Тибетское пророчество - Мэйдлин Брент

– Мы будем помнить это с признательностью, высокорожденный.

– Срок молитв не связан со сроком вашей жизни, но с концом Чома-Ла. Тогда придут желтые люди, и земля Бод погибнет.

Я постаралась скрыть недоверие.

– Сколь прискорбное пророчество, высокорожденный.

– Все умирает, и все рождается снова до тех пор, пока обретенные заслуги не принесут избавления от Колеса бытия. Теперь ступай с моим благословением.

Позднее, когда мы ехали через двор, чтобы соединиться со взводом гуркхов, ожидавших нас в окрестностях Галдонга, Адам спросил:

– Что он говорил, Джейни?

– О… ну, слеза будет возвращена обратно в Чома-Ла, и они очень признательны. Монахи будут молиться за нас в ближайшие пятьдесят с лишним лет, а это, по-видимому, означает, что мы доживем до глубокой старости. Еще он сказал: хорошо, что я не осталась здесь в качестве монахини, потому что особенно хорошей монахини из меня бы не получилось.

Адам рассмеялся:

– Уверен, что нет.

В голове у меня кое-что совместилось, и я взяла его за руку:

– Адам, еще одна вещь. Я сначала не поняла, но… думаю, Рильд сказал, что твой отец умер.

Адам ошеломленно посмотрел на меня.

– Мы это предполагали, – медленно проговорил он. – Но откуда такое может быть известно Рильду? Какой интерес отец представляет для него?

– Он сказал… нет, подожди, я постараюсь перевести поточнее, – немного подумав, я продолжала: – Он сказал, что тот, кто был стар, ушел, а когда это случилось, он отдал свое внутреннее пламя, и оно коснулось… ну, коснулось духа снежного барса, как я полагаю. Чтобы меня спасти. Рильд все время смотрел на тебя, поэтому, думаю, он имел в виду твоего отца, когда говорил о "том, кто стар". Да, я знаю, что это звучит глупо, Рильд, наверное, стареет. Он даже говорил, что однажды придут желтые люди и уничтожат землю Бод.

Адам покачал головой.

– Ну, это уже вздор. Мы никогда им это не позволим. Думаю, что остальное – вздор тоже. Знаешь, Джейни, если отец умер, я был бы рад думать, что он имел какое-то отношение к твоему спасению и концу Куэйла. Для него самого ничего бы не было приятней.

* * *

На второй день после нашего отъезда из Галдонга пришел муссон, затопив узкие ущелья Кали Чандаки, завалив дорогу оползнями и превращая каждую милю нашего путешествия в ожесточенную борьбу с препятствиями. Гуркхов все это не беспокоило, эти маленькие солдаты были самыми счастливыми людьми. Меня и Адама это тоже не беспокоило. Ведь совсем недавно в течение нескольких часов каждый из нас считал друг друга погибшим. По сравнению с этим самый тяжелый путь для нас был радостью, ведь мы были живы, вместе и полны любви друг к другу. К тому же борьба, бывшая действительно смертельной, борьба против Вернона Куэйла, осталась позади.

Каждый день Адам посвящал часть нашего досуга составлению полного отчета о том, что произошло с момента нашего появления в Шекхаре и встрече там с Куэйлом.

– Отчет Джорджа Планкетта о смерти Куэйла удовлетворит власти, – сказал он, – но Дэвид Хэйуорд захочет узнать всю историю в подробностях. То же, надеюсь, касается и Элинор, если Дэвид сделал все, что я ему говорил.

Я оценила мудрость его слов. Важнее всего для Элинор было навсегда выбросить Вернона Куэйла из головы. Она не сможет это сделать, если мы оставим ее в неведении относительно его смерти, превратив ее в загадку.

Из-за непогоды дорога до Горакхпура отняла у нас четыре с половиной недели. Там нас дожидались письмо и телеграмма, и то, и другое – от Дэвида Хэйуорда, датированное одним и тем же числом – вторым июня, следующим днем после того, как я и Адам уехали из Чома-Ла со слезой Будды. В телеграмме говорилось: "Сэр Чарлз скончался вчера в коме. Твоя мать переносит горе спокойно и мужественно. Глубочайшее сочувствие. Посылаю письмо. Хэйуорд".

Письмо заняло несколько страниц. Дэвид подробно рассказывал о смерти отца Адама, выражал соболезнования и сообщал, что леди Гэскуин просила его передать, чтобы мы не волновались за нее и что она любит и молится за нас. Далее Дэвид писал, что, проследив за отплытием «Калабрии» из Лондона с Куэйлом на борту, он немедленно отправился в "Приют кречета" и буквально вынес оттуда Элинор.

Торп, слуга, преследовал их до самого коттеджа Дэвида, угрожая послать за полицией, но Рози, сестра кузнеца, быстро умерила его пыл, пригрозив, что переломает ему все кости, если он не прекратит совать нос в чужие дела. В тот же вечер Дэвид отвез Элинор в Честер-Гарденс, где они с тех пор и жили у родителей Адама. Врач и профессор Мэнсон посещают Элинор каждый день.

Поначалу Элинор напоминала лунатика, но с течением времени начала оправляться от транса, в который была погружена. Особенно заметная перемена наступила по прошествии трех недель, когда профессор Мэнсон решил, что она достаточно пришла в себя, чтобы рассказать ей о том, что происходит, и дать серебряный медальон, который я оставила для нее.

Она пришла в чрезвычайное расстройство, стала рыдать, выкрикивать мое имя и молиться о моей безопасности. Потом, наконец, она начала говорить, избегая называть Куэйла. Он хотел поймать меня в ловушку так же, как поймал ее, на протяжении всех этих ужасных месяцев она использовала свой жалкий остаток воли только для того, чтобы помешать ему совершить это.

На следующий день она взяла себя в руки, хотя на ней лица не было от тревоги. Элинор снова и снова повторяла, что как только Адам и я сделают то, что нужно Куэйлу, он сделает все возможное, чтобы нас погубить. Дэвид пытался ее успокоить, говоря, что мы будем готовы к его предательству, и волновался из-за того, что она столь сильно переживает. Но профессор Мэнсон был в восторге, поскольку это значило, что она вновь начинает чувствовать, испытывать эмоции и скоро полностью вернется к жизни.

Письмо Дэвида заканчивалось так:

"Последние две недели состояние Элинор улучшается, и с нашей помощью она начинает верить, что вы вернетесь живыми и здоровыми. Эта маленькая искра веры и надежды сегодня странным образом разгорелась, ибо она отвела меня в сторону и убежденно сказала, что Вернон Куэйл мертв. "С меня снята его рука, Дэвид. Я это знаю. Слава Богу, теперь моя Джейни и ее дорогой муж в безопасности".

В заключение хочу попросить вас вот о чем. Посылая вам это письмо, я понимаю, что вы прочтете его в случае благополучного возвращения в Горакхпур. Пожалуйста, немедленно пошлите телеграмму, чтобы избавить нас от тревоги.

Навсегда благодарный вам друг,

Дэвид".

В течение часа мы послали телеграмму, а отъезжавший в тот же день позднее поезд до Бомбея увез письмо, в котором была вся история, записанная Дэвидом по дороге из Тибета.