Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только - Павел Федорович Николаев

За отличие в «Битве народов» был произведён в генерал-лейтенанты. Вскоре после этого назначен командиром 2-й пехотной дивизии, с которой участвовал в сражениях при Лаоне, Арси-сюр-Обе и Париже.

С июля 1819 года Паскевич состоял при великом князе Михаиле Павловиче, пользовался милостями царя, но был недоволен фрунтоманией, насаждавшейся в армии. Этот порок имел глубокие корни.

Ещё в самом начале Отечественной войны 1812 года адмирал А. С. Шишков отмечал склонность Александра I и его братьев к внешней стороне обучения войск, о чём позднее и рассказал в своих «Записках»: «Меня удивило, что великий князь Константин Павлович, приехав на короткое время в Вильну, остановился в каком-то об одной комнате домике. Мы пришли к нему и должны были стоять на дворе, покуда нас позовут. В это время, в продолжение более часа, вводили к нему, человек по человеку, несколько солдат с оружиями. Я не мог иного себе представить, как то, что он увещевает их быть храбрыми, стоять твёрдо, смыкаться, не разрывать рядов, наставляет, как проворнее заряжать ружьё, не торопясь целить метко, или тому подобное. Но когда позвали меня к нему, то увидел я совсем иное: он показывал им, в каком положении держать тело, голову, грудь, где у ружья быть руке и пальцу, как красивее шагать, повёртываться и другие тому подобные приёмы, часто с переменою мыслей переменяемые и всегда связывающие человека, отъемля у него ловкость и свободу движения. Как, думал я, то ли теперь время, чтоб заниматься такими пустыми мелочами?»

От своих подчинённых Паскевич требовал строгой дисциплины, но был против «акробатства» с носками и коленками солдат. В результате этих вывертов, полагал Иван Фёдорович, армия не выиграла, а, потеряв достойных офицеров, осталась с экзерцирмейстерами. И пояснял свою мысль: «Это экзерцирмейстерство переняли мы у Фридриха II, который от своего характера наследовал эту выучку. Хотели видеть в том секрет его побед, не понимая его гения, принимая наружное за существенное. Фридрих был рад, что принимают то, что лишнее, и, как всегда случается, перенимая, ещё более портят».

Возвращаясь с плаца, Паскевич не раз говорил, что хочет бросить службу и уйти в отставку, но волнения в Греции подавали надежду на войну с Турцией, и он решил ждать часа, когда будет нужен России. В начале 1825 года Паскевич уже командовал корпусом (1-м пехотным). В нём под его началом служил будущий царь Николай I, который называл Ивана Фёдоровича «отцом-командиром».

В самый разгар Русско-персидской войны Паскевич сменил (март 1827 года) на посту командующего войсками отдельного Кавказского корпуса генерала А. П. Ермолова. За подписание Туркманчайского мирного договора был пожалован графским титулом с прибавлением почётной приставки «Эриванский».

Во время Русско-турецкой войны (1828–1829) Паскевич командовал российскими войсками на Кавказе. В этот период он познакомился с Пушкиным. Александр Сергеевич ехал на Кавказ, чтобы повидаться с братом Львом, Н. Н. Раевским-младшим и некоторыми декабристами, разжалованными из офицеров в солдаты и сосланными на Кавказ искупать свою вину. Знакомство поэта и будущего фельдмаршала произошло 14 июня 1829 года в районе Карска.

— В пятом часу войско выступило, — вспоминал Пушкин. — Я ехал с Нижегородским драгунским полком, разговаривая с Раевским. Настала ночь. Мы остановились в долине, где всё войско имело привал. Здесь имел я честь быть представлен графу Паскевичу. Я нашёл графа дома, перед бивачным огнём, окружённого своим штабом. Он был весел и принял меня ласково.

Пушкин пылал желанием участвовать в сражении, но Паскевич не отпускал его от себя. В этом сказалась осторожность главнокомандующего: он оберегал поэта и не поощрял его контакты с декабристами. Вот характерный пример. Паскевич верхом на коне наблюдал за ходом боя за Арзрум. Пушкин стоял впереди главнокомандующего. Когда русская батарея сделала первый выстрел по противнику, Александр Сергеевич воскликнул: «Славно!»

— Куда попало? — спросил Иван Фёдорович.

— Прямо в город! — сообщил довольный Пушкин.

— Гадко, а не славно, — поправил его Паскевич.

Поэт рвался в схватки с противником — его не пускали, он хотел общения с интересовавшими его людьми — его отвлекали от них, он убегал — его разыскивали. Наконец Паскевичу надоела эта игра, и 18 июля он объявил Александру Сергеевичу:

— Господин Пушкин! Мне вас жаль, жизнь ваша дорога для России, вам здесь делать нечего, а потому я советую немедленно уехать из армии обратно, и я уже велел приготовить для вас благонадёжный конвой.

Александр Сергеевич несколько иначе излагал этот эпизод своих взаимоотношений с главнокомандующим: «19 июля пришёл я проститься с графом Паскевичем. Он предлагал мне быть свидетелем дальнейших предприятий, но я спешил в Россию. Граф подарил мне на память турецкую саблю. В тот же день я оставил Арзрум».

Расстались оба недовольные друг другом: Паскевич своеволием поэта, Александр Сергеевич стеснениями его естественного желания распоряжаться собою, по поводу чего говорил:

— Ужасно мне надоело вечное хождение на помочах этих опекунов, мне крайне было жаль расстаться с моими друзьями, но я вынужден был покинуть их. Паскевич надоел мне своими любезностями; я хотел воспеть геройские подвиги наших молодцов-кавказцев; это славная часть нашей родной эпопеи, но он не понял меня и старался выпроводить из армии.

«Молодцов-кавказцев» поэт не восславил, а вот Паскевичу посвятил две строфы в стихотворении «Бородинская годовщина».

…В 1836 году вышла работа Н. И. Ушакова «История военных действий в Азиатской Турции в 1828 и 1829 годах». Автор прислал её Пушкину. Благодаря за подарок, Александр Сергеевич писал: «Возвратясь из Москвы, имел я честь получить вашу книгу — и с жадностию её прочёл. Отныне имя покорителя Эривани, Арзрума и Варшавы соединено будет с именем его блестящего историка. С изумлением увидел я, что вы и мне даровали бессмертие — одною чертою вашего пера. Вы впустили меня в храм славы, как некогда граф Эриванский позволил мне въехать вслед за ним в завоёванный Арзрум».

В письме чувствуется ирония Пушкина как по отношению к самому себе, так и по отношению к Паскевичу. Последний тоже не питал к поэту симпатий. Узнав о гибели Александра Сергеевича, он писал императору: «Жаль Пушкина как литератора, в то время как талант его созревал, но человек он был дурной». Николай I, предугадывая посмертную славу поэта, полусоглашался с Паскевичем: «Я совершенно разделяю твоё мнение о Пушкине. По этому поводу можно сказать, что мы оплакиваем его будущее, но вовсе не его прошлое».

Иван Фёдорович Паскевич был одним из известнейших военачальников своего времени. Правда, не все признавали это — недоброжелателей и критиков хватало, но несомненным фактом в истории остались его удачные военные операции, которые нельзя объяснить только случайностью и счастьем. Известность его началась в эпоху наполеоновских войн, а служба