Гвиневера. Осенняя легенда - Персия Вулли

– Гарет настоял на том, что будет стоять у ступеней, чтобы освободить тебя и положить мне на лошадь. Это означало, что мне не нужно спешиваться. Таков был его собственный выбор, такова его мойра.

В жизни все оказалось еще хуже, чем я опасалась, и сознание того, что Гарет отдал за меня жизнь, заставило болезненно застонать.

Ланс нежно меня обнял, поглаживал и, успокаивая, тихо что-то мурлыкал без слов, как после похищения много лет назад. Тогда была ночь и вокруг нас сияли звезды, а теперь в первых проблесках утра над головой мирно трепетала зеленая листва и неподалеку журчал ручей – новый виток времени, отделявший нас от прошлого.

– Усни, если сможешь, – прошептал Ланс, нежно переворачивая меня на бок. – Прежде чем пуститься в путь, нам придется дождаться вечера. Нас будут встречать на дороге и выставят дозоры вдоль стены. Поэтому лучше скрываться у рек и на лесных тропинках. Если понадобится, проедем по ним до Нортумбрии и окажемся в Джойс Гарде чуть больше, чем через две недели.

Джойс Гард – память радости и восторга, настоящие небеса среди сурового мира, тихий дом, нетронутый насилием. Как в детстве, я повторяла название снова и снова, пока мое бормотание не слилось с журчанием потока и я не погрузилась в тяжелый сон без грез.

31

ПУТЕШЕСТВИЕ

Отдых в течение целого дня и небольшой переход вечером восстановили мои силы. Мы говорили немного – видимо, каждому требовалось свыкнуться с мыслью о пустоте, которая осталась за нами, – но часто касались друг друга, как товарищи по несчастью, которым приходится вместе встречать тяжелые времена: рука на плече, когда я нагибалась, чтобы зачерпнуть воды из ручья, похлопывание по колену перед тем, как подняться к еде. По ночам, полностью одетые, мы делили на двоих одно одеяло и, согреваясь, невинно, как дети, прижимались друг к другу. Возраст и обстоятельства, видимо, притушили пламя страсти. Я заметила это лишь с легким интересом. Но, несомненно, свою роль сыграло утомление.

Речушка, вдоль которой мы ехали, впадала в Южный Тайн там, где неугомонный поток врывался в ущелье и над поверхностью возвышались серые скалы, украшенные на верхушках нависающими над водой деревьями. На верхних ветвях кувыркалась и наполняла лес пронзительными криками стайка грачей. Над заросшими мхом и папоротником кручами голубыми стрелами, как драгоценные павлиньи перья, проносились зимородки, и безмятежное великолепие этого места вдруг наполнило меня радостью.

Нет, не только смерть, битвы и борьба за власть определяли смысл жизни: величие и простота подобных мест трогали меня больше, чем изысканность любого двора. Я бы осталась там, чтобы залечить изломанную душу, но постоянно помнивший об опасности Ланселот настоял на том, чтобы поспешить дальше.

К тому времени у нас уже выработался определенный распорядок дня: Ланс ловил по утрам рыбу или охотился на куропаток, а я собирала дикую репу, зелень и съедобные грибы. Если нас окружали деревья, мы сворачивали лагерь в середине дня, а на открытой местности трогались в путь только к вечеру и по очереди ехали и вели жеребца. Река выбежала на широкую травянистую долину. Я нашла россыпи ежевики, и мы, как дети на отдыхе, радостно принялись ее собирать. Впервые за многие годы я увидела, чтобы Ланселот так веселился.

Мы жили минутой, заботились больше о том, как бы достать еду, а не о путешествии, и с каждым днем крепли телом и духом. Ужас площади Карлайла принялся тускнеть, словно все, что там случилось, произошло с кем-то другим.

У слияния Северного и Южного Тайна мы устроили небольшой лагерь, развели огонь и укрылись в давно заброшенном укреплении на холме.

– Как ты думаешь, – спросила я Ланса, нанизывая лосося на вертел из ивовой ветки и помещая его над углями маленького очага, – я по-прежнему королева, несмотря на то что живу, как изгой, в лесах?

– Может быть, – ответил бретонец. – Люди не могли тебя так быстро забыть. Не забыл и Артур. Уверен, что рано или поздно они позовут тебя обратно.

При этих словах я застонала. Ланс дал мне еще одну возможность, подарил новую жизнь сверх той, которая была предначертана мойрой, и я хотела воспользоваться ей свободно, не связывая себя с тем, что было раньше. Прошлое для меня умерло.

Все… кроме Артура. Каждый раз вспоминая о муже, я вновь и вновь видела, как он одиноко стоит в комнате, а меня уводят от него в камеру. И сейчас, после моего спасения, ему приходится туго, одному, не имея рядом никого, кто бы заглянул в его душу. Мысль причинила мне острую боль, и Я решительно отбросила ее. Когда доберемся до Джойс Гарда, пошлю ему весточку. Больше я сделать ничего не в силах.

– Нужно перебраться через Стену, – проговорил Ланселот, поддевая на кинжал кусок лососины. – Лучше идти до Честера вдоль северного рукава реки, а там посмотрим, сможем ли мы проскользнуть.

– До Честера? Великие боги! Но это же большое поселение. У них наверняка у каждых ворот часовые.

– Думаю, можно проплыть под мостом.

– Проплыть? – Ланс говорил так, словно предлагал чуть ли не самую разумную вещь в мире, но для меня его слова прозвучали не менее абсурдно, как если бы он советовал расправить крылья и полететь. – Ты видел, какая быстрая там река? К тому же между опорами под пролетами моста решетки. Я их видела – римляне их установили, чтобы люди не делали того, что ты только что предложил.

– Их не подправляли по крайней мере лет сто. А время разрушает даже вяз. – Ланселот не понимал моей нерешительности.

– А что, если я не одолею? Со времен детства я плавала только в тихих прудах.

– Всегда можешь уцепиться за лошадиный хвост, если не возмутится твое королевское достоинство, – подковырнул меня бретонец, а я состроила совсем не королевскую физиономию, уверенная в том, что мы накликаем на себя беду.

Но Ланс никогда не расставался с идеей, пока не убеждался в невозможности ее осуществления. Поэтому следующей ночью мы пробрались по берегу Северного Тайна туда, откуда был виден форт.

Было далеко за полночь, луна ушла с небосвода, и все в городе спали. Мы приблизились к развалинам купальни, и в этот миг шум подняла собака, с вызовом разлаявшись на нас, хотя мы ее даже не видели. Должно быть, она сидела на цепи, потому что до нас донесся взрыв ругательств и жалобный вой животного. Потом все стихло.

Мы остановились, я оторвала полосу от подола рубашки, и Ланс обвязал тканью уздечку, чтобы позвякивание не потревожило еще кого-нибудь. Потом снова тронулись в путь – бретонец впереди, направляя коня и удерживая его от ржания и фырканья. Я тащилась сзади, и мое сердце все больше и больше уходило в пятки по мере того, как мы приближались к стенам крепости.