Цвет боли. Красный - Эва Хансен

В глазах Ларса слилось именно то, чего я бы так желала: восхищение, сумасшедшее желание и нежность. Боже, ну почему это все в последний вечер?! Ну почему так коротко?! Одна ночь — это же только миг из того, что я хотела бы…

Когда я начинаю осторожно насаживаться на его восставший член анусом, Ларс ахает.

— Не дергайся.

Он помогает, бросив кольца, но я не против. Это, конечно, ощущение!.. Никакие плаги не сравнятся. Мы оба осторожны, и оба стонем. Любрикант и плаги сделали свое дело, я почти не чувствую боли, зато все захлестывает сумасшедшая волна возбуждения, наслаждения, какой-то почти ярости.

Ларс держит руки на моей талии, но выгнут дугой, глаза закрыты. Я двигаюсь медленно, чтобы не навредить ни себе, ни ему.

— Линн, я долго не выдержу.

— Я тоже… О, господи!

Потом я лежу у него на груди, не в силах даже пошевелиться.

Первым приходит в себя Ларс:

— Больно?

— Нет…

— Только без героизма.

Мне смешно, пришел в себя, начинает командовать. Я прекрасно понимаю, что моя власть закончилась. Если он сейчас решит посмотреть состояние моей пострадавшей части, то спокойно сделает это. Ларс верен себе.

— Что ты смеешься?

— Опомнился…

— Как тебе только в голову такое пришло?

— Тебе не понравилось?

Ларс переворачивает меня на спину, нависает сверху, буквально впивается глазами в лицо, но ничего не говорит… Что он там увидел, не знаю, только его губы начинают покрывать поцелуями мое лицо, шею, обираются до груди…

В душ Ларс несет меня на руках…

— Как себя чувствует изнасилованный?

— Вполне жизнеспособно. Готов к повторению.

Я распахиваю закрытые глаза.

— Нет, Линн, я шучу.

Почему-то сейчас у меня нет ощущения, что эта ночь прощальная. В объятьях любимого человека я забыла всех погибших.

Ларс уже все взял в свои руки, решив, что инициативы с меня хватит. Он меня осторожно вымыл, как ребенка, завернул в большущее полотенце, вытер, помог надеть халат, усадил в кресло.

Сам Ларс в полотенце на бедрах, я старательно отвожу взгляд от квадратиков на его животе и от этого полотенца. Заметив это, он опускается передо мной на колени:

— Тебе нравится мое тело, но ты отводишь взгляд. Почему?

Мои пунцовые щеки объясняют все. Ларс с удовольствием хохочет:

— Вы на нее посмотрите! И это девушка, которая меня только что дважды изнасиловала, один раз даже в извращенной форме. Линн, ты прелесть!

— Если ты будешь издеваться…

— То что? Ты попытаешься уйти? Кто ж тебя отпустит? Нет, уж, дорогая, теперь командую я. Я, конечно, не против каждый вечер сначала подчиняться тебе, но мне кажется, это для тебя слишком тяжело. Линн, — он зажмуривается и мотает головой, — но ты молодец!

Ларс обхватывает мои колени, зарывается в них лицом, тихо и счастливо смеется. Я запутываюсь пальцами в мокрых волосах… Изнутри рвется вопрос: неужели тебе только это и нужно от меня?! А как же наши посиделки у камина в библиотеке и за роялем?

Словно подслушав мои мысли, Ларс тихонько предлагает:

— Давай, поиграем?

Впервые мы спим вместе, именно спим, и Ларс всю ночь крепко обнимает меня, словно боясь, чтобы не исчезла. Рождественская ночь волшебна, но в данном случае не для меня. Я помню о своем таком ненужном знании. Где он все же был неделю, что делал, зачем летал к своей Пауле? Хотел попрощаться? Долгое, однако, прощание, знал же, что я здесь извожусь. Чтобы сказать последнее «прости-прощай» достаточно пары часов, если ты, конечно, в действительности желаешь прощаться. Или это прощальные каникулы? Тогда зачем звонить мне каждый вечер и говорить те слова, которые он говорил?

Душа не кровоточит, но слез больше нет, постепенно крепнет решимость. В неверном рассветном свете я смотрю на такое любимое, самое красивое в мире лицо и мысленно прощаюсь с ним. Я не верю, что он мог спокойно смотреть, как задыхаются Кайса и Бригитта. Значит, убил кто-то другой, тот же Оскар, но Ларс либо видел, либо готовил это убийство. А потом отправился к Пауле докладывать и спрашивать разрешение быть со мной?

Какой же я была дурой, разыскивая ради спасения ту, которая забрала у меня самого любимого человека на свете! Или это я забрала у нее Ларса? Тогда еще хуже, значит, его сердце так и будет рваться на части. Всегда, не только сегодня. Человек, который за пять лет не забыл свою первую любовь, однолюб, а я никогда не сумею делить его ни с кем…

Но как порвать, как?! Что я смогу сказать Ларсу, когда он проснется?

Я ухожу в душ, тихонько выбравшись из-под его руки, принимаю самый холодный, который способно вынести мое тело, потому что это нужно измученной душе. Стараюсь только не лить на грудь, чтобы не застудить. Усмехаюсь: к чему теперь украшения, сама для себя я их носить не буду. Я еще вечером сменила щиты с мечами на маленькие колечки, чтобы не царапаться, так и оставлю.

— Ларс…

Он открывает глаза и счастливо улыбается:

— Да, родная. Иди ко мне.

Нет уж, оказавшись в его руках, я растеряю всю решимость.

— Дай руки.

Он смеется:

— Вошла во вкус? Что ты еще придумала?

Но я молча привязываю его руки к кровати. Привязываю не слишком крепко, прекрасно понимая, что через минуту он сумеет освободиться, но мне больше и не нужно. Если ответит честно, то… Что «то»? А ничего! Ничего же не изменится, просто я точно буду знать, права ли в своих подозрениях.

— Так где ты был эти дни и чем занимался?

— Допрос с пристрастием? В Женеве.

— Как в Женеве, ты же сказал, что летишь в Амстердам?

— Нет, не пришлось, был в Женеве. Один. Ты меня ревнуешь?

Он пытается свести все к шутке, но в глазах уже тревога, понял, что я шутить не намерена.

— Ларс, скажи, пожалуйста, честно…

— Я честен с тобой.

Я резко встаю. Куртка уже на всякий случай приготовлена, а на ногах кроссовки.

— Если когда-нибудь ты решишь рассказать правду, я выслушаю.

— Линн! — Я оборачиваюсь у двери. — С Рождеством.

— Тебя так же.

— На столе ноутбук. Пароль — твое имя. Открой на рабочем столе файл «Женева» и посмотри.

Я подхожу к ноутбуку, действительно открываю. Остается ввести пароль и посмотреть. Из комнаты доносится:

— А под елкой коробочка с подарком. Если не хочешь смотреть сейчас, возьми компьютер с собой.

И я вдруг вспоминаю, как умеет раскрывать секреты Улоф и понимаю, что не могу и не хочу смотреть! Резко захлопываю ноутбук и бросаюсь к выходу.

Консьерж в подъезде кричит вслед:

— С Рождеством!

Кажется, бегу до самой «Технологической школы». Улицы пусты, потому на меня некому глазеть… Нет сил даже плакать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});