Забытые пьесы 1920-1930-х годов - Татьяна Майская

Собирает листки.

ЮНОНА. Ха-ха-ха… Конечно, автор писал для настоящей актрисы, а не для какой-нибудь Гаремной.

ГРААЛЬ. Понимаю, здесь интрига, меня затравили.

САТУРН. Граальчик…

ГРААЛЬ. Вы обманули меня. Вы хотите, чтобы я на сцене танцевала в валенках.

САТУРН. Я сам эти валенки впервые вижу.

ГРААЛЬ (срывая туфлю и бросая ею в Сатурна). Я валенок не надену.

ЮНОНА (уходя). Сатурн, вспомни, я тебя при посторонних никогда не била.

ГРААЛЬ. Оставьте меня.

Падает на кушетку и закрывает лицо.

САТУРН. Зиночка, мы все исправим.

ГРААЛЬ. Уходите, все уходите.

САТУРН, АКТЕРЫ и АКТРИСЫ уходят.

МИТЯ (рассматривая рукопись). Сцену в кафе разорвали, монолог тетки сладким чаем облили, а на идеологический момент кто-то ногой наступил.

Подходит к ГРААЛЬ.

Послушайте… Неужели из-за каких-то валеных сапог вы меня погубить хотите?

ГРААЛЬ. Уходите.

МИТЯ (становясь на колени). Мне идти некуда.

Из-за кулис выглядывает САША.

САША. И это ревнивый муж…

Снимает телефонную трубку.

Пять — пятнадцать — шестьдесят. Любочка? Что поделываете? Дожидаетесь супруга? Не дождетесь. Он в театре заболел. Чем? У него с сердцем нехорошо.

МИТЯ кладет голову на кушетку.

Он даже голову не может приподнять. Приезжайте скорей.

Вешает трубку, уходит.

ГРААЛЬ. Вы еще не ушли?

МИТЯ. Нет, не ушел.

ГРААЛЬ. Я в вашей пьесе все равно играть не буду.

МИТЯ. Товарищ Грааль-Гаремная, бросьте (заглядывает в словарик) ретроспективный взгляд на будущее. Когда историки станут сочинять мою автобиографию, [они упомянут о сегодняшнем дне,] они расскажут, как вы камнем преткновения лежали на диване, преграждая путь подающему надежды гениальному писателю. Пройдет много лет, но и тогда при одном воспоминании ваше старческое лицо вспыхнет краской раскаяния.

ГРААЛЬ. Не смейте говорить гадостей о моем лице.

МИТЯ (другим тоном). Товарищ Грааль-Гаремная, если моя пьеса не пойдет, я все потеряю. Пожалейте человека, пьесу я переделаю, все что хотите напишу.

ГРААЛЬ. В таком случае уберите тетку на задний план, а мне вместо валенок сделайте серебряные туфельки, кроме того, припишите в первом действии танец, во втором романс, а в третьем… в третьем и танец, и романс.

МИТЯ. Какой же романс написать? Современный?

ГРААЛЬ. Нет, пожалуйста, хороший. Что-нибудь вроде этого.

Берет гитару и поет, в чувствительных местах наклоняясь к МИТЕ.

С последним аккордом входят ЛЮБА и САША.

ГРААЛЬ (поет).

Ах, дайте, дайте мне простора.    Ах, опусти скорее штору…    Целуй сильней, целуй сильней…        Ах, плечи, ах, встречи,        Ах, речи, ах, вечер,        Огонь в груди,    Ах, уходи,    Ах, подойди,    Огонь в груди…

САША. Посмотрите, здесь целая оргия.

ЛЮБА (Мите). Вот почему вы пропадаете в театре! Что вы здесь делаете?

МИТЯ. Мы… вот неожиданность… Мы здесь репетируем.

САША (Любе, тихо). Не верьте, репетируют днем.

ГРААЛЬ. Это кто?

МИТЯ. Позвольте вас познакомить: это моя жена, а это актриса Грааль-Гаремная.

ГРААЛЬ протягивает руку. ЛЮБА не подает своей.

ЛЮБА (Грааль). Он вам сказал, по крайней мере, что он нищий и женатый? Что вы в нем нашли?

ГРААЛЬ (смеется). Ах, вот вы о чем… Я нашла в вашем муже много интересного,

Берет МИТЮ и поворачивает.

Посмотрите, какой у него профиль… А темперамент! Он сейчас так страстно говорил…

МИТЯ. Зинаида Львовна, она и правда подумает… Люба, не верь, никакого профиля у меня нету.

ГРААЛЬ. Разве вы не стояли передо мной на коленях?

МИТЯ. Я в другом смысле на коленях стоял. Люба, она шутит. (Грааль.) Это даже нечестно.

ЛЮБА. Подумать только: я ждала его, из-за него волновалась. Зато теперь вы меня подождете.

О господи, как я несчастна…Так вот чем артистки сильны…Стараетесь, вижу я ясно,Вы мужа отнять у жены…Ах, эти интриги, кулисы.В них счастья конец моего…

ГРААЛЬ. Ну где вам понять, что актрисе Искусство важнее всего…

Уходит.

МИТЯ (Любе). Кривишь ты презрительно губы…

ЛЮБА. С тобой не пробуду и дня.

МИТЯ. Постой же, жена моя, Люба…

ЛЮБА. Вы больше не муж для меня.

МИТЯ. Но, Люба, ведь это ужасно…

ЛЮБА. Ни слова я вам не скажу! (Саше.)

Меня проводить вы согласны?

САША. Конечно, я вас провожу.

МИТЯ. Ах, пью я страдания чашу!

ЛЮБА и САША. Вы жалкий, пустой человек!

МИТЯ. Все Саша, опять этот Саша,

Погиб я, мальчишка, навек!

Действие третье

КАРТИНА ПЯТАЯ

Продолжение того же вечера. Комната Сизовых.

Вбегает МИТЯ с рукописью в руках. Озирается.

МИТЯ. «Теперь вы меня подождете…» Так и есть: домой она не возвращалась. Боже мой, она пошла с Сашей… Куда? Но я бежал… Может быть, я обогнал их…

Стучит в стенку.

Товарищ Гномов, товарищ Гномов.

Входит ГНОМОВ.

ГНОМОВ. Стучали?

МИТЯ. Скажите, моя жена не возвращалась? Я очень беспокоюсь.

ГНОМОВ. Напрасно беспокоитесь.

МИТЯ. Как это — напрасно?

ГНОМОВ. Что же об ней, об такой, беспокоиться?

МИТЯ. Как вы смеете?

ГНОМОВ. А так и смею. Должен я вам глаза открыть или нет? Гномов все знает.

МИТЯ. Что вы знаете?

ГНОМОВ. Я за общественной жизнью слежу. Я знаю, чья жена с кем путается. (Вынимая Любино письмо.) Вот-с, как честный человек для вас приберег.

МИТЯ. Что это?

ГНОМОВ. Это ваша супруга своему писала, а я снести взялся.

МИТЯ берет письмо и хватает ГНОМОВА за горло.

МИТЯ. Почему же не снес, негодяй?! Прочь отсюда. Стой. Помни, что бы ни произошло — моя жена не виновата. Ни в чем не виновата.

ГНОМОВ (из-за прикрытой двери). А что здесь будет происходить?

МИТЯ захлопывает дверь и рассматривает письмо.

МИТЯ. «Саше Быстрому». Значит, она меня все время обманывала… Что ж она ему пишет.

Хочет разорвать конверт, осматривается.

Нет, останусь до конца (смотрит в словарь)… джентельменом.

Кладет письмо на стол.

Господи. До чего я благородный. Но кому теперь это нужно? Ничего у меня не осталось. Пьесу исковеркали, а я ведь над ней два месяца работал. Так сказать, труд всей моей жизни… Жена ушла… Сейчас она с этим… Нет, не могу. Довольно.

Снимает веревку, на которой сушатся носовые платки, забрасывает ее на крюк. Делает петлю. Платки свалились на пол. Митя подставляет стул. Хочет встать на него. Стул качается.

На этом стуле можно ногу сломать.

Слезает и приколачивает ножку. Вновь влезает.

Почему люди цепляются за жизнь? Ну, что у меня, например, было хорошего? Только и делал, что в чужие потолки лампочки ввинчивал. Да, это я умел. Бывало, только спросишь: где желаете свет? Здесь. — Горит. Тут. — Горит. Там? — Горит. Всюду горит.

В указанных МИТЕЙ местах зажигаются лампочки.

А теперь — потемки. Пока я людей освещал — выходило, а как начал просвещать — ни черта не получается… Эх… (Берется за петлю.) Забыл. Посмертную записку забыл написать.

Слезает, идет к столу, пишет.

Прошу в моей смерти никого не винить… Кроме Саши Быстрого, Гномова, моей тещи и других. (Идет к петле.) Скажут, драматург, а умер так (смотрит в словарь) шаблонно. Умер… Что только завтра будет?.. В обществе писателей переполох… Жалко. Я у них авансом всего десятку взял… Ага, не уберегли таланта. Теперь получай с кого хочешь. Потом вынос моего тела… В Дом печати, пожалуй, не понесут: мало написал. Зато разговоров, разговоров… «Кто это умер, какой хорошенький!» «Известный драматург Сизов». Скажут «известный» или нет? Про покойника, пожалуй, скажут. «Вы не знаете причины смерти?» — «Обыкновенная история, нечем жить и цензура». Вокруг меня народу, народу!.. Человек… двадцать. И вот сквозь толпу пробирается Люба… Убитая, полная раскаяния…