Догма кровоточащих душ - Михаил Савеличев

- "Бритва", как слышите, "Бритва"? Докладывает "Пилигрим". Вышел на исходную позицию, вышел на исходную позицию. Напряжение в анима-коридоре приближается к критическому.

- "Пилигрим", подтвердите визуальный контакт с целью.

- "Бритва", контакт подтверждаю.

С высоты птичьего полета мир-город виден как на ладони, если только можно представить такую колоссальную ладонь, в которой притаился металлический жук. А точнее, не жук, а чудовищный по своим размерам завод, полыхающий огнями, окутанный черными и белыми дымами, которые смешивались в непроницаемую серую шапку, повисшую на шпилях многоэтажников.

На синеватой поверхности мир-города проступали правильные округлые пятна, которые можно принять за озера раскаленной лавы, и если внимательно к ним приглядеться, то казалось, что в толще ослепительного огня мельтешат, барахтаются крошечные темные создания.

- "Бритва", наблюдаю открытое истечение анимы.

- "Пилигрим", сколько источников?

- "Бритва", по моей оценке - около двадцати.

- "Пилигрим", продолжайте полет.

Черная птица качнула крыльями и вновь устремилась вверх, в безбрежную синеву, оставив далеко позади своих белокрылых спутников.

Альбатросы парили в плотных воздушных реках, терпеливо дожидаясь, когда могучая птица опять соизволит присоединиться к ним. Было в ней нечто странное, непривычное, но она покоряла альбатросов своей мощью, скоростью, способностью подниматься туда, где царил такой холод, что даже самые отчаянные смельчаки стыдливо складывали крылья и падали в теплые воздушные реки, не в силах преодолеть стылое дыхание Черной Луны.

В последнее время птицы остро ощущали свое одиночество. Золотой поток жизни, который пропитывал каждое перышко, наполнял тело силой и восторгом, отчего крылья приобретали могучую власть над воздушной стихией, этот золотой и когда-то неиссякаемый поток вдруг стал мелеть, истощаться, и поджатые к брюху лапы чувствовали приближение жуткого зверя, который притаился на самом дне прозрачного океана, зверя, который с голодной завистью смотрел за каждым взмахом птичьего крыла, сам ни на что не способный и лишь жаждущий уничтожить гордое племя.

Раньше было не так. Полноводные золотистые реки щедро орошали воздушные пастбища, и множество чудных существ бороздило сапфировый простор. Неповоротливые, толстые, добродушные и медленные. Маленькие, ловкие, юркие, быстрые. И никто не мешал друг другу, каждый плыл, подчиняясь собственной воле, подставляя бока ветру и теплу.

Птицы - единое целое, и их коллективная память, словно кусочки мозаики, складывалась в одну грандиозную картину. Черные глаза внимательно вглядывались в мир, впитывали его, подмечали каждое дуновение, каждый, даже самый крошечный, поток, родившийся в толще великих воздушных рек.

Кому как не им, альбатросам, чувствовать печаль мира. Они предощущали его конец, как предощущает стая потерю своего члена, который еще бодро отдается на милость потока, но что-то черное, как тень, опустилось на белоснежные его перья, легло на глаза, приглушив их блеск, чтобы в означенное мгновение сдавить усталое тело, сломать крылья и бросить несчастного в последний полет-падение.

Знала ли черная птица то, что знали они, альбатросы?

Руки держатся за штурвал, глубокая тень скользит по маске и кажется, что пилот постепенно погружается во тьму, которая захлестывает кабину. В этой тьме, если приглядеться, можно усмотреть неуверенные искорки - отражение приборной панели.

Одиночество. Привычное одиночество дежурного полета. Черный кокон надежно защищает пилота, но что может защитить его изнутри?

Пилигрим... Пилигрим... Пилигрим...

Черный кокон... черная тоска...

Он сросся с машиной, они теперь одно целое - тайные соглядатаи чужой жизни. Они смотрят туда, где скрывается опасный зверь, изготовившийся к прыжку. Он выглядывает сквозь дымные ветви бронированных джунглей, сквозь листву радиопомех, умело отводя назойливые щупальца радиолокаторов и лазерных дальномеров.

Пилот чувствует свое бессилие.

- "Пилигрим", как слышите, "Пилигрим"...

Потусторонний голос, надоедливый и совершенно чужой, потому что их время пришло. Они, люди, последняя ошибка, и черная птица осознает это.

Они - единое целое с пилотом, и только поэтому пилот еще жив. Но далекий голос уже нашептывает, соблазняет, черные крылья напрягаются, дышат турбины, оставляя белесый след, тело машины напрягается, правое крыло вздымается круто вверх, левое опускается круто вниз, и хрупкая птица вонзается в воздух.

- "Пилигрим", ответьте, "Пилигрим"!!!

Стучит механическое сердце. Стучит живое сердце. Краткий унисон временного союза, а внизу расплывается серое пятно, прорастает ложноножками, которые чуют близкую жертву.

- "Пилигрим", ответьте, "Пилигрим"!

- Мы потеряли его!

Пилоту хочется смеяться. Перегрузка вдавливает в ложемент, маска впивается в лицо, пальцы готовы сорваться со штурвала...

Они его потеряли!!! Они его потеряли!!! Ха-ха-ха!

Он освободился из-под ненавистной опеки, он возвращается туда, откуда он вошел в этот мир, возвращается в лимб, в сфироты, чтобы окончательно разъединиться, распасться на душу и тело. Вокруг него нет черной оболочки, она рассыпалась на мелкие осколки, и теперь только черный шестикрылый ангел держит его за руку, и они продолжают последний и такой чудесный полет!

- Еще один разведчик потерян, господин канцлер.

- Сколько мы уже потеряли?

- Четыре машины, господин канцлер.

- Причина?

- Точно не установлена. Похоже на внезапный отказ двигателя. Словно самолет вышел из анима-коридора.

- Поднимайте следующее звено. Мне нужны данные о том, что происходит в Хэйсэе.

- Но, господин канцлер...

- Что еще?

- Смею рекомендовать воздержаться от полетов до полного выяснения причин. Иначе мы рискуем потерять лучших пилотов.

- Генерал...

- Да, господин канцлер!

- Поднимайте следующее звено.

А черные обломки попадают в объятия изголодавшегося ничто. Ложноножки обнимают, обволакивают металлические семена, погружаются в недра серой пустыни. Так древний моллюск пытался избавиться от раздражающей боли попавшей в раковину песчинки, обволакивая ее слой за слоем сверкающим перламутром, превращая в драгоценность, которой сам не знал цену.

Мертвая жизнь дает мертвые всходы, и вот уже сквозь поверхность техиру тянутся черные ростки, металлическая поросль нового мира. Вращаются крошечные шестеренки, вытягивающие легкие лепестки алюминиевых соцветий, искрят пьезокристаллы, прогоняя по проводам стеблей импульсы псевдожизни.

Техиру отступает от нового оазиса, точнее - преображается вместе с ним, принимает его форму, наполняясь механическим содержанием расширяющейся мертвой вселенной.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});