Цзянь - Эрик Ластбадер

Влияние Чжилиня на судьбы страны возрастало по мере того, как росло влияние Мао. Все чаще и чаще люди, искавшие аудиенции у коммунистического лидера, но так ее и не добившиеся, шли к Чжилиню. Постепенно у него появилась репутация человека, который умеет решать проблемы получше Мао.

Чжилинь в самом деле был мастером по этой части. Афина просвещала его достаточно по вопросам христианской религии и, конечно, рассказывала ему о царе Соломоне. Чжилиню тогда страшно понравилась эта история. Он сам всегда с большим удовольствием решал задачки подобные этим. И не тщеславие подталкивало его к сравнению себя с библейским мудрецом. Просто у него были так устроены мозги.

В один из ветреных дней, когда пещера больше походила на пчелиный улей, привлекая людей со всего нагорья, к Чжилиню привели женщину.

Время близилось к закату. Во всех углах горели керосиновые лампы, но из-за сквозняков язычки пламени постоянно колебались под стеклом, делая чтение практически невозможным.

Помощник Чжилиня, интеллигентный молодой человек, разделявший многие из его идей, представил ее.

- Это Цин Мин, товарищ Ши, - сказал он и стоял рядом с ней, пока настойчивый взгляд Чжилиня не заставил его удалиться.

Оставшись наедине с начальником, женщина подошла поближе.

Чжилинь внимательно разглядывал ее, но в неверном свете лампы трудно было сказать даже, сколько ей лет. Порой казалось, что ей не больше двадцати, порой она казалась старше. Одно только можно было сказать определенно: женщина была исключительно красива. Чжилинь подумал, что ей очень идет ее имя: Цин Мин значит "чистая ясность".

На ней была одежда, какую обычно носят крестьянки в южных провинциях, но у Чжилиня создалось впечатление, что она пришла издалека.

- Присаживайтесь, - пригласил он.

- Спасибо, постою.

- Чаю хотите?

Она молча кивнула головой, и Чжилинь прочел в ее глазах благодарность. Разливая чай, Чжилинь кликнул своего помощника и попросил его принести чего-нибудь поесть.

Виновато улыбнулся Цин Мин. - Сегодня у меня был такой напряженный день, что не удалось даже поесть. Надеюсь, вы не сочтете невежливым, если я во время нашей беседы заморю червячка? Да и вам не мешало бы подкрепиться с дороги. Мой помощник принесет нам чего-нибудь.

- Да что вы, не надо, - отказывалась женщина, но все-таки подсела к столу, когда еда была принесена, и поела с видимым удовольствием.

Чжилинь лишь едва притронулся к еде - так, за компанию. Он все потихоньку наблюдал за женщиной, удивляясь деликатности, с которой она ела, несмотря на голод. Такая скорее умрет, чем попросит кусок хлеба, - подумал он.

Сидела она на кончике стула, ив ее позе все время чувствовалась какая-то напряженность. Поев, она вытерла рот. Чжилинь подлил ей чая.

- Мне было очень трудно решиться придти сюда, - сказала она, пряча глаза. - А когда я услыхала ваше имя, у меня появилось желание вообще сбежать. Мне так стыдно, что я едва могу сидеть здесь перед вами.

Чжилинь ничего не сказал, понимая, что ему сейчас лучше помолчать.

Женщина подняла голову, и он увидел в ее черных глазах отражение мерцающего огня лампы.

- Я внучка Цзяна.

Цзян. Это слово заставило Чжилиня вздрогнуть, будто она плеснула на него холодной водой.

- Цзян, - пробормотал он, вспомнив сад в Сучжоу и старика, научившего его так многому.

Его исчезновение совпало с началом взрослой жизни Чжилиня.

Он взглянул на красивую молодую женщину, сидевшую перед ним. Он понимал, что ему не надо ей говорить той о роли, которую сыграл ее дед в его жизни. В ее глазах он прочел, что она прекрасно обо всем знает.

- У меня никого нет, и мне некуда идти, - сказала она. - Мой муж погиб три месяца назад в бою под Гуанчжоу. С семьей его у меня отношения как-то не сложились. Его мать всегда относилась ко мне, как к чужой, а теперь и вовсе плюется при одном моем появлении. Да я и сама понимаю, что в такие лихие времена я им только лишняя обуза... Самой мне ничего не надо. Ради себя я не пришла бы сюда, прося о помощи. Но есть кое-кто, о ком я обязана позаботиться. - Она приложила руку к животу. - Мой еще нерожденный ребенок заставил меня позабыть о гордости и придти к вам.

Она опустила глаза и сидела с минуту молча.

- Моя бабушка жила в доме Цзяна. Она была его возлюбленной. И это от нее я услышала ваше имя. Цзян ей часто говорил о мальчике, который приходил в его сад. Он говорил о нем как о своем духовном сыне... Но вы, конечно, не подумайте, что я навязываюсь вам. Мало ли кто что чувствовал и что говорил?

Все это было так неожиданно, что Чжилинь не сразу смог собраться с мыслями.

- Время, проведенное с твоим дедом, - сказал он наконец, - никогда не изгладится из моей памяти. Если бы не он, я даже не знаю, где бы я сейчас был. - Он огляделся по сторонам. - Во всяком случае, не здесь.

Еще бы, - добавил он про себя, - все мои планы в отношении будущего Китая не могли бы родиться в моей голове без уроков, преподанных мне Цзяном в детстве.

Он настолько проникся важностью момента, что встал из-за стола.

- Симпатия между твоим дедом и мной была взаимной. И я рад, что ты решились все-таки придти сюда. - Он поднял ее на ноги, притронулся рукой к ее животу. - Твое дитя - член моей семьи, так же, как и ты. Семья Цзяна - моя семья. Сегодня, - продолжал он, - я устрою тебя на ночь здесь. Особого комфорта не обещаю, но питанием обеспечу. Мы ведь не хотим, чтобы наш малыш голодал, верно? И завтра же я начну готовить все, что тебе понадобится в дороге. Путь будет далекий и тяжелый. Возможно, твой ребенок родится прежде, чем ты достигнешь места назначения.

Цин Мин подняла на него глаза. Скованность, которая ощущалась в ней, теперь совсем пропала.

- И куда же я еду?

- Через Бирму в Гонконг, - ответил Чжилинь. - К человеку по прозвищу Цунь Три Клятвы. Я снабжу тебя, так сказать, рекомендательным письмом. - Он улыбнулся. - И, конечно, приданым для ребеночка.

Каждое 18-е января Юмико (с того момента, как Шен Ли присоединилась к людям японской национальности, эвакуировавшимся из Шанхая на родину, она называла себя этим именем, данным ей отцом) отправлялась со своим сыном на крохотное кладбище на окраине Камиоки - маленького городка, примостившегося на склоне горы.

Кладбище находилось неподалеку от ее дома. И какая бы ни была погода очень часто здесь в это время года землю покрывал глубокий снег, - Юмико хорошенько закутывала сына, сама надевала поверх, кимоно теплое пальто и отправлялась в путь по одному и тому же маршруту.

Их гета скрипели по свежевыпавшему снегу. Тишина окутывала холмы и редкие деревья, что встречались им на пути. На ветках сидели нахохлившиеся вороны и тоже, кажется, дрожали от холода.

На кладбище Юмико отпускала руку сына, доставала сандаловые палочки и втыкала их в мерзлую землю. Молча наблюдал мальчик, как она опускалась на колени и замирала. Потом она зажигала палочки и начинала молиться. Но всякий раз она молилась у разных могил, и мальчик долгое время не мог понять, о ком она молится.

Потом, когда он достаточно подрос, чтобы делать собственные умозаключения, он стал думать, что она молится духу его отца, который, по ее словам, умер в Китае, когда он только родился.

Это его ошибочное убеждение проистекало в большей степени из ее скрытности, нежели из недостатка сообразительности самого мальчика. Раз она приходит на кладбище, значит соблюдает траур. А по ком же ей соблюдать траур, как не по его отцу?

К весне 1947 года Вторая мировая война закончилась. Измотанная и униженная Япония была оккупирована американскими войсками. Но жизнь продолжалась. В дни, когда склоны холмов стали бело-розовыми от цветущей дикой сливы, Юмико вышила на белом полотняном вымпеле изображение рыбы. В пятый день пятого месяца она прикрепила этот вымпел к высокому бамбуковому шесту, который затем поставила рядом с входом в дом. Матери и отцы всех мальчиков в этом маленьком городке да и во всех других городах и деревнях Японии - сделали то же самое. Мать объяснила сыну, что это койнобори.

Аки - так теперь Юмико называла мальчика, переведя его китайское имя, дословно означающее "начало осени", на японский язык - спросил мать, что это за праздник. Он впервые видел эти приготовления, потому что во время войны койнобори не отмечался.

Это Праздник Мальчиков, объяснила она. Вымпелы с изображением рыбы развеваются перед каждым домом, где есть сыновья. Маленький флажок означает, что сын еще мал. Чем больше вымпел, тем старше сын.

Аки понравилось, что вымпел, который сделала в честь него мать, вполне приличных размеров. Он стоял и наблюдал, как на весеннем ветру рыба дрожит всеми своими чешуйками, любовно вышитыми матерью на куске холста. Ему понравилась ее морда - добрая, но в то же время решительная.

- Это карп, - объяснила Юмико. - Он выбран в качестве символа койнобори за его мужество. Карп не боится, когда его несет к водопаду, и он хладнокровно смотрит на нож, которым кухарка собирается вспороть ему брюхо. Говорят, что стая карпов вела армаду императрицы Дзингу к берегам Кореи.