Пять имен. Часть 2 - Макс Фрай

Но мессер Козимо не понял его слов, ибо то был лишь отрывок предсмертного бреда.

Мессер Лоренцо умер на месте, граждане побежали с площади, как блохи и прочие паразиты с остывающего трупа, солнце пало за часовую башню Палаццо Синьории, и наискосок закату с ветреных тревожных небес рухнули на город перистые облака, снизу багряные, ломаные отсветы горящего великана рвались с остывающего кострища на стены и камни мостовой, мессера Козимо увели под руки во дворец Синьории.

И мессер Козимо отчаянно твердил сквозь полузабытье:

— Черная масленица, черная! Покажите мне факел, которым я сжег брата.

Так торжества обернулись великой скорбью.

Немного придя в себя, мессер Козимо расспросил маэстро Брунеллески и маэстро Гирландайо, а так же жителей переулка Горлиц.

Мастера показали, что гиганта никто не охранял, все были уверены, что не найдется человека, которому вздумается испортить веселый праздник, и нельзя вспомнить всех, кто участвовал в возведении великана — ведь этот труд был велик и работников нанимали срочно и отовсюду.

К тому же у подножия великана все время собирались ротозеи всех мастей, за которыми не уследил бы и тысячеглазый Аргус.

А жители переулка Горлиц, как один человек уверяли, что видели, будто покойный мессер Лоренцо поднимался в дом вместе с красивой скромной девицей в павлиньем платье, но после никакая женщина не покидала дома.

Сам же мессер Лоренцо некоторое время спустя вышел один, удрученный и измученный, зябко кутаясь в плащ, торговка пахтой и сушеными дынями заметила, как он поспешил в сторону площади Синьории.

Более же никто не видел мессера Лоренцо живым.

Так страшно погиб мессер Лоренцо Медичи, младший брат мессера Козимо и не нам, людям грешным, слабым и пристрастным, судить была ли такая гибель поделом ему.

Новелла 12. О маленьких добрых женщинах, живущих в подполе

Старухи-божедомки, приписанные из милости доживать свой век в посильных трудах на подворье цеха шерстяников Лана, скучая за прялками, скрашивают работы разнообразными небылицами, часто прохожие останавливаются за глинобитным забором Божьего дома, чтобы полюбопытствовать — о чем сегодня поведают друг другу сварливыми голосами флорентийские сивиллы-долгожительницы, некоторые из старушечьих историй, полюбились мне больше иных.

Одна из богаделок, монна Симона, в юности ходившая в первых красавицах и строптивицах, так и оставшаяся в старых девках, особенно горазда была плести байки и небывальщины. Она рассказывала, что под половицами некоторых флорентийских домов, живут-де маленькие добрые женщины, их могут видеть лишь люди, чистые сердцем, после исповеди и Причащения Святых Даров.

Со слов монны Симоны, эти чудесные карлицы выглядят как миловидные и скромные женщины, только очень малые ростом, они неприхотливы и застенчивы, кормятся чем придется, крошками, овощиными ошурками, водосточной влагой и черствыми краюхами, они шьют себе одежду из мышиных и крысиных шкурок, излюбленное их занятие — приглядывать за детьми, предоставленными самим себе, а так же ходить за больными и немощными.

Но совершают свои малые труды они столь умело и споро, что скрытниц почти невозможно подстеречь.

Мужчин среди них не водится, так что маленькие добрые женщины, видимо ведут жизнь по-монастырски целомудренную и бесстрастнуюю

Маленькие добрые женщины — хорошие христианки, они строго блюдут праздники и воскресения, иногда можно слышать слабый отзвук их совместной молитвы, доносящийся как бы из-под начисто выскобленных хлебными ножами рачительных флорентинских хозяек еловых половиц.

Ходят толки, что в домах, где поселяются маленькие добрые женщины дети всегда послушны, старики спокойны душой и больные почти всегда выздоравливают, если же искусство маленьких добрых женщин бессильно — умирающие отходят легко и лица их бывают светлы и осиянны улыбкой, как терновник — неурочным цветком.

Но маленькие добрые женщины навсегда покидают те дома, куда хоть раз зашел монах-доминиканец, по делу или праздно, как видно беспутство и жестокость мнимых служителей Христа, господних бешеных псов, невыносимо для робких домашних духов.

Одни говорят, что маленькие добрые женщины — суть души умерших безчадными женщин, которые привечают всех чужих детей, пока не придет час Господнего суда, другие уверяют, что это — один из обликов, который присущ ангелам-хранителям, древним ларам домашнего очага.

Но все сходятся на том, что один раз в году, во время Адвента, предрождественского поста, маленькие добрые женщины бродят по городу в обычном женском обличии и нанимаются работницами в дома.

Их трудно отличить от обыкновенных женщин, друг друга же они узнают по особой колыбельной песенке, неведомой обычным нянькам и матерям, под которую дети хорошо засыпают, но поутру забывают слова и мелодию.

Слова и мелодия потаенной колыбельной неведомы, но так и просятся на язык, когда глядя повечер на розовые, гранатные, медвяные и светлячковые огни флорентийских окон, вдруг затоскует одинокая душа о семейных радостях, тепле накрытого стола и материнской любви.

Маленькие женщины любят дома, где хозяева держат кошку с белыми лапами, отсюда, как говорят, пошел тосканский обычай дарить молодоженам подобную кошку.

Возможно, сие суеверие имеет исток в известной повсеместно италийской легенде о gatto della Madonna, кошке Богоматери, в которой рассказывается, что перед тем, как родиться Христу в тех же яслях окотилась кошка, в дальнейшем лизавшая Младенца и мурлыкавшая, чтобы позабавить Его, пока Непорочная была слаба от родов.

В ночь перед Рождеством, крошечные заботливые женщины выходят к очагам, и их можно увидеть краем глаза- как стекловидные будто отлитые из лунного сияния тени, с молитвенно сложенными на маленьких грудях ладонями и распущенными по плечам волосами.

И в полнолунные ночи они поют…

(обрыв текста, финал новеллы утрачен — (прим. переводчика)

Новелла 13. О ночном сборище в церкви Сан-Стефано

Сраженный нелепой гибелью брата, мессер Козимо через три дня по погребении обугленных останков мессера Лоренцо слег пластом в жестокой душевной и телесной горячке. Пока он метался в скомканных простынях, не признавая домочадцев и моля Бога о смерти, приглашенные лекари опасались, что ему не суждено выжить, но каждый из них помалкивал, ожидая, что приговор больному вынесет другой, чтобы не брать на себя ответственность за драгоценную для Республики жизнь Первого среди Равных.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});