Вольф Мессинг - Борис Соколов

Гости торжественно уселись за стол, откупорили шампанское, внезапно погас свет. Вольф Григорьевич только успел пробурчать свое традиционное “безобразие, понэмаете!”, как я выплыла из темноты и вручила ему торт, освещенный мерцающими огоньками свечей.

Мессинг расплылся в улыбке и растроганно расцеловал меня. Сильный духом, он был слаб на обыденные и маленькие удовольствия».

С гнойным аппендицитом Мессинг благополучно справился, но артрит донимал его все сильнее и сильнее. Сам он рассказывал окружающим, что приобрел его, когда прыгал со второго этажа здания гестапо в Варшаве. И многие в эту легенду верили. Да что многие — почти все.

Лунгина вспоминала: «Вольф Григорьевич, у которого давно болели ноги, особенно при ходьбе, терпел боль, пока было возможно. Потеряв всякую возможность владеть собой, он вынужден был обратиться к врачу — к своему другу профессору Александру Александровичу Вишневскому. Генерал-полковник медицинской службы и директор Института хирургии Вишневский, даже не проделав сложных анализов, при первом осмотре, безошибочно поставил диагноз — облитерирующий эндартериит обеих нижних конечностей — и немедленно госпитализировал Вольфа Григорьевича. Положил его в институт, где работал сам.

В первый мой визит я застала опечаленного диагнозом Мессинга. Ему давали болеутоляющие препараты и навсегда запретили курить. Последнее он всерьез не принимал, хотя именно курево в данной ситуации было его злейшим врагом…

Александр Александрович пригласил меня к столу. Сказал, что у Вольфа Григорьевича дела неважные. Что в нижних конечностях слабая циркуляция крови, за счет того, что склеротические бляшки закрывают сосуд, что он применит консервативное лечение для облегчения и приостановки процесса. Но так как Вольф Григорьевич курит, и очень много, то он опасается прогрессирования заболевания, которое может кончиться гангреной одной или даже обеих ног, а следовательно, и ампутацией их!

— Вольф Григорьевич мне обещает бросить курить, но пока не выполняет обещания, а я — старый дурак (при этом Вишневский ударил себя по лбу) ему каждый раз верю и…

Не дав ему докончить, вмешался Сережа (индийский скворец. — Б. С.):

— Дуррак, старый дуррак!

И такая посыпалась брань… Не всякий пьяница смог бы при женщине эдакое произнести. “Да, — я подумала, — вот плоды просвещения”. Виноват же был сам профессор. Ругался он нецензурно даже во время операций. Сережа, находясь постоянно в кабинете, очень быстро усвоил этот “язык” и употреблял его где надо и не надо».

Мессинг по этому поводу сказал Лунгиной: «Смотри, сколько лет я живу среди русских, а еще не освоил их язык, а Сережа оказался более способным». Кстати, никто никогда не слышал, чтобы Мессинг матерился.

Лунгина стала работать в Институте сердечно-сосудистой хирургии им. Бакулева Академии наук на административной должности. Она вспоминала: «У главного подъезда стояла целая кавалькада черных лимузинов “Чайка”, сопровождавших карету скорой помощи, на которой прибыл наш пациент. Им оказался генерал-полковник Жуковский, командующий воздушными силами Белорусского военного округа, давний приятель Мессинга.

У него констатировали жесточайший инфаркт с образовавшимся отверстием в сердечной перегородке, и мало кто сомневался в летальном исходе. Излечение подобного недуга оперативным путем еще не было ни разу осуществлено не только в нашем институте, но и в других клиниках.

Оперировать такого высокопоставленного больного имел право только сам директор института, профессор Бураковский. Он высказал опасение, что операция лишь ускорит конец. Но и ничего не предпринимать неотложно — роковая потеря времени. Создалась щекотливая ситуация. Только после приказа “свыше” — оперировать — Бураковский мог принять окончательное решение.

В эти тревожные минуты ко мне подходит моя секретарша и говорит, что звонил Мессинг и просил срочно с ним связаться. Перезваниваю ему.

— Тайболе, передай своему шефу: немедленно приступить к операции. Это мой друг, и я советую не терять ни секунды!

Я рассказываю о колебаниях Бураковского, но Мессинг перебивает меня:

— Все закончится благополучно, заживет, как на собаке. А твой шеф будет представлен к награде. Так ему и скажи.

В конце концов, не видя иного решения, Бураковский согласился на операцию, рассчитывая только на чудо.

Закончилась многочасовая операция, прошли и первые критические дни, и вот уже Жуковского переводят в клинику имени Бурденко на долечивание — всякая опасность миновала. А ведь только недавно можно было заказывать траурные венки! И не позвони Мессинг вовремя — промедление смерти подобно… Тут же, по горячим следам, подтвердилось и его предсказание о карьере Бураковского. Ему присвоили звание члена-корреспондента Академии медицинских наук СССР и вручили орден за удачную, проведенную впервые в стране, операцию…

…Когда я спросила после благополучного исхода операции: шел ли он на риск с генералом Жуковским, советуя немедленную операцию, Мессинг ответил:

— Я об этом даже не думал. Просто в сознании возникла цепочка — “операция” — “Жуковский” — “Жизнь”. И все».

Добавлю, что об этом чуде мы знаем только со слов Татьяны Лунгиной. В мемуары Мессинга этот эпизод не попал, так как случился позже их завершения. Генерал-полковник Сергей Яковлевич Жуковский на шесть лет пережил Мессинга. Он умер 10 ноября 1980 года. А хирург Владимир Иванович Бураковский дожил даже до публикации мемуаров Лунгиной. Он скончался 22 сентября 1994 года в Москве в возрасте 72 лет и, теоретически, имел возможность ознакомиться с ее книгой. Правда, неизвестно, произошло ли это на самом деле. Но, что характерно, из воспоминаний Лунгиной не ясно, сообщила ли она Бураковскому о призыве Мессинга немедленно приступить к операции, или Владимир Иванович сам пришел к такому решению. Если верно последнее, то Татьяна могла подумать, что Мессинг телепатически передал ему веру в необходимость оперировать генерала немедленно.

Журналист и писатель Рэм Щербаков, входивший в основанный Михаилом Хвастуновым «Клуб любознательных» и ставший научным редактором книги Вольфа Мессинга «Я — телепат», представлявшей собой полную версию записанных Хвастуновым мемуаров Мессинга, вспоминал: «Вольф Григорьевич любил называть себя артистом. В его облике действительно было много артистического. Резко очерченный профиль и длинные, ниспадавшие на плечи волосы заставляли вспомнить портрет Паганини. И все же в выступлении отсутствовала главная артистическая черта — легкость. Морщины на лице Мессинга собрались в глубокие складки, на лбу выступила испарина, руки заметно дрожали. Он нервничал, сердился, требовал от “индуктора" сосредоточенности. Казалось, что артист выполняет тяжелую, не очень любимую работу, и зрителю становилось неудобно перед пожилым человеком, вынужденным так напрягаться».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});