Ненавижу магов - Мария Игоревна Власова

секунды мне показалось, что он использовал родовой огонь, но так и не понял, как именно. О Красном Огне давно уже никто не слышал, откуда он вообще взялся?

– А теперь все вон! – крикнул он, и его люди послушались, вытаскивая с собой своих раненых и мертвых.

Отпускаю жену, подхожу к перевернутому столу и сдираю оттуда скатерть, а потом молча укутываю в нее Пенелопу. Настолько, что она не может сама идти, поэтому хватаю ее на руки.

– Сначала одежду, – принимаю условия их игры.

– А мне он нравится, Пенелопа. Такой понятливый. Жаль не повстречались раньше, в семью бы к себе принял. Сюда.

Мы поднимаемся по лестнице, наверху длинный коридор с одинаковыми дверями. Открывает ближайшую и заходит внутрь, включая магией свет.

– Прошу, приятно провести время. Одежда в шкафу, берите, что хотите. Я пока схожу за вашими деньгами. В чём пожелаете получить свои деньги? Боюсь, медяками их вы далеко не унесете.

Показная любезность бесит. Его чувства явно противоречат словам, если не ошибаюсь, давая им определение – нетерпение, смешанное с надеждой. Так и хочется спросить, что она ему пообещала, но не при нем.

– В камнях, – отвечает жена бесстрастно.

– Хорошо, но это займет какое-то время, часа три, минимум. Будете путешествовать налегке? Можете остаться здесь до обеда, хорошо проведете время.

– Ушел, быстро, – говорю спокойно, хотя на самом деле мне меньше всего хочется оставаться в этом месте и на минуту.

– Как пожелаете. Бумага и ручка на письменном столе, Пенелопа, – бросает главарь перед уходом.

И что же такого она ему пообещала, спрашивается? Что-то связанное с бумагой, но что это может быть? Опускаю ее на пол, не надо было брать ее на руки, но так я хотя бы уверен, что никто не видел ее метку, мою остатки рубашки закрывают. Делает шаг от меня, стоит, закрыв лицо рукой. Скатерть провисает на спине, показывая Брачную Метку.

– Что ты ему пообещала? – спрашиваю, убирая ее волосы со спины.

Кожа гладкая, почти шелковистая, даже несмотря на жуткого вида рубцы вдоль позвоночника. Под моими пальцами по ее коже идут мурашки, узоры метки двигаются, показывая знакомую надпись.

– Слишком многое, – обреченно выдыхает она.

Дергает плечом, подробностей не рассказывает. Она вообще мало чего о себе рассказывает и чаще всего отмалчивается. Знаю, что уточнять не стоит и пробовать, потому меняю тему.

– Откуда шрамы на твоей спине? – касаюсь одного из них, самого большого и уродливого.

Она замерла, пока мои пальцы проходятся по нему, убирая волосы.

– Эти? Упала с дерева в детстве, – безразлично бросает.

На лице улыбка, но я замечаю, как дрожат ее плечи. Врет? Но я не чувствую лжи. Скорее всего, снова не договаривает. Но, возможно, дело не в этом, ее как будто все ещё трясет, как там внизу. Делаю шаг к ней, обнимаю со спины, кладя руки поверх ее. Расслабляется и прижимается спиной к моей груди.

– Что тебя связывает с этими отморозками? – задаю вопрос, чувствуя, что, скорее всего, сейчас ответит мне.

– Это просто банк, – злится, вырывается и быстрым шагом идет в сторону гардеробной.

– Просто банк? – не скрываю своей иронии.

Сажусь на кровать рядом с дверью гардеробной, не заглядываю туда, потому что вижу, что она сбросила скатерть на пол. Странное поведение для той, что ревела после моей глупой попытки ее испугать исполнением супружеского долга. Опять отмалчивается, это начинает бесить. Из нее, что, каждое слово клещами нужно вытаскивать?

– Обычные студентки училища Зельеваров не водят знакомств с бандитами, – пытаюсь снова привлечь ее внимание, выражая недовольство её связями.

Молчит, слышу, как скрипят вешалки.

– Не вкладывают в их дело огромные суммы денег, которых в принципе не может иметь бедная студентка родом из захудалого городка на границе с севером и дочь обычного автослесаря и доярки.

Все равно не отвечает, что заставляет встать на ноги и сложить руки на груди. Чего она добивается своим демонстративным молчанием? От меня ей не убежать, отпустить ее от себя в такой момент – полная глупость. И совсем не из-за ее пафосных речей, что я без нее не смогу, просто так мне спокойней.

– Мой отец не автослесарь, он разбирается в машинах, но это только хобби. Моя мать никогда не занималась хозяйством и тем более не работала дояркой. Я не единственная дочь своих родителей: у меня двенадцать сестер и один маленький брат. Живут они не в славном городе Бояре, на северной границе, а в маленькой деревеньке ещё северней этого города. Там, где густые леса, и не действуют законы этой страны, – слышу ее тихий голос.

Каждое слово разнится с тем, что фигурирует в ее деле, да и раньше в нем были нестыковки. В особенности, когда Пенелопа вспоминала о сестре, которой, если верить ее делу, не должно было быть. Заглядываю в гардеробную, она нерешительно поворачивается ко мне лицом и смотрит в глаза. На ней кружевная ночная рубашка, совсем тонкая. Ни в коей мере не скрывает ее привлекательной фигуры, заставляет чувствовать возбуждение и вспоминать последний поцелуй в лавке зельевара. Я тогда бредил, было так холодно, что до боли хотелось почувствовать тепло чужого тела. Слишком поздно осознал, что зашел в своих желаниях слишком далеко, она уже дрожала загнанная в угол моей больной фантазией.

Но сейчас, она так похожа на Милу, не внешностью, они абсолютно разные. Мила красивая была до умопомрачения, а Пенелопа просто милая, но при этом ее глаза как будто смотрят в самую душу. Вместе с тем у них так много общего в остальном, они всегда скрывают всю правду, свое прошлое и свои настоящие чувства. Но есть одно качество, поразительно сближающее этих двух женщин – они лгуньи.

– И о чём ещё ты соврала? – не скрываю иронии в голосе.

Чувствую ее боль, легкую нотку злости. Неужели думала, что я отреагирую иначе? Значит, плохо меня знает.

– Когда я говорила тебе неправду? – нотки злости в ее чувствах становятся сильнее.

– Действительно, когда? – захожу в гардеробную, преграждая ей путь к выходу.

– По-твоему я тебе все время лгала?! – повышает голос, сжимая руки в кулаки.

– А разве нет? Твой прелестный язычок все время лжет, лжет, лжет…

Чувствую ее злость, злюсь и сам. Ее чувства заразны, словно смертельная болезнь, они повсюду, не дают мне покоя, мешают