Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв - Анатолий Тарас

«Свершилась коронация царицы. Прежде чем царь и царица вышли из крепости, целовали оба корону и крест троекратно, и кропили их святой водой. После пошли в церковь... Навстречу короне вышел из той церкви патриарх с несколькими епископами и, помолившись, внес ее в церковь.

Царь шел в короне и богатой одежде. По правую руку провожал его посол пан Малогощский, а полевую — князь Мстиславский. Возле царя шла царица, одетая по-московски, в богатую одежду, украшенную жемчугами и драгоценными камнями по вишневому бархату... Провожал ее с правой стороны пан воевода, отец ее, а с левой — княгиня Мстиславская. За нею шли паны приближенные и шесть москвичек, жены думных бояр. Как только они вошли, церковь закрыли. Наших туда мало пустили, больше — «москвы». Совершалось это богослужение в соответствии с их обрядом».

Дневник Марины Мнишек

Уже с 12 мая народ стал волноваться. Масла в огонь подливали поляки и литвины, мельтешившие на центральных улицах и площадях города. Как уже сказано, москвичей раздражало в них абсолютно все: и внешность, и язык, и манеры, и вкусы, и поступки. Иными словами, имела место банальная несовместимость азиатской и европейской ментальностей.

В ночь с 16 на 17 мая 1606 года на подворье у Шуйских собралось до 200 вооруженных людей — дворян и детей боярских. Из бояр были только трое Шуйских, а также молодой (20 лет) князь М.В. Скопин-Шуйский. Кроме них, присутствовали несколько окольничих, думных дворян и купцов, а также уже знакомый нам профессиональный заговорщик Пафнутий — свежеиспеченный митрополит Крутицкий и Коломенский..Неизвестно, что заставило Пафнутия перейти на сторону Шуйского. Видимо, он рассудил, что дни Самозванца сочтены.

В четыре часа утра ударил колокол церкви святого Ильи Пророка, подле Гостиных рядов. По этому сигналу разом заговорили колокола всех московских церквей. Данный факт убедительно доказывает, что подлинным «двигателем» заговора была именно церковь. Толпы людей хлынули на Красную площадь. Там уже сидели на конях около двухсот заговорщиков в полном вооружении.

Бояре Шуйские громко объявили народу, что «литва бьет бояр, хочет убить и царя». После этого москвичи бросились громить дворы, где жили поляки и литвины. Как видим, народ выступал не

против царя Дмитрия, а за него, но против иностранцев, окружавших самодержца. Тем временем Шуйские во главе своих двухсот всадников ворвались в Кремль через Спасские ворота. Василий Шуйский, подъехав к Успенскому собору, сошел с лошади, приложился к образу Владимирской богоматери и сказал людям, окружавшим его: «Во имя божие идите на злого еретика». Толпа двинулась к дворцу.

Вспоминая через несколько дней после мятежа то, как он готовился и осуществлялся, Вацлав Диаментовский писал:

«Говорили царю, что эти сборища не без причины, чтобы остерегался измены, которой уже были явные свидетельства. Но он был в таком рас-; положении духа, что и говорить об этом себе не дал, а тех, кто говорил, приказал наказать. Поэтому и другие, которые также видели неладное, молчали из боязни...

В пятницу пришли жолнеры к пану воеводе /Мнишеку/, заявляя ему, что становится явно небезопасно. Пан воевода сразу доложил царю. Царь на это посмеялся, удивляясь и говоря, что поляки весьма малодушны... Уже в ту ночь впустили в город разными воротами толпу, бывшую только в миле от Москвы, 18000 человек, о которых царь знал, только думал, что эти люди должны идти в Крым, ибо ежедневно высылал туда войска. Всеми 12 воротами уже завладели изменники и уже ни в крепость, ни из крепости никого не хотели пускать, а особенно ночью. Однако ж верно говорят, что если кого Господь Бог хочет наказать, сперва у него разум отнимет. Видели уже наши явную опасность, но не сознавали ее и, не заботясь о себе, совсем беспечны были, будто бы у себя в доме спали, ни о чем не думая...

Злосчастный мятеж, для которого изменники уже давно объединились... Сперва утром в субботу подавали друг другу на улицах такой сигнал: «В город! В город! Горит город!» — а делалось это для наших, чтобы подумали, что в крепости загорелось. Сразуже окружили все польские квартиры, чтобы находившиеся там не могли дать отпор.

Очень быстро взяли крепость. Потом ударили во все колокола, отовсюду неисчислимая толпа стекалась к крепости/Кремлю/. Сперва рассеяли алебардщиков, потом ворвались во дворец. Сам Шуйский с помощниками вошел в первые покои, в которых сперва убили Басманова, обычно спавшего около царя»...

Дмитрий был убит, Марине удалось спрятаться от разъяренной толпы. Так боярин «отблагодарил» Самозванца, помиловавшего его. Буссов писал:

«Он /Лже-Дмитрий/подарил жизнь предавшему его Василию Шуйскому, который уже лежал на плахе и должен был быть казнен и который был истинным предводителем, зачинщиком и подстрекателем всей этой шайки изменников, а тот отнюдь не исправился от этой неуместной милости,

а стал еше хуже, возбудил и поднял весь народ на столь страшное возмущение и убийство... что царь, который незадолго до этого подарил ему жизнь, теперь вместе с тысячами людей лишился жизни и всего, что он имел. Поистине это называется: «Своего спасителя повесить на перекладине».

Бусссов, Цит. Соч., с. 131

Итак, по всей Москве шел погром. Там, где горожанам удавалось застигнуть пришлых врасплох по одиночке, они их убивали. Где шляхтичи успевали вооружиться и соединиться, они били горожан. В итоге погибли около 500 человек приезжих: 30 знатных панов, свыше 460 слуг и шляхтичей, а также королевский секретарь, аббат Помасский.

Руководители мятежа не желали истребления всех гостей, понимая, что это неизбежно приведет к жестокой войне с Речью П осполитой. Поэтому сразу после убийства Самозванца бояре направили отряды стрельцов для защиты приезжей знати, в первую очередь, королевского посла Гонсевского. Все же избиение продолжалось около семи часов, оно закончилось лишь за час до полудня.

* * *

Диаментовский описал эту бойню без каких-либо оценок. От того бесхитростный рассказ еще страшнее:

«Едва мы немного успокоились, как снова ударили во все колокола и стали бить из пушек. В это время осадили всею силою князя Вишневецкого /князь Константин Вишневецкий был дядей Марины, братом ее матери — АД"./. Он хотел уже со всеми слугами и челядью на конях бежать в крепость либо в поле, не зная, что делается. Но когда его известили, что уже и царя убили, и поляков немало пропало, он понял, что некуда уже было ехать и приказал поставить лошадей, асам приготовился защищаться вдоме. Несмотря на то, что его уже обеспечили охраной и дали нескольких приставов, народ подступил к его двору и ворвался для грабежа. Князь, не дожидаясь, когда толпа, растерзав его пожитки, примется за него, крикнул челяди и ударил по ним.

Так как справиться с ним не могли, быстро выкатили пушки и стали бить по зданиям. Обороняясь, поляки убили «москвы» до 300 человек. Немало их уложил насмерть пушкарь, не умевший управляться с пушкой. Вместо того, чтобы бить по стенам, он занизил дуло и ударил в них же, в «Москву», пробив в толпе целую дыру. Сам князь неплохо бил их излука.

Увидев тогда, что много людей побито, прискакал сам Шуйский (тот, что царем стал) и крикнул князю, чтобы тот перестал сражаться. Взяв крест, поцеловал его Шуйский, обещая князю мир. Тот поверил ему и впустил егоксебе. Войдявдом, Шуйскийсильно плакал, видя там очень много убитой «москвы», которые пытались прокрасться с тыла для грабежей.

Наши всех побили, другие, пытавшиеся залезть в окна, прыгая, шеи поломали. Тогда Шуйский, боясь, чтобы народ снова не' захотел расправиться с князем, взял его с лучшими слугами на другой двор, забрав с собою вещи и всех лошадей. Семнадцать человек у него было убито в том погроме и один слуга.

К пану старосте красноставскому также пытались ворваться, штурмуя дом и подкапываясь под забор. Но когда наши стали защищаться, приехали бояре и удержали народ, После чего поставили около двора стражу.

До этого уже наших очень много побили, особенно на улице Никитской, где располагался царицын двор. Там оборонялись самыми большими силами — до нескольких сотен поляков на одной улице. Но что из того, если не все мегли биться, ибо иные еще спали, когда окружили, по отдельности, все их дома. Поэтому каждый на своем дворе защищался с челядью. Либо, если товарищ с товарищем жили близко, они соединялись и защищались вдвоем. Другие, когда у них нечем уже было стрелять, выбегали на улицу с оружием в руках. Легло там «москвы» очень много, ибо наши оборонялись до изнеможения. Вероятно, некоторых обманом взяли, отобрав у них оружие, убивали, и так их больше всего погибло. А где наших было несколько человек или несколько десятков в защищенном месте, не могли им ничего сделать и оставляли их.