Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только - Павел Федорович Николаев

class="poem">

Не то беда, Авдей Флюгарин,

Что родом ты не русский барин,

Что на Парнасе ты цыган,

Что в свете ты Видок Фиглярин:

Беда, что скучен твой роман (3, 192).

Но Фаддей Венедиктович был не из робкого десятка (к тому же «крышу» имел солидную) и разразился пасквилем, в котором говорилось о некоем литераторе, который претендует на благородное происхождение, в то время как он лишь мещанин во дворянстве. Мать его мулатка, а её отец бедный негритёнок, купленный каким-то матросом за бутылку рома. Это было прямое оскорбление не только Пушкина, но его матери и деда. Конечно, Александр Сергеевич пылал жаждой мести, но, как писал он позднее, поскольку «журналисты наши не дерутся на дуэлях, я счёл своим долгом ответить анонимному сатирику, что и сделал в стихах, и притом очень круто». Так появился поэтический шедевр «Моя родословная»:

Мой предок Рача мышцей бранной

Святому Невскому служил;

Его потомство гнев венчанный,

Иван IV пощадил.

Водились Пушкины с царями;

Из них был славен не один,

Когда тягался с поляками

Нижегородский мещанин.

Смирив крамолу и коварство

И ярость бранных непогод,

Когда Романовых на царство

Звал в грамоте своей народ,

Мы к оной руку приложили,

Нас жаловал страдальца сын.

Бывало, нами дорожили;

Бывало… но я — мещанин (3, 208–209).

Это был достойный ответ зарвавшемуся писаке, но… не последний. На протяжении 1830–1834 годов Булгарин сварганил ещё ряд пасквилей на Пушкина, носивших характер политических доносов. Александр Сергеевич отвечал Видоку Фиглярину эпиграммами и памфлетами, в которых отражались факты общественной и литературной биографии Булгарина — его политическое ренегатство, связь с полицией и III отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии, коммерческий характер его литературной деятельности. Эти памфлеты, печатавшиеся в «Литературной газете» и «Телескопе», подорвали влияние «Северной пчелы» и положили основание весьма одиозной репутации Фаддея Венедиктовича, в частности утвердившейся ассоциации Булгарина с Видоком.

Литературная жизнь Петербурга не давала Пушкину возможности избегать контактов с Фаддеем Венедиктовичем, но он говорил о них:

— Если встречу Булгарина где-нибудь в переулке — раскланяюсь. И даже иной раз поговорю с ним. На большой улице — у меня не хватит храбрости.

Булгарин последнюю точку в своём отношении к великому поэту поставил 4 февраля 1837 года в письме к А. А. Стороженко: «Жаль поэта, и великого, а человек был дрянной».

«Пушкины в великой трагедии поэта»

В апреле 1830 года, после долгих хлопот, Пушкин получил разрешение на издание трагедии «Борис Годунов». Бенкендорф известил его о милости царя 28 апреля:

«Милостивый государь Александр Сергеевич!

Его Величество Государь Император поручить мне изволил уведомить Вас, что сочинение Ваше „Борис Годунов“ изволил читать с особым удовольствием.

Вменяя себе в приятную обязанность уведомить Вас о сём лестном отзыве августейшего монарха, имею честь быть с истинным почтением и преданностию.

Что же касается трагедии Вашей о Годунове, то Его Императорское Величество разрешает Вам напечатать её за Вашей личной ответственностью».

Пушкин ликовал: наконец-то после пяти лет проволочек он получил разрешение на издание «Бориса Годунова». В трагедии он затронул тему, волновавшую его в последнее время: Пушкины в истории России начала XVII столетия. Тогда они очень отличились при возведении на российский престол Лжедмитрия I. Об одном из них Пушкин писал: «Григорий Григорьевич Пушкин[98] принадлежит к числу самых замечательных лиц в эпоху самозванцев». Поэт посвятил ему два эпизода в трагедии «Борис Годунов». Первый из них — уговоры Басманова перейти на сторону мнимого царевича:

Басманов

Пока стою за юного царя[99],

Дотоле он престола не оставит;

Полков у нас довольно, слава богу!

Победою я их одушевлю,

А вы, кого против меня пошлёте?

Не казака ль Карелу? али Мнишка?

Да много ль вас, всего-то восемь тысяч.

Пушкин

Ошибся ты: и тех не наберёшь —

Я сам скажу, что войско наше дрянь,

Что казаки лишь только сёла грабят,

Что поляки лишь хвастают да пьют,

А русские… да что и говорить…

Перед тобой не стану я лукавить;

Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов?

Не войском, нет, не польскою помогой,

А мнением; да! мнением народным.

Димитрия ты помнишь торжество

И мирные его завоеванья,

Когда везде без выстрела ему

Послушные сдавались города,

А воевод упрямых чернь вязала?

Ты видел сам, охотно ль ваши рати

Сражались с ним; когда же? при Борисе!

А нынче ль?.. Нет, Басманов, поздно спорить

И раздувать холодный пепел брани:

Со всем твоим умом и твёрдой волей

Не устоишь; не лучше ли тебе

Дать первому пример благоразумный,

Димитрия царём провозгласить

И тем ему навеки удружить?

Как думаешь?

Басманов

Узнаете вы завтра (5, 316–317).

Второй эпизод. Москва. С Лобного места Гаврила Пушкин обращается к народу:

Вам кланяться царевич приказал.

Вы знаете, как промысел небесный

Царевича от рук убийцы спас;

Он шёл казнить злодея своего,

Но божий суд уж поразил Бориса.

Димитрию Россия покорилась;

Басманов сам с раскаяньем усердным

Свои полки привёл ему к присяге.

Димитрий к вам идёт с любовью, с миром.

В угоду ли семейству Годуновых

Подымете вы руку на царя

Законного, на внука Мономаха?

Народ

Вестимо нет.

Пушкин

Московские граждане!

Мир ведает, сколь много вы терпели

Под властию жестокого пришельца:

Опалу, казнь, бесчестие, налоги,

И труд, и глад — всё испытали вы.

Димитрий же вас жаловать намерен,

Бояр, дворян, людей приказных, ратных,

Гостей, купцов — и весь честной народ.

Вы ль станете упрямиться безумно

И милостей кичливо убегать?

Но он идёт на царственный престол

Своих отцов — в сопровожденье грозном.

Не гневайте ж царя и бойтесь Бога.

Целуйте крест законному владыке;

Смиритеся, немедленно пошлите

К Димитрию во стан митрополита,

Бояр, дьяков и выборных людей,

Да бьют челом отцу и государю.