же трудового лагеря за неповиновение или неспособность к работе забивали деревянными молотками, топорами, лопатами и другими «подручными предметами» (с. 447), многие в трудовом лагере умирали от голода (с. 443), при этом «питание» в трудовом лагере было гораздо хуже, чем в лагере смерти за счет того, что последние (из числа работавших на обслуживании лагеря) могли «поживиться» тем, что привозили с собой смертники (не догадывавшиеся или не желающие верить в свою участь) в прибывавших эшелонах (с.