Оттенки серого - Джаспер Ффорде

лежали толстенным слоем, и я едва смог переступить через них. Но удивительно: большинство ложек покрылись мхом, листвой, лишайниками, а обращенные к площади сияли, как новенькие. Я подошел к простому каменному обелиску, установленному в центре площади. Высокий и тонкий, он нес знакомую с детства надпись: «Разъединенные, мы все же вместе». Я присел на скамейку и стал глядеть на монумент.

– О чем ты думаешь? – спросила Джейн, садясь рядом со мной.

– Это все очень впечатляет, даже отчасти тревожит, – ответил я. – Центральная площадь давно обезлюдевшего города?

– Мы сейчас лишь на окраине Верхнего Шафрана, – объяснила она. Мы услышали радостный вопль Кортленда – тот нашел какую-то особенно красивую ложку. – Город в основном вытянут вдоль берега. Но он не покинут людьми и никогда не был оставлен жителями.

Солнце скрылось за тучей, и я вздрогнул. Площадь внезапно подействовала на меня угнетающе. Я впервые заметил, что в городе нет никакой живности, даже бабочек. Я поднял руку, которую положил на скамью, и ощутил острую боль. На скамейке остался кусочек кожи, рядом с которым упала красная капелька крови. Секунды спустя она запузырилась.

– Лучше нам пойти дальше, – сказала Джейн.

Мы встали.

Я случайно наступил на ложку, нагнулся, чтобы поднять ее, – и вскрикнул. Под перпетулитовой поверхностью, словно утопленник подо льдом, лежал мертвец с белым лицом, обращенным ко мне. Рот его был широко открыт, а руки повернуты ладонями вверх. Кости прекрасно просматривались сквозь тонкий слой мягкого материала, и я различил даже рисунок пиджачной ткани – «елочку». Безразличный ко всему органопластоид попросту поглотил человека, как того жирафа на границах Восточного Кармина, как дождевую воду или палые листья. Глядя на призрачные останки под гладкой поверхностью площади, я обнаружил слева от них еще одно тело, лучше переваренное. И еще одно. И еще. Завитки, которые я принял за случайный узор, точно на линолеуме, были скоплением полупереваренных тел, что во множестве лежали под площадью. Перпетулит поглотил кожу, внутренности, кости, зубы, одежду, оставив лишь неперевариваемые части, которые оказались аккуратно сдвинуты в сторону. Отправляясь на перезагрузку, человек мало что брал с собой, но ложку – всегда: так требовала традиция. Здесь были не только ложки, но и пуговицы, пряжки, сапожные гвозди, монеты – все ржаво-красные от гемоглобина.

– Так ночной поезд от Кобальта едет не в Смарагд? – пробормотал я.

– Нет, – сказала Джейн, – он прибывает сюда.

Я обвел взглядом нагромождение ложек. Люди, обвиненные в подстрекательстве, непокорности, плохих манерах или непочтительности, отправленные на перезагрузку обманным путем или вследствие случайности, – все они оказывались здесь. Говорили, будто их перевозят в другой сектор после перевоспитания. Ложь. Жизнь перезагрузочников заканчивалась здесь, исключая немногих, кому удалось сбежать: женщина в зенитной башне, Томас Изумрудный под пурпурным деревом. Неудивительно, что на всех была повседневная одежда.

– Но это же против правил! – воскликнул я, потрясенный не столько убийством, сколько враньем. – Префекты лгали нам. Это против принципов, которые отстаивал Манселл!

– Строго говоря, ты не прав, – заметила Джейн, покачав головой. – Сказано ведь: стремление к гармонии требует жертв от каждого из нас. Не сказано только, каких именно жертв. Тяжелой работы, самоотверженности, выполнения гражданского долга – а порой кое-чего еще. Не уверена, что префекты вообще знают об этом. Это все Главная контора.

Я еще раз поглядел на ложки, и мне в голову пришла мысль.

– Ведь их почтовые коды не присваиваются заново?

– Нет, – подтвердила Джейн. – Вот почему в Коллективе недонаселение.

– Но ведь Прежних было восемьдесят миллионов, а может, и больше! Не говори только, что всех их послали в такие вот места.

Она посмотрела на меня.

– Я не знаю, что случилось с Прежними.

– А апокрифик знает?

– Может, он имеет об этом представление. Но все это его не трогает – часть истории, не более того.

Мы помолчали. Столько всего неведомого, столько всего предстоит открыть! Но пока что мне хотелось лишь задавать вопросы.

– Почему же люди не пробуют сбежать? Почему ты просто ждешь, пока тебя не пожрет перпетулит?

– Если б все было так просто… Поверь мне, Эдди, ты не знаешь и половины этой истории. – Она поглядела в небо, определяя время по солнцу. – Надо уходить. Я не хочу возбудить подозрения, доставив тебя обратно после наступления темноты.

– Но ты можешь это сделать.

– Ты не представляешь, до чего прекрасно ночное небо. Ты можешь видеть звезды – яркие точки света, висящие среди полной черноты.

– Я могу вообразить себе это.

– Нет. Никто не может. И то же самое со светляками, что сверкают в безлунной ночи.

– Светляками?

– Именно. И с луной тоже.

– Я могу ее видеть, хотя и плохо, – возразил я.

– Не саму луну, – объяснила Джейн, – а огни на неосвещенной стороне полумесяца. Ночью видны и другие светящиеся точки – они движутся по небу.

Она улыбнулась мне устало и с облегчением: об этом она не говорила еще никому.

Я направился к Кортленду, который набивал ложками все, что можно: оба рюкзака, карманы, ботинки. В руках у него тоже были две полные пригоршни ложек. Будь у Кортленда такая возможность, он набил бы ими свои уши.

– Что такое? – спросил он.

– Мы уходим.

– Я не против. Если кто-нибудь из вас понесет один рюкзак, плачу двадцать баллов.

Мы сказали, что он сам должен тащить свое неправедно нажитое богатство, и зашагали прочь, оставив площадь за спиной. Хоть мы и отказались быть вьючными животными, Кортленд пребывал в восторге и без конца говорил о своем везении, о том, как осторожно будет он выбрасывать ложки на рынок, чтобы не переполнить его, и о том, что потребуется месяц для сверки выгравированных кодов с регистром – свободны они или нет.

– Не хочу, чтобы префекты задавали мне вопросы, – сказал он, – пусть даже мамочка одна из них.

Кортленд без конца молол языком по пути. Одурманенный жаждой наживы, он вовсе не заметил под своими ногами мертвых перезагрузочников.

Кортленд

1.1.02.01.159: Иерархию следует соблюдать всегда.

По перпетулиту мы зашагали значительно быстрее, но потом достигли места, где он растрескивался. Путь опять стали преграждать непроходимые заросли рододендронов и травянистые кочки. Поклажа сильно мешала Кортленду; вскоре он вспотел и начал пыхтеть, как паровоз. У развилки дорог он немедленно потребовал сделать привал.

– Я собираюсь оставить это здесь, – сообщил он, освобождаясь от всех ложек, кроме тех, что нес в рюкзаках. – Мы можем сказать Смородини, что нам надо вернуться сюда.

– Мы не вернемся сюда, – спокойно сказала Джейн. – Здесь нет ничего ни для кого.

Кортленд рассмеялся:

– Ложек тут столько, что можно разбить цветной сад, не