Повести - Юрий Сергеев

Куда девалась чопорность и апломб Низового! Старик стариком. Обвисли губы, закисли глаза, редкие волосы слиплись в неряшливые колтуны.

— Закурить можно, начальник? — бодрясь, обратился к Семёну.

— Кури, не жалко, — кинул пачку сигарет на стол. Дрожащими пальцами Марк выдернул одну и торопливо чиркнул спичкой. Захлебнулся дымом, прикрыл глаза.

— Вот, Семён Иванович, как можно глупо попасться в нашей работе. Припрятал я немного золотишка, чтобы включить в план следующего месяца, а Фролов утверждает, что себе взял. Нелепость! Абсурд! Я прекрасно знаю, чем это пахнет. Зачем мне нужно рисковать в преклонных летах. Влас требует план, вот и хотел ровнёхонько отрегулировать.

— Не ври… Низово-о-ой! — перебил говорившего Фролов. — Тебе уже не выкрутиться, никто не поверит сказочкам. Всё!

— Да к плану я спрятал, поверь, товарищ майор, к плану!

— Я для тебя гражданин майор! Понял?! Пора уже сориентироваться. Хитёр ты. Низовой! Отлить сковороду из золота, чтобы спокойно её вывезти, — не каждый до такого додумается. Представляю, как ты восторгался собой, когда жарил на ней что-нибудь. Но Петров не принимает сковороды в план. Что ты скажешь на это?

— Не моя, валялась где-то в старом посёлке, повар приволок.

И ты, старый геолог, по весу не определил, что это такое? Ведь она вдвое тяжелее чугунной. Ты, Низовой, как бурундук. Напрятал золота под всеми пеньками. Всё к плану?

— К плану.

— А забыл, как зимой в Риге девяносто семь граммов золота продал морячку по тридцатке?

— Не знаю ни про какую Ригу!

— Узнаешь, Низовой, скоро всё узнаешь. Лицо Марка закаменело, глаза щурились от яркого света, пальцы нервно выбивали дробь о край стола.

— Зачем тебе это было надо, Низовой? — уронил Семён. — Зачем?

— Что ты в жизни понимаешь, сопляк! Молчи уж, продал дьяволу душу и на меня навёл.

— Не суди по себе о других. Это ты продал душу за молочных поросят. Лазил по карманам у всех работающих в артели. Поделом тебе!

Кондрат улетел в город с Фроловым и Низовым. Дня через три он вернулся. Ковалёв увидел старика и ахнул.

Гладко выбрит, подстрижен, одет в новый костюм и белоснежную рубашку.

— Что с тобой, Фомич? Женился, что ли?

— Не ко времени женитьба. Деньги Платонова получил.

— Поздравляю! Видишь? Всё обошлось. Тебе на старость подмога.

— На кой они мне, деньги? Дочке отдать? Шиш ей с маслом! Буду на них Федькину жилу искать! Найму шурфовщиков, если ты не станешь помогать. Есть гдей-то она! Вижу, есть… А как сыскать под столькими пудами земли? Не отрекайся от задумки, Сёмка! Найдём всё одно, где бы ни затаилась!

— Я не отрекаюсь, откуда ты взял?

— А энтот, ково вертушка в город повезла, всех нас слезьми промочил. Ревел — чище бабы над покойником. Хана-а-а! Отжился милок на вольном духе. Сковороду мне показал майор. В жиру обгорела, с первого раза не определишь, из чего сделана. Додуматься же до такова! А? В прошлые времена с такими мозгами бед бы натворил пропасть! Ах, варнак… Переумничал. Пережадничал. Вот тебе и ненасытность человечья, далеко не надо искать, рядом ходит. Ненасы-ы-ы-тность…

Вернулся Сухов с официальным разрешением от комбината на доразведку и поиски рудного золота. Ковалёв с трудом признал в быстро идущем от вертолёта человеке медлительного и робкого старателя. Сухов крепко ответил на рукопожатие начальника, не выпуская его руку, потащил в "белый дом".

— Семён Иванович! Пойдём! Интересное дело ты затеял, идём, покажу документы, — разложив на столе бумаги, Химик озорно поблёскивал очками и потирал руки. — Доставай из сейфа план, круг поиска уменьшу втрое.

— На каком основании?

— На научном! Куратор хорошо помог, порылся в геологических фондах, в архиве комбината. Пересмотрел все анализы, составил свой план выноса золота. Вот он, смотри!

На кальку был нанесён план месторождения. Россыпь заштрихованным хвостом вылезла на сопку.

— Фомич без науки правильно заложил шурфы.

— Какие шурфы?

— Лесник бывший, ты его знаешь. Старался раньше в этих местах, теперь ищет рудную жилу.

— Сколько пробито шурфов?

— Пока два. Вода и плывуны мешают.

— Посмотреть можно?

— Идем посмотрим. Как раз сели на пески.

У выработки журчит вода из резинового шланга, рядом аккуратный штабель креплеса. Кондрат, в грязном костюме с закатанными рукавами и расстёегнутой рубахе, курит под ёлкой.

Акулин на вороте. Поднимает бадью с песком, высыпает отдельно от пустой породы в небольшие кучи. Каждая из них — десять сантиметров проходки по забою. Как и положено для опробования.

— Счас первую пробу буду снимать. Дождался-таки… Лоток смастерил. Погляди, Сёмка, светится насквозь!

— Надо было у съёмщиков взять, у них есть лишние.

— Да не те у них лотки! Баловство одно. Мой подержи. Лёгкий, шершавый снутри, ни одна крупинка не смоется.

Докурил папиросу, подхватил скребком своё изделие, набрал горку песка. Подошёл к луже, образовавшейся у шланга помпы, и утопил в ней тяжёлую ношу. Что-то прошептали мятые губы, потаённую просьбу или заклинание былых копачей, никто не разобрал.

Плавно забулькала вода под мерными движениями. Когда смылась грязь, Фомич выбросил крупную гальку и стал доводить шлих. Тёмной змейкой мечется по дну магнетит с алыми искрами граната.

Люди столпились вокруг, с любопытством тянут шеи через плечо промывальщика. Наконец он растряс веером по дну лотка тяжёлые остатки. Замерцали в уголке тесно сбившиеся крупинки золота… Ядрёное, неокатаное, не такое, как на полигоне.

— Граммов десять на куб! Отличные пески! Это береговая россыпь, мы на правильном пути, — прервал молчание Сухов, — нужно собрать в пакетик и зарегистрировать пробу, Фомич, сыпь на листок! Я потом отдую и взвешу, — завернул мокрый шлих в листочек из записной книжки, торопливо написал карандашом: "Месторождение Орондокит. Шурф № 1. Проба № 1".

— Давай следующую, Кондрат Фомич!

— Не суетись, очки потеряешь. Золото суеты не любит, спугнёшь мне удачу. Передохну и будет следующая. Ну, Платонов, не поминай лихом! Почали твою задумку. Правильно почали. Спасибо за то, что надоумил, — поднял с земли мокрый лоток.

Во второй пробе мелькнул небольшой самородочек в породе, Семён выхватил его из лотка и совсем растерялся. Припомнил слова Фёдора Платонова: — В коричневом и зелёном камне оно, не в кварце ищите!" — и круто повернулся к Сухову.

— Алексей Васильевич! А почему в пятидесятые годы разведка не нащупала струю?

— Я сам думаю над этой загадкой. Может быть, случайно, а может быть, с умыслом. Ложится эта россыпь точно между двадцать девятой и тридцатой шурфовыми линиями. Возможно, из-за того, что здесь под буровую нужно было делать стлань, чтобы шурфы не топило, а рядом, вон, сухие бугры. Кто-то трудностей испугался. Так-то думаю.