Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только - Павел Федорович Николаев

Сергеевич уведомил невесту о том, что оставляет ей свободу выбора — он или мать:

«Я уезжаю в Нижний, не зная, что меня ждёт в будущем. Если ваша матушка решила расторгнуть нашу помолвку, а вы решили повиноваться ей, — я подпишусь под всеми предлогами, какие ей угодно будет выставить, даже если они будут так же основательны, как сцена, устроенная ею мне вчера, и как оскорбления, которыми ей угодно меня осыпать.

Быть может, она права, а не прав был я, на мгновение поверив, что счастье создано для меня. Во всяком случае, вы совершенно свободны; что же касается меня, то заверяю вас честным словом, что буду принадлежать только вам, или никогда не женюсь» (10, 823).

При всей видимой покорности судьбе это был ультиматум: решайте, я готов на всё. Мать Наташи поняла, что её младшенькая может засидеться в девках, и резко изменила манеру общения с возможным зятем. 9 сентября (уже из Болдина) Пушкин в восторге писал невесте, известившей его о твёрдости своего решения и перемене настроения матери: «Моя дорогая, моя милая Наталья Николаевна, я у ваших ног, чтобы поблагодарить вас и просить прощения за причинённое вам беспокойство. Ваше письмо прелестно, оно вполне меня успокоило» (10, 824).

…В конце сентября полил дождь, и Александр Сергеевич с огорчением констатировал: «Теперь не прекратится до санного пути». 11 октября сообщил невесте: «Въезд в Москву запрещён[105], и вот я заперт в Болдине. Ни соседей, ни книг. Погода ужасная, я провожу время в том, что мараю бумагу и злюсь» (10, 826).

Ну не только это. Восстановив душевное равновесие, Александр Сергеевич предался мечтам и воспоминаниям. 5 октября он решил подвести итоги своим отношениям с «Е. W.»[106] — «Прощанье»:

В последний раз твой образ милый

Дерзаю мысленно ласкать,

Будить мечту сердечной силой

И с негой робкой и унылой

Твою любовь воспоминать.

Бегут меняясь наши лета,

Меняя всё, меняя нас,

Уж ты для своего поэта

Могильным сумраком одета,

И для тебя твой друг угас.

Прими же, дальная подруга,

Прощанье сердца моего,

Как овдовевшая супруга,

Как друг, обнявший молча друга

Пред заточением его (3, 186).

Затем последовали стихотворения «В начале жизни школу помню я…», «Заклинание» и «Отрывок», XII и XIV строфы восьмой главы романа «Евгений Онегин». Словом, по выражению Л. Н. Васильевой, автора книги «Жена и муза», «Е. R.[107] царствует в Болдинской осени Пушкина».

И вдруг в это мёртвое царство врывается живая душа — Ольга Калашникова. За печальными воспоминаниями об ушедшем в небытие идеале Пушкин вспомнил о простой русской женщине и ещё раз «облагодетельствовал» её. О чём мы узнаём из статьи Владимира Петрова «Бастарды — племя отверженных»[108]: «Накануне женитьбы на Наталье Гончаровой Пушкин приезжал в Болдино, встречался с Ольгой. Через девять месяцев она родила сына, судьба которого покрыта тайной».

Чудовищный диссонанс: переписка с невестой, воспоминания о покойной императрице. И вдруг рядом: воспоминания об утаённой любви и о романе с простой крестьянкой! Непостижимы извороты мысли и памяти.

…7 октября появилось стихотворение «Паж»: Это воспоминание (в романтической форме) о зарождении любви поэта к императрице Елизавете Алексеевне:

Пятнадцать лет мне скоро минет;

Дождусь ли радостного дня?

Как он вперёд меня подвинет!

Но и теперь никто не кинет

С презреньем взгляда на меня.

Уж я не мальчик — уж над губой

Могу свой ус я защипнуть;

Я важен, как старик беззубый;

Вы слышите мой голос грубый,

Попробуй кто меня толкнуть.

Я нравлюсь дамам, ибо скромен,

И между ими есть одна…

И гордый взор её так томен,

И цвет ланит её так тёмен,

Что жизни мне милей она…

Таким поэт воображал себя накануне своего пятнадцатилетия, таким вспоминал себя в тридцать лет. Что же касается имени его возлюбленной, то оно чётко обозначено в одной из черновых строф стихотворения:

Давно я только сплю и вижу,

Чтоб за неё подраться мне.

Вели она — весь мир обижу,

Пройду от Стрельны до Парижу,

Один, пешком иль на коне (3, 467).

Идти «до Парижу» наказывала царю Александру I его супруга Елизавета Алексеевна. О ней и вспоминал поэт в ненастный осенний день 1830 года. Так накануне решения своей судьбы (бракосочетания с Натальей Гончаровой) Пушкин прощался с молодостью и с теми женщинами, которые оставили наиболее режущий след в его сердце. «О память сердца, ты сильней рассудка памяти печальной», — справедливо полагал один из современников великого поэта.

Елизавета Алексеевна

Н. Н. Гончарова (Пушкина)

«Искра пламени иного»

Находясь в Болдине, то есть вдали от лицейских друзей, Пушкин весьма своеобразно отметил очередную годовщину основания их alma mater. В этот день он сделал следующую пометку: «19 октября сожжена X песнь» (5, 604). Десятая глава романа «Евгений Онегин», произведения[109], которое читали взахлёб и которое утвердило за поэтом недосягаемое место в общественном мнении.

К счастью для русской литературы, перед преданием рукописи огню Александр Сергеевич зашифровал её текст. Над его восстановлением пушкинисты бились целое столетие и фрагментарно восстановили его. Что же заставило поэта подвергнуть своё любимое детище столь радикальный экзекуции?

Ответ на этот вопрос однозначен — содержание X песни и боязнь за свою судьбу. Пушкин собирался жениться и уже не мог полностью распоряжаться своей судьбой. Да и царю он дал обещание не вольничать. Поэтому рискнул в надежде на то, что потомки разберутся. Так и случилось, хотя и не совсем гладко. В Академическом издании сочинений А. С. Пушкина по этому поводу сделано следующее примечание: «Не везде текст шифра и черновиков читается с уверенностью. Некоторые сокращения не совсем понятны. Черновик восстанавливается с большим трудом. Поэтому предлагаемое чтение отрывков Х главы следует считать предположительным и приблизительным» (5, 605).

Десятая песнь романа «Евгений Онегин» посвящена основным событиям истории России и Европы первой четверти XIX столетия, которая весьма неоднозначно воспринималась поэтом и коронованными особами его времени. По хронологии первым в главе упоминается император Павел I:

Потешный полк Петра Титана,

Дружина старых усачей,

Предавших