Асканио - Александр Дюма

Когда Бенвенуто вошел к нему, коннетабль, по обыкновению, мерил шагами комнату. На приветствие Челлини он ответил лишь кивком головы; потом вдруг остановился и, вперив в посетителя пронзительный взгляд, спросил:

— Кто такой?

— Бенвенуто Челлини.

— Чем занимаетесь?

— Королевский золотых дел мастер, — ответил Бенвенуто, удивленный, что ему задают этот вопрос, после того как он назвал себя.

— A-а! Да-да, верно. Узнаю, — пробурчал коннетабль. — Что вам угодно, любезный? Хотите получить заказ? Предупреждаю: не рассчитывайте — зря потеряете время. Честное слово, не понимаю теперешнего повального увлечения искусством! Это просто эпидемия какая-то; только я избежал ее. Нет, скульптура ничуть не интересует меня, господин ваятель! Предложите ваши услуги кому-нибудь другому. Прощайте.

Бенвенуто повернулся, чтобы уйти.

— Ей-Богу, — продолжал коннетабль, — мой отказ не должен вас огорчать. Найдется сколько угодно придворных обезьян, которые в подражание королю будут корчить из себя ценителей искусства, ничего в нем не смысля. Что касается меня, то запомните раз и навсегда: я признаю только одно ремесло — военное. И прямо вам говорю: мне во сто крат дороже добрая крестьянка, которая каждый год рожает по ребенку, чем жалкий скульптор, зря теряющий время на отливку бронзовых людей, от которых нет никакого проку, только пушки дорожают.

— Но, ваша светлость, — возразил Бенвенуто, выслушавший всю эту тираду с непостижимым для него самого терпением, — я пришел говорить с вами вовсе не об искусстве, а о деле чести.

— Ну, это другое дело. Что же вам угодно? Говорите, только поскорей.

— Помните, ваша светлость, как однажды в вашем присутствии король обещал исполнить любую мою просьбу, когда я закончу отливку из бронзы статуи Юпитера? Его величество еще просил вас и канцлера Пуайе напомнить ему об этом обещании.

— Помню. Ну и что же?

— Ваша светлость, приближается день, когда я буду умолять, чтобы вы напомнили об этом королю. Соблаговолите ли вы удовлетворить мою просьбу?

— И ради этого вы тревожите меня, сударь? Вы пришли, чтобы напомнить мне о моем долге?

— Ваша светлость…

— Вы наглец, господин золотых дел мастер! Знайте: коннетаблю де Монморанси незачем говорить, чтобы он поступал как честный человек. Король просил напомнить о данном им обещании… Не в обиду будь ему сказано, он должен бы почаще прибегать к такой предосторожности. Да, я сделаю это, пусть даже мое напоминание и не понравится его величеству. Прощайте, господин Челлини, меня ждут другие дела.

С этими словами коннетабль повернулся к Бенвенуто спиной и подал знак, чтобы впустили следующего просителя. Бенвенуто поклонился коннетаблю, грубоватая искренность которого пришлась ему по душе. Под влиянием того же лихорадочного волнения, под гнетом той же неотвязной мысли он отправился к жившему поблизости, у Сент-Антуанских ворот, канцлеру Пуайе.

Канцлер Пуайе внешне и внутренне был полной противоположностью немногословному, прямолинейному и вечно угрюмому коннетаблю де Монморанси. Утопающий в горностае Пуайе был учтив, остроумен, коварен; из мехов виднелась лишь седеющая голова с огромной лысиной, умные, живые глаза, тонкие губы и худые, бледные руки. В нем было, пожалуй, не меньше душевного благородства, чем в коннетабле, но гораздо меньше прямоты.

Здесь Бенвенуто также пришлось прождать около получаса. Но он уже привык к ожиданию: его просто нельзя было узнать.

— Ваша светлость, — сказал Челлини, когда его пригласили войти, — я пришел, чтобы напомнить вам об одном обещании короля. Его величество дал мне это обещание в вашем присутствии и просил вас быть не только свидетелем, но и поручителем…

— Я понимаю вас, маэстро Бенвенуто, — прервал его Пуайе, — и, если вам угодно, я готов при первом же случае напомнить об этом его величеству. Должен, однако, вас предупредить, что, с точки зрения закона, у вас нет ни малейшего права чего-либо требовать. Король дал это обещание устно, полагаясь на вашу скромность, но оно не имеет никакой силы перед судом и законом. Итак, если Франциск Первый удовлетворит вашу просьбу, то исключительно по свойственному ему благородству и великодушию.

— Точно так же думаю и я, ваша светлость, — ответил Бенвенуто. — И прошу вас только об одном: выполнить при случае возложенное на вас королем поручение, предоставив остальное великодушию его величества.

— Отлично! — сказал Пуайе. — В таком случае, можете вполне на меня положиться, дорогой господин Челлини.

Бенвенуто ушел от Пуайе несколько успокоенный, но все еще дрожа от нетерпения, гнева, обиды, которые так долго подавлял, а мысли его бежали беспорядочно, своим чередом. Для него не существовало в эту минуту ни пространства, ни времени; широко шагая по улице, Бенвенуто, как в горячечном сне, видел светлый образ Стефаны, жилище дель Моро, крепость Сент-Анж и Коломбу в саду Малого Нельского замка. Вместе с тем он ощущал прилив какой-то сверхъестественной силы, и ему казалось, что он парит высоко над землей.

В таком состоянии он вернулся в Большой Нельский замок. Все подмастерья, послушные его приказу, были на местах и ожидали дальнейших распоряжений.

— А ну-ка, дети мои, живо! Начинаем отливку Юпитера! — крикнул он еще с порога и бросился в мастерскую.

— Добрый день, маэстро Челлини, — сказал Жак Обри, который, весело напевая, вошел за ним следом. — Неужели вы и впрямь не видели и не слышали меня? Вот уж добрых минут пять я бегу за вами и кричу во всю глотку, запыхался даже. Что у вас тут стряслось? Все такие унылые, словно судьи при вынесении приговора.

— В литейную! Живо, живо! — продолжал Бенвенуто, едва обратив внимание на Жака. — Все зависит от качества отливки. Да поможет нам милосердный Бог! Ах, друзья мои! — продолжал он отрывисто, обращаясь то к подмастерьям, то к Жаку Обри. — Ах, Жак! Если бы ты знал, что тут без меня случилось! Они ловко воспользовались моим отсутствием!

— Да что с вами, маэстро? — спросил Жак Обри, не на шутку встревоженный необычайным возбуждением Челлини и угнетенным видом подмастерьев.

— Прежде всего, ребятки, тащите сюда побольше еловых дров, да самых что ни на есть сухих — знаете, тех, что я заготовил полгода назад… А случилось то, любезный Жак, что мой лучший ученик Асканио, без которого я как без рук, сидит в Шатле, а Коломба, эта прелестная девушка, дочь прево, которую любит Асканио, похищена из статуи Марса, где я ее прятал, и находится в руках своего злейшего врага — госпожи д’Этамп. Но ничего, мы их спасем!.. Эй, эй! Куда ты, Герман? Дрова не в подвале, а во дворе.