Дом на городской окраине - Карел Полачек

— В чем дело? — высказал недовольство Михелуп. — Что случилось?

Полицейский его даже не заметил и обратился к шоферу. Сразу было видно: он рассчитывает на длительную и обстоятельную дискуссию.

— Что это такое? — гремел он. — Что я слышу? Гудите, точно торопитесь на пожар. Что вы себе позволяете?

— Но, пан инспектор, — удивился бухгалтер, — ведь мы согласно предписанию…

Человек в форме с презрением посмотрел на то место, откуда исходили звуки, и вновь обрушился на шофера:

— Так. Выходит, вы не знаете, как положено себя вести. Вы полагаете, что разрешено нарушать ночную тишину. Вы себе гудите, а население должно слушать. Странные у вас представления…

— Позвольте, пан инспектор, — возроптал Михелуп, — недавно вы оштрафовали меня за то, что мы не гудели. Теперь порицаете нас за то, что гудим. Извольте нам объяснить, чем мы должны руководствоваться: гудеть нам или не гудеть?

Полицейский снова не обратил на него внимания. С явным наслаждением вынул блокнот и проскрипел:

— Так вот, налагаю на вас штраф, чтобы вы знали, что разрешено, а что нет.

Михелуп разозлился.

— Позвольте, как так? — заговорил он на высоких тонах.

— С какой стати? Снова платить, без конца платить, не зная, за что и почему, это уже переходит…

Полицейский остановил его властным взглядом:

— Предупреждаю вас, — пробурчал он, — придержите язык! Вмешиваться в действия государственных органов запрещено. У меня тут деловой разговор с шофером, а вы молчите; ответите, если вас спросят.

— Со мной вы должны говорить, — бушевал бухгалтер, — я тут для этого. Мотоцикл принадлежит мне, а шофер — мой персонал. Что от меня требуется?

Полицейский послюнил карандаш и буркнул:

— Платите пять крон штрафа за нарушение ночной тишины.

— Ничего себе! — возмутился Михелуп. — Не гудишь — плати штраф. Гудишь — опять плати. Как это понимать? Где человеку набрать столько денег?

— Ну, хватит! — взревел полицейский. — Платите штраф и отчаливайте, чтобы я вас больше не видел! Или я буду вынужден попросить ваши документы.

Вокруг них собрались зеваки, с наслаждением следившие за ходом дебатов. Толпа росла. Новые и новые люди подбегали, чтобы не пропустить спектакль.

— Документы! Документы! — передразнил бухгалтер. — Ясное дело… Других забот у нашей полиции нет. Зачем ей ловить убийц, куда легче отравлять жизнь порядочным гражданам!

— Это правда! — послышался голос из толпы.

Полицейский выпрямился.

— Кто сказал? — прогремел он. — Кто осмелился?

Никто не отозвался. Смерив толпу леденящим взглядом, полицейский заметил:

— У кого-то длинный язык. Не мешало бы его прикусить! Как бы не пришлось поплатиться!

Потом снова набросился на бухгалтера:

— Ну?

— Не советую вам так со мной разговаривать! — взбунтовался бухгалтер. — Перед вами не какой-нибудь уличный бродяга. У меня связи! Я мог бы уничтожить вас одним словом. Я обращусь к знакомому депутату. Просто безобразие!

— Это правда, — послышалось из толпы.

Полицейский сунул блокнот в карман и схватил Михелупа под руку.

— А теперь вы пойдете со мной! — Ну-ка, марш! Живо! Я вас проучу!

Очкастый гимназист испугался и заплакал. Маня завопила:

— Не трогайте папочку, я выцарапаю вам глаза, вы плохой!

— Что я сделал? — негодовал Михелуп. — Почему вы хотите забрать меня? Я же…

— Вы препятствовали действиям государственных органов. Оскорбление полиции. За это вы еще ответите! — пригрозил полицейский, дергая арестованного за руку.

Бухгалтер размахивал руками, обращаясь к толпе:

— Господа, будьте свидетелями, я ничего не сказал. Господа, вы видели, я ни в чем не виноват!

— Это правда! — послышалось из толпы.

Михелуп попросил крикнувшего выйти вперед и быть его свидетелем. Никто не отозвался.

Толпа росла, заполняя всю улицу. Развеселившиеся зеваки следовали за полицейским и правонарушителем. Люди покидали дома и присоединялись к процессии. Сорванцы скакали и гикали. Толпа восторженно гудела, высказывая вслед свои соображения.

Бухгалтер потерял шляпу и очки. Шофер поднял затоптанную, испачканную шляпу и нес ее за хозяином; очки погибли под ногами любопытных. Михелуп шагал с обнаженной головой, все перед ним плыло в тумане, рука полицейского крепко сжимала его плечо.

Он жалобно говорил:

— Но ведь я ничего не сделал… Едем, едем — и все в порядке. Ни до кого нам нет дела, ведем себя как положено… Пан инспектор, я бухгалтер Роберт Михелуп, живу в Карлине. Можете обо мне спросить кого угодно, каждый скажет только хорошее. Я не преступник, чтобы меня так вели. Что я такого сделал?

— Идите, идите, — строго отвечал полицейский. — У нас вам все скажут!

Дошли до участка, человек в форме с силой втолкнул арестованного в помещение. Там его, удрученного и растерянного, посадили на скамью. За ними вошел шофер, пригладил и очистил рукавом шляпу хозяина, надел ее бухгалтеру на голову, учтиво поклонился и сказал:

— Хозяин, сейчас я отвезу молодого пана и барышню домой. Нет ли для меня еще каких приказаний?

Михелуп закрыл глаза, всхлипнул и не ответил.

Шофер откашлялся в кулак и добавил:

— Извещу милостивую пани об этой неприятности и сразу же вернусь. Надеюсь, тем временем все выяснится…

Бухгалтер громко сморкался в носовой платок, предаваясь горю. Какой-то господин в форме накинулся на Маргана:

— Извольте убираться, приятель, или мы вас тоже задержим!

Молодой человек щелкнул каблуками, поклонился хозяину и вышел. На улице еще долго стояли группки любопытных, обсуждая происшествие.

59

Шофер отвез мотоцикл в Карлин и пришел к пани Михелуповой, чтобы рассказать, что произошло. Он встал перед этой дамой на вытяжку, учтиво откашлялся в кулак и произнес:

— Должен вам сообщить, милостивая пани, к сожалению, с хозяином случилась маленькая неприятность…

Пани Михелупова заломила руки и простонала:

— Что случилось? Говорите, пан Людвик! О, не мучьте меня… Он жив? Говорите же, говорите… Случилось несчастье? Он ранен? Отчего вы молчите? О, мое сердце предчувствует что-то ужасное! Я так и знала… весь день места себе не находила… Говорите, скорее говорите! Что случилось с моим супругом?

Она опустилась на стул и закрыла глаза.

Пан Людвик выждал, пока хозяйка замолчит, потом сказал:

— Ничего страшного не случилось, милостивая пани… Хозяина забрал полицейский, а потому он, очевидно, вовремя не придет ужинать…

Тут в комнату ворвалась Маня с горящими щеками и, захлебываясь, затараторила:

— Мама, мама! Папу схватил полицейский… Папа с ним подрался… потому что полицейский требовал штраф, а папа сердился… очень сердился и кричал… полицейский тоже кричал… я тоже кричала… полицейский взял его за руку и велел идти… а папа не хотел и сбил с него каску… папа бы его победил, он сильнее, но потом пришел еще один полицейский… и папа сдался… его посадили в кутузку, и он там сидит… Мама, пойдем, освободим папу… если нас будет двое, им не справиться… дадим полицейским как следует, они упадут, мы возьмем папу за руку и убежим… Слышишь, мама?

Пани Михелупова вскочила и накинулась на девочку:

— Кто тебе позволил так врываться? Не умеешь поздороваться? Странно ты себя ведешь! И это называется гимназистка! Мне стыдно за вас. И что у тебя за вид! Волосы, как у цыганки, — немедленно причешись, не желаю тебя видеть такой растрепой!

И обратилась к шоферу, который навытяжку стоял рядом; деликатное выражение его лица говорило, что он ничего не видит и не слышит.

Пани Михелупова зарыдала:

— Ах, мой супруг… вы видите, пан Людвик, что это за человек… Взрослый мужчина, а дерется с полицейским как уличный мальчишка! Какой позор! Что скажут о нас люди? Обо мне он не думает, этот бесчувственный, упрямый человек! Я так исстрадалась! Что мне с ним делать, пан Людвик?

Пан Людвик постарался не заметить ее вопроса, деликатно откашлялся в кулак и спросил мягким, плюшевым голосом:

— Прикажете, милостивая пани, съездить за хозяином?

— Да… Впрочем, нет! Оставьте его там… Я не желаю видеть этого грубого, невоспитанного человека! Пусть сгниет в тюрьме! Пусть не показывается мне на глаза… Я столько с ним натерпелась…

Шофер поднял брови в знак того, что не одобряет откровенность хозяев с персоналом, видит и не видит, слышит и не слышит, а главное — не хочет участвовать в семейных сценах.

— Немедленно его привезите! — вскричала пани Михелупова. — Я сама с ним поговорю! Не позволю себя компрометировать… Пусть сейчас же возвращается! Но я ему покажу, этому… ненормальному, этому хулигану.

Пан Людвик поклонился и прошептал:

— Слушаюсь, милостивая пани…

А в это время за паном Михелупом закрылись двери кутузки и в замке загромыхал ключ. Бухгалтер очутился в сером, безнадежно пустом помещении, где не было ничего, кроме двух нар. На одних сидел ремесленник, делавший перстни и кольца и схваченный полицейским при попытке продать провинциалу латунное кольцо как драгоценность. Другой сокамерник, низкорослый человечек с рыжей бородой, был посажен за нищенство. При задержании полиция отобрала у него черные очки и костыль.