Яд минувшего (сборник) - Вера Викторовна Камша

разбойником!..

4

Не они одни сваляли дурака! Коурвилль тоже не понял ни кошки, а потом соображать стало поздно: гости умело взяли господина капитана и его мерзавцев на прицел. Капитан послушно замер, бояться он не боялся, но поймать пулю в его планы не входило.

Из переднего зала донесся взрыв хохота – солдаты вовсю радовались жизни. Визитеры переглянулись, крайний справа саданул ногой по стене, и из темноты возник кто-то рябой и бровастый, огляделся, кивком указал на дыру. Это было приглашением, и выбирать не приходилось.

Матильда медленно, чтоб не спугнуть окаменевших солдат, отодвинула сковородку и выбралась из-за стола. Лицо Коурвилля скривилось, словно в больной зуб попала вода. Так тебе и надо, псина поганая!

Ее высочество как могла тихо шагнула за спину детины в коричневой куртке, на буфете отчаянно и призывно блеснули пистолеты. Один шаг, и они вновь с тобой… Один шаг, и ты заслонишь сержанта от пули, а он, того гляди, сорвется. Что ж, прощай, шадов подарок!

За стеной по-прежнему ржали и галдели, а «чистая зала» промерзла от ненависти, только сердце грохотало, как телега по булыжникам. Чернявый разбойник отступил в сторону, пропуская Дугласа, Лаци уже стоял у стены, из дыры тянуло сырой землей и гарью. Один шаг, еще один, теперь нащупать ногой ступеньку…

– Стой!

Сержант! Не выдержал, схватился за шпагу и свалился на скамью с ножом в горле.

Пялящиеся в черные дула солдаты, неподвижное лицо Коурвилля, стихший шум в первом зале. Капитан ныряет вперед, опрокидывает стол, прячется за столешницей. В дверном проеме возникает усатая рожа, что-то орет и исчезает.

– Гица, – рука Ласло стискивает запястье, – бежим!

– Скорей, – велит бровастый, – за мной!

Согнуться в три погибели, шмыгнуть в лаз… Хорошо, она не в юбках! Рука тянется к пистолетам, но их нет и не будет; подворачивается нога, ничего, споткнуться на правую – замуж выйти… Какой низкий потолок, а Франсуа точно лис, ишь какие норы нарыл!

Глухо, как из погреба, грохнули выстрелы, хлопнула и заскрипела дверь.

– Засов, засов давай!

– Заело, раздери его в лохмотья!

– Есть!

– Доски толстые, пока высадят.

– Все одно, шевелись…

Теперь деваться некуда, теперь только с разбойниками. Земляной пол, горячее дыханье Лаци, серые столбы света из отдушин. Солдаты все еще лупят в дверь, хрипло рявкают мушкеты, с потолка на голову сыплется всякая дрянь.

– Разрубленный Змей!

– Куда тебя?

– Плечо, чтоб его…

– Идти можешь?

– А куда я денусь…

Еще одна дверь, за ней – полутьма и сквозняк. У дощатой стены три лошади… Твою кавалерию, Бочка! Поганец недовольно фыркает, норовит лягнуть держащего его разбойника.

– Открывай!..

День врывается в низкие ворота, бьет по глазам, из слепящего блеска вырастают морщинистый ствол, угол дома, подмерзшая дорожная колея…

– Тетку, тетку подсадите!

Дуглас перехватывает уздечку, Бочка прижимает уши, злится.

– В седло, гица! – Руки Лаци швыряют ее наверх, жеребец приседает на задние ноги, коротко, обиженно ржет.

– Заткнись! – Оседлали или не расседлывали? Лаци и Дуглас уже верхом. Витязь вроде ничего, а Драгун ускачет не дальше Бочки.

– Готовы? – Рука вожака тянется к поводу.

– Я сама, – рычит Матильда. Проклятье, ну почему она не оставила пистолеты в ольстрах?!

– По улице и к роще! Мы догоним.

Дуглас вылетел из сарая первым, едва не сбив коновода в желтой шапке. Разномастные рослые лошади молча рыли смерзшуюся землю.

– К роще, к роще гоните!

Дорога вьется меж черных пустых садов, уводит в поля и дальше, к синему перелеску. Копыта Бочки бьют вымороженную пыль, пахнет холодом и бедой, издевательски громко орет пестрый петух и исчезает вместе со своим забором.

Глава 10. Талиг. Новая Эпинэ. 400 год К. С. 15-й день Зимних Скал

1

Разбойники нагоняли, и нагоняли стремительно, а следом неслись белые мундиры. Десятка три, не меньше. Очухались! Внизу и сбоку что-то вжикнуло… Бьют по лошадям, вот уроды! По лошадям…

– Вправо, тетка!

Лаци рядом, Дуглас отстает на полкорпуса, то ли охраняет, то ли Драгун сдает.

– Вправо!!!

Матильда рванула повод, Бочка наподдал задом, бровастый главарь пронесся мимо и теперь скакал впереди – показывал дорогу. Пожелай разбойник уйти, только бы его и видели, но удирать бровастый не собирался. Остальные как приклеенные шли за Темплтоном. Семь их или восемь? На скаку не сосчитать, но солдат десятка три, а Коурвилль… Эта скотина не отступится!

Разбойник на лохматом, словно собака, рыжем обогнал Дугласа, понесся рядом с Матильдой. Сзади кричали, но все тонуло в свисте ветра, грохоте копыт, хриплом дыхании Бочки… Рысак – он для длинной дороги, длинной и спокойной. Галопом на нем долго не проскачешь, поясницу отобьешь, да и колени не железные, а главное – пышные, чтоб их, прелести… А может, Коурвилль первый навернется? Каменюку! Каменюку ему под копыта, яму, веревку, железяку!

С головы Темплтона снесло шляпу, швырнуло в морду несшейся следом лошади. Та шарахнулась, но всадник в седле удержался, только что-то крикнул. И вожак тоже орет, все орут. Белая пыль топит тех, кто сзади, солнце бьет в глаза, иней, стерня, облака, барабанящая в виски кровь…

Хозяин рыжего натянул повод, не позволяя коню уйти вперед. Спасибо, конечно, но им не оторваться. Одна надежда на разбойников и на Леворукого.

– Все путем! – врет разбойник, и ветер сносит вранье, словно дым. – Держись, тетка!

– Твою кавалерию! – крик летит к Дугласу и дальше, к Коурвиллю и его мерзавцам. Сбоку, на пустом пастбище, кто-то шарахается – то ли овца, то ли собака… «Все путем! – надрывается ветер. – Путем, путем, тем-тем-тем…»

– Гица… Махнемся… Уходи… с тракта… конями махнемся…

– Спятил! – Витязь может скакать, так пусть скачет.

– Уходи… К лесу…

– Все уйдем, – утешает разбойник, – держись!

Бочка весь в мыле и хрипит, только бы не споткнулся. Споткнется, не встанет. Чужие кони рвутся вперед, разбойники им не дают, а солдаты сейчас в хвост вцепятся. И все из-за разжиревшего Бочки, которому и себя-то тяжело нести на галопе, не то что тяжеленную всадницу.

– Убирайтесь, – орет Матильда, – твою кавалерию! Мне… эти… ничего… не… сделают…

Растрепанная гребенка на горизонте торчит на месте, словно гвоздями к небу приколотили. Они скачут к лесу целую вечность, скачут и не доскачут.

– Погодь! – караковый главаря оттесняет рыжего, идет рядом с Бочкой. Только бы удержать повод!

– Лаци!.. Дуглас!.. Не ждите!

Бочка хрипит, но скачет, потому что друг, потому что коурвиллям не сдаются!

– Поднажми, – требует разбойник. – Не бойсь… Выскочим!

Главарь привстает на стременах, машет рукой.

– С дороги! – велит он. – Туда!

Он знает, что делает, должен знать…

Кони мчатся, вытянув шеи, выворачивают куски земли, серые комья летят в оскаленные морды, в лица тем, кто скачет сзади. Поле стелется под ноги облезлым плащом, сухая трава глушит топот. За полем – деревья, растрепанные, блестящие, под копытами – стерня… А в стерне полевки, суслики, норы… Провалился, и конец!

Коурвилль смекнул, рванул наперерез, отрезая беглецов от пляшущих деревьев. Солдаты уже не сзади, они сбоку. Белые мундиры растягиваются полумесяцем, охватывая добычу. Разбойники могут уйти: их лошади свежее, но главарь сдает вправо и назад,