Гептамерон - Маргарита Наваррская

Новелла семидесятая

Герцогиня Бургундская, не довольствуясь любовью своего мужа, воспылала такой нежностью к одному молодому дворянину, что, когда ей не удалось сообщить ему о своем чувстве взглядами и улыбками, она просто призналась ему в любви, что окончилось для нее весьма печально[201].

В Бургундии некогда правил герцог, человек очень красивый и в высшей степени благородный, который был женат на женщине, чья красота так его ослепляла, что он совсем не следил за ее поведением. Он хотел только одного – всячески угождать ей; она же искусным притворством убеждала его, что хочет того же. В доме герцога жил один дворянин, который обладал всеми совершенствами, какие только могут быть у мужчины, и был любим всеми, а больше всех самим герцогом; с детских лет герцог держал его возле себя и, высоко ценя его нравственные достоинства, отличал ото всех и доверял ему все дела, которые только можно было доверить человеку столь молодому. Герцогине же, которая была весьма далека от добродетели, недостаточно было любви мужа и тех забот, которыми он ее окружил. Она часто поглядывала на молодого человека, и он так пришелся ей по душе, что она полюбила его до безумия и, всячески стараясь, чтобы он это понял, устремляла на него нежные и кроткие взгляды, изображая на лице своем страсть и тяжко вздыхая. Но молодой человек, который сызмалу был приучен к одной только добродетели, никак не мог распознать таившиеся в этой даме порочные желания, ибо был убежден, что у нее для них нет никакой причины. И сколько эта несчастная, совсем обезумевшая от любви, ни бросала на него страстных взглядов, усилия ее ни к чему не вели, и она доходила до полного отчаяния. И горе ее было так велико, что однажды, забыв о том, что она из тех женщин, которые должны заставить мужчин просить о милости, а потом им отказывать, что она высокопоставленная дама, перед которой мужчинам следует преклоняться, она презрела своих кавалеров и, сделавшись сама храброй, как мужчина, решила избавиться от огня, переносить который больше уже не могла. И вот, когда муж ее отправился на совет, в котором молодой дворянин по молодости своей не принимал участия, она сделала ему знак подойти к ней. Тот повиновался, решив, что она хочет отдать какое-то распоряжение. Но вместо этого, нежно опершись на его плечо, она повела его в галерею и, вздохнув, сказала:

– Я удивляюсь, как это вы, человек такой молодой, красивый и благородный, столько времени прожили в обществе, где множество прелестных дам, и ни разу ни в кого не влюбились и не стали ничьим кавалером?

И, с великой нежностью заглянув ему в глаза, она Умолкла, чтобы услышать его ответ.

– Ваша светлость, если бы вы снизошли до мысли обо мне, то вас бы больше всего удивило, что человек, столь недостойный любви, как я, осмеливается предложить себя в кавалеры какой-нибудь даме – ведь та или отказала бы ему, или просто бы над ним посмеялась.

Услыхав столь разумный ответ, герцогиня еще больше полюбила юношу и заверила его, что при дворе ее нет ни одной дамы, которая не почла бы за счастье иметь его своим кавалером, что он вполне может предложить свои услуги любой, ибо успех ему обеспечен. Молодой дворянин стоял, потупив глаза и не смея взглянуть на ее лицо, которое горело так, что перед этим огнем не устоял бы никакой лед. Едва только он приготовил слова извинения, как герцог вызвал жену по какому-то делу – и, к ее большому огорчению, она была вынуждена уйти. Но молодой дворянин ни разу ничем не показал виду, что понял смысл ее слов. Герцогиня была раздражена и возмущена и, спрашивая себя, что могло повергнуть ее в такое состояние, пришла к выводу, что виною всему нелепая трусость и робость того, кого она так полюбила. Спустя несколько дней, видя, что молодой человек так и не догадывается, чего она хочет, она задумала побороть в себе страх и стыд и рассказать ему о том, что творится у нее на душе, и была уверена, что красоту ее он никак не может отвергнуть. Ей, однако, хотелось, чтобы он оказал ей честь и сам ее попросил об этом. Но потом она передумала и решила, что пожертвует ради наслаждения честью. И после того, как она пыталась еще несколько раз заводить с ним такие же разговоры и не получила от него никакого ответа, который бы сколько-нибудь мог ее удовлетворить, как-то раз она дернула его за рукав и сказала, что ей необходимо переговорить с ним о важном деле. Молодой дворянин со всем надлежащим смирением и почтительностью подошел к глубокой амбразуре окна, где она стояла. И когда она убедилась, что никто из находившихся в комнате лиц не мог их видеть, она дрожащим голосом, охваченная желанием, которое в ней боролось со страхом, возобновила свой прерванный разговор с ним и стала упрекать его в том, что он до сих пор еще не избрал себе в их обществе дамы, обещав, что поможет ему завоевать расположение любой. Молодой дворянин, которого ее слова удивили и огорчили, ответил:

– Ваша светлость, у меня такая натура, что если хоть раз мне откажут, счастья мне уже больше не видать. А я уверен, что при дворе нет ни одной дамы, которая снизошла бы к моей просьбе и приняла бы мои услуги.

При мысли о том, что она уже близка к победе, герцогиня зарделась румянцем и сказала, что ему надо только захотеть, ибо она знает красивейшую из придворных дам, которая с превеликой радостью примет его услуги и которою сам он будет доволен.

– Увы, ваша светлость, – ответил молодой дворянин, – я не верю, что в обществе этом найдется хоть одна дама, которая была бы так незадачлива и слепа, что я бы ей приглянулся.

Герцогиня, видя, что он все еще ничего не понял, начала приоткрывать ему свое чувство, но, так как удивительная скромность этого юноши смущала ее, она решила постепенно обо всем его расспросить и воскликнула:

– Если бы фортуна была столь милостива к вам и дамой этой оказалась я, что бы вы сказали?

Молодой человек, решив, что все это ему снится во сне, преклонил колено и ответил:

– Ваша светлость, если бы Господь помог мне снискать милость господина моего герцога и вашу, я почел бы себя счастливейшим из смертных, ибо это и была бы та награда, которую я прошу за мою верную службу, ведь больше, нежели кто-либо другой, я готов положить жизнь свою на служение вам обоим. Ибо я знаю, ваша светлость, в любви вашей к моему господину столько целомудрия и величия, что не только я, жалкий червь, но и самый могущественный государь и совершеннейший из людей не мог бы нарушить мир в вашей семье. Меня же супруг ваш воспитывал с малых лет, и всем тем, чем я стал, я обязан только ему. Поэтому к дочери, к жене ли его, к сестре или к матери у меня до конца жизни не может быть иных чувств, кроме тех, которые верный слуга может питать к своему господину.

Герцогиня не дала ему продолжать и, видя, что ей грозит оскорбительный отказ, перебила его, воскликнув:

– О несчастный, самонадеянный безумец, кто же вас об этом просит? Вы решили, должно быть, что так хороши собой, что все должны в вас влюбляться? Но если бы вы только посмели обратиться со своей просьбой ко мне, вы бы увидели, что я люблю и хочу любить одного только мужа. А все разговоры, которые я с вами вела, я затеяла для того, чтобы поразвлечься и выведать что-нибудь от вас и посмеяться над вами, как я всегда люблю смеяться над глупостями влюбленных.

– Ваша светлость, – сказал молодой дворянин, – я думал и думаю именно так, как вы говорите.

Герцогиня не стала его больше слушать и поспешно ушла в свои покои, а увидев, что все ее дамы последовали за нею, удалилась и от них в кабинет, где предалась несказанной печали, ибо была безмерно огорчена тем, что любовь ее не находила взаимности. Она негодовала и на себя – за то, что завела такие глупые речи, и на молодого придворного – за то, что он так разумно на все ей ответил, и это приводило ее в такое исступление, что бывали минуты, когда она даже готова была лишить себя жизни, а потом наступали другие, когда ей снова хотелось жить, чтобы отомстить тому, кого она теперь почитала своим смертельным врагом.

И, долго так проплакав, она притворилась больной, чтобы избавить себя от ужина в обществе герцога, за которым обычно присутствовал и молодой дворянин. Герцог же, любивший жену больше, чем себя, сам явился ее проведать. Тогда, чтобы ей легче было отговориться, она сказала, что, должно быть, она забеременела – и от этого у нее болит голова, и боль эта причиняет ей большие мучения.

Так прошло несколько дней, герцогиня не вставала с постели и была все время такой мрачной и грустной, что герцог стал подозревать, что дело тут вовсе не в беременности. И он решил, что проведет ночь вместе с ней, и был очень ласков и, зная, что он бессилен что-либо сделать, чтобы она перестала вздыхать, сказал ей:

– Милая, вы знаете, что я люблю вас больше жизни и что, если я лишусь вас, жизни моей наступит конец. Поэтому прошу вас, если вы хотите сохранить ее, скажите мне, что заставляет вас так вздыхать, ибо я не верю, что причиною этому только беременность.