Николай Чуковский. Избранные произведения. Том 1 - Николай Корнеевич Чуковский

Вот они мечутся, чтобы заставить внутренний круг распасться! Но ничего у них не выйдет, если только Татаренко не увлечется, не соблазнится. Тут все дело в характере. Преодолеть соблазн сбить вражеский самолет — для этого нужен характер.

Да, они хитрят, они ловят его на этом!

Один из «мессершмиттов» вырвался из своего круга, поднялся на несколько десятков метров и, нырнув в тучу, сверху спикировал на самолет Лунина. Пикируя, он промахнулся и, пролетев как раз между самолетами Татаренко и Лунина, пошел вниз, к воде.

Спускаясь, он соблазнительно подставил Татаренко свой хвост.

Татаренко не удержался и пошел вслед за ним.

Внутренний круг распался. Самолеты Лунина и Татаренко разъединились.

«Мессершмитты» мгновенно этим воспользовались. Еще один «мессершмитт» вышел из круга и пошел вниз, вслед за самолетом Татаренко. Лунин дрался со своими двумя под тучами, а Татаренко — внизу, у воды.

За себя Лунин не тревожился Он был достаточно умелым и опытным воздушным бойцом, чтобы не дать сбить себя. Беспрестанно переходя в нападение, он вынудил обоих своих противников держаться на некотором расстоянии. А если они станут слишком уже наседать на него, у него всегда есть возможность уйти от них в тучи. Нет, за себя Лунин не тревожился, но за Татаренко тревожился очень.

С двумя «мессершмиттами» Татаренко не совладать. Да и положение у него гораздо труднее, чем у Лунина. Там, внизу, рядом с ним, — вода, а вода — не туча, это сосед опасный. Возле воды — так же как возле земли — всякий маневр рискован. Чуть-чуть не рассчитаешь какой-нибудь поворот, ошибешься на метр — и врежешься.

Бросив взгляд вниз, Лунин заметил, что самолет Татаренко опустился еще ниже и понесся, кружась над самой водой, едва не задевая гребней волн.

Зачем Татаренко это сделал? Нечаянно, по незнанию, или обдуманно?

Если обдуманно, так это великолепно!

Два «мессершмитта» вертятся над ним, боятся опуститься так низко. Только очень искусный и уверенный в себе летчик способен отважиться на такую штуку. Он для них неуязвим, потому что они боятся приблизиться к воде. Он верит в себя больше, чем они в себя, и на этом он построил свой расчет. Конечно, он поступил безобразно, оставив Лунина, но до чего он все же смелый мальчик…

Внезапно один «мессершмитт», находясь прямо над самолетом Татаренко, спикировал на него сверху.

Это оказалось самоубийством.

Пытаясь выйти из пике, «мессершмитт» задел крылом за поверхность воды и переломился надвое.

Катастрофа эта произошла на глазах у всех, и немецкие летчики, видевшие ее, растерялись. Лунин воспользовался мгновенным их замешательством и точной очередью сбил один из нападавших на него «мессершмиттов».

Тогда два уцелевших «мессершмитта» обратились в бегство и исчезли в тучах.

Татаренко поднялся к Лунину и пошел за ним.

Самолеты их эскадрильи, сопровождавшие штурмовики до самого Синявина, вернулись раньше их и находились уже на аэродроме. Так Лунину и не удалось на этот раз повидать работу «горбатых».

Лунин и Татаренко приземлились почти одновременно и почти одновременно вышли из самолетов. И Лунин увидел лицо Татаренко — возбужденное, счастливое лицо!

Это выражение довольства и счастья на лице у Татаренко внезапно привело Лунина в состояние бешенства. Так он к тому же доволен собой! Еще бы, ведь он побывал в бою, и «мессершмитт», который на него пикировал, благодаря его находчивости оказался в воде. Он чувствовал себя героем! Значит, он ничего не понял. Ну что ж, Лунин заставит его понять…

— Гвардии сержант Татаренко!

Татаренко стоял возле своего самолета, окруженный летчиками и техниками. Большие его ладони двигались вверху, изображая собой самолеты, — это он рассказывал о бое, в котором только что принимал участие, о том, как перевернулся и нырнул в озеро «мессершмитт». Кудрявая его голова возвышалась над всеми, глаза блестели, и со всех сторон на него были устремлены восхищенные взоры. Услышав голос Лунина, он удивленно поднял брови — Лунин обычно звал его просто Татаренко, а не гвардии сержантом — и проворно подбежал к своему командиру. Все повернули головы, ожидая, что скажет ему Лунин. Татаренко стоял перед Луниным почтительно, но с легкой улыбкой на губах, и было ясно, что он не ожидает ничего, кроме похвалы.

Эта улыбка окончательно взорвала Лунина.

— Гвардии сержант Татаренко! — сказал он, не узнавая своего собственного голоса, точно это говорил не он, а кто-то другой. — Вы вели себя позорно…

Лицо Татаренко дернулось.

— Вы сегодня бросили меня в бою, — продолжал Лунин. — Более позорного поступка летчик совершить не может.

— Товарищ майор! — воскликнул Татаренко, и лицо его стало густо-малиновым. — Я… я не бросал вас…

— Если это повторится, вы будете отстранены от полетов, — сказал Лунин, не слушая.

— Так получилось… Я пошел за «мессершмиттом»…

— Всё, — сказал Лунин. — Идите.

Татаренко повернулся и зашагал прочь, опустив голому, подняв угловатые плечи. Все молча смотрели ему вслед, а он не смел оглянуться, не смел ни с кем встретиться глазами. И Лунин проникся к нему острой жалостью.

Он уже не был уверен, что поступил правильно. Он вспомнил свой собственный первый бой. Да ведь он вел себя тогда куда глупее, чем Татаренко, а между тем Рассохин не сказал ему ничего… Впрочем, Рассохин, конечно, видел, что Лунин сам понял свои ошибки, и только потому не сказал ему ничего, а Татаренко не понял и был вполне доволен собой, и ему необходимо было сказать. Но, вероятно, не так резко, не горячась… Или нет, даже еще резче, но не при других… Главное — не при других: он самолюбив, ему тяжелее всего, что это слышали все… А впрочем, кто знает… Да уж теперь все равно ничего не изменишь… Тяжело управлять людьми — куда тяжелей, чем управлять самолетом…

С этого дня, с этого первого боя эскадрилья почти беспрерывно была в боях. Татаренко оставался ведомым Лунина, и они постоянно находились вместе — и в небе и на земле. Тот первый бой казался теперь самым маленьким, самым незначительным, и о нем они никогда не говорили. Однако, глянув в глаза Татаренко, Лунин всякий раз убеждался, что тот все помнит. И Татаренко в глазах Лунина читал, что он не забыл ничего.

4

Они сопровождали штурмовики и бомбардировщики в район Синявина и каждый раз неизменно встречались с «мессершмиттами». Иногда эти встречи происходили над лесом — то над нашими войсками, то за линией фронта, над немцами, — но чаще над озером, так как «мессершмитты» постоянно стремились перехватить советские самолеты возможно дальше от цели. В бой втягивались то две-три пары, то вся