Анафем - Нил Стивенсон

Магистр Сарк, как выяснилось, не терял времени даром. Автобус принадлежал местной келкской скинии; он был весь разрисован келкской иконографией и довольно вместителен. Другой кедепт вызвался отвезти на нём долистов в более крупный город на юге, где сейчас не такой хаос, как в Махще, — оттуда будет легче добраться до Тредегара. Водитель, объяснил Сарк, уже выехал, но из-за того, что происходит в городе, нам придётся ещё немного подождать.

Объясняя всё это, магистр поглядывал на меня, и я вдруг почувствовал острую обиду. Мне не хотелось быть обязанным этому человеку, не хотелось с благодарностью слушать, как он впаривает свою религию. Однако Сарк, видимо, просто интересовался моим состоянием, а вовсе не думал меня охмурять. Как только он перестал поглядывать в мою сторону, я устыдился. Так ли велика разница между верой кедептов в то, что твою историю рассказывают Магистрату, и долистской идеей коллизии? И то, и другое даёт примерно одинаковый результат. Я обязан жизнью тому, что сегодня Сарк и Оза сочли правильной одну и ту же линию поведения.

Я встал, проковылял к ним, поблагодарил Сарка и протянул ему руку. Он крепко её пожал, но ничего не ответил.

— Сегодня Осуждённый рассказал Магистрату хорошую историю, — добавил я. Наверное, хотел его ободрить.

Лицо магистра омрачилось.

— Однако он не сможет рассказать её, не упомянув о тех, кто вёл себя дурно. Да, в данном случае — благодарение Невинной — совершено доброе дело. Но я не думаю, что суждение Магистра о нашем мире существенно изменилось в ту или другую сторону из-за того, что он сегодня услышал.

В который раз Сарк изумил меня сочетанием мудрости с доисторической чушью.

— Но вы сами, — сказал я, — сделали выбор, который хорошо говорит о вас и вашем мире.

— Мною руководила Невинная, — возразил Сарк. — Ей и надлежат хвалы.

— Я благодарю тебя, — сказал я, — а ты передай моё «спасибо» Невинной при следующей встрече.

Магистр Сарк в отчаянии затряс головой, потом не выдержал и хохотнул. Его угрюмый характер проявлялся даже в смехе, похожем не то на кашель, не то на сдавленный хрип.

— Ты ничего не понял.

— В общем-то да, — ответил я. — Сейчас я не в форме для диалога, но, может быть, когда-нибудь в другой раз я попробую объяснить, как мне всё это видится.

Сарк ответил нейтрально, но он понял, что разговор окончен, и пошёл прочь. Я отыскал у Юла в кузовиле чистую бумагу и сел писать записки друзьям на конвокс. Магистр Сарк затеял длинный разговор с Юлом и Корд. Ганелиал Крейд, который, разумеется, принадлежал совсем к другой вере, яростно расхаживал неподалёку и время от времени подскакивал к Сарку, чтобы оспорить какую-нибудь деологическую тонкость.

Подъехал моб, высадил обещанного водителя и забрал Сарка. Долисты начали грузиться в автобус. Оза шёл последним. Я вручил ему стопку писем.

— Для моих друзей в Тредегаре, если ты не против, — объяснил я.

Он поклонился.

— Ты и так оказал мне большую услугу, поэтому вполне можешь отказаться, — заметил я.

— Это ты оказал нам услугу, — возразил Оза, — создав коллизию внутри более крупной коллизии и дав нам случай попрактиковаться.

Я промолчал, гадая, что он подразумевает под «более крупной коллизией». Потом решил, что, наверное, Двоюродных.

Оза перебирал стопку писем.

— У тебя много друзей на конвоксе!

Он вопросительно посмотрел на меня. Видимо, это был окольный способ спросить: «А ты-то какого хрена здесь?», но я сделал вид, будто не уловил подтекста.

— Вот это длинное — для девушки по имени Ала. Остальные — ещё нескольким моим фраа и суурам.

— Ты знаешь прославленного Джезри! — воскликнул фраа Оза, приподнимая одну записку.

Я даже думать не хотел, что означает в данном контексте слово «прославленный», поэтому оставил замечание без ответа и указал на последнее письмо в стопке.

— Фраа Лио занимается искводо, — пояснил я.

— А! — произнёс фраа Оза. Как будто Лио такой один. Как будто миллионы людей по всему миру не занимаются искводо вот уже несколько тысячелетий.

— По большей части самоучкой. Но для него это очень важно. Если письмо ему передаст даже самый младший член матика в Звонкой долине, для Лио это будет величайшая честь в жизни. Только не говорите ему, что я так сказал!

Фраа Оза поклонился.

— Я выполню все твои поручения. — Он поставил ногу на ступеньку. — А теперь я прощаюсь... если только?..

Оза глянул сперва на меня, потом на автобус.

Как мне хотелось согласиться! Я вообразил долгую поездку на автобусе с настоящими долистами, может быть, ночёвку-другую в казино по дороге на юг, путешествие — безопасное и хорошо организованное — в Тредегар, встречу с друзьями. А если долисты сумеют попасть на воздухолёт, то встреча может произойти меньше чем через сутки. Я позволил себе так глубоко погрузиться в мечту, что уже в подробностях предвкушал, как это будет.

Однако я понимал, что надо вернуться к реальности, и чем дольше я буду грезить, тем болезненней окажется пробуждение.

— Я жажду подняться с тобой и ехать в Тредегар, как эта вода жаждет отыскать океан, — сказал я, указывая на реку. — Но свернуть на полпути, — (потому что я избит, напуган и стосковался по привычному укладу), — было бы неправильно. Фраа Джад — милленарий, который меня послал, — не одобрил бы.

Впервые за сегодняшний день фраа Оза удивился.

— Милленарий? — переспросил он.

— Да.

— Тогда тебе следует выполнить поручение.

— Вот и мне так кажется.

Фраа Оза снова поклонился (ниже, чем в прошлые разы), затем повернулся ко мне спиной и влез в автобус. Я сходил в уборную, пописал кровью и сел в Юлов кузовиль. Там же был Самманн. Мы выехали на основную дорогу и повернули к югу. Я уснул.

Говорят, я проспал всего полчаса, но у меня было ощущение, что много больше. Проснувшись, я перелез на заднее сиденье, где было темнее, и Самманн показал мне на жужуле спиль.

Самманн единственный из четверых не отпускал замечаний и не задавал вопросов про мои травмы и эмоциональное состояние. Может показаться, что это свидетельствует о его чёрствости, но, если честно, к тому времени чужое участие меня уже порядком утомило.

— Поясняющего контента к этим данным практически нет из-за того способа, которым они получены, — предупредил Самманн, запуская спиль.

Изображение было, как всегда, ужасного качества. Я даже не сразу понял, что оно цветное. Всё было либо непроницаемо чёрное (космос и тени), либо слепяще белое (то, что освещалось солнцем). Как до меня постепенно дошло, снимали с рук спилекаптором, прижатым к грязному иллюминатору.

— Конденсат, — заметил Самманн и в ответ на мой недоуменный взгляд пояснил, что в вакууме из ракетной обшивки выходят газообразные побочные продукты и оседают на иллюминаторах.

— Эту проблему можно было бы решить заранее, — пробурчал я.

— Ракету строили в спешке, — ответил Самманн.

Почти всё поле зрения занимал равносторонний треугольник с идеально правильным кругом посередине.

— Корма инопланетного корабля, — объяснил Самманн. — Буферная плита. Она постоянно была развёрнута к ракете. Понятно зачем?

После короткого раздумья я сказал:

— Они... Двоюродные... не могли знать наверняка, что ракета не несёт ядерной боеголовки. И потому развернулись к нам гранью, неуязвимой для бомб.

— Это только часть ответа. — Самманн ехидно улыбнулся, предлагая мне подумать ещё.

— Они в любой момент могли выпустить бомбу и уничтожить нашу ракету.

— Верно. И ещё. Так мы не видели остальной корабль. Не могли получить разведданные.

— А где отверстие, из которого выбрасывают бомбы?

— Не ищи. Оно очень маленькое по сравнению с плитой и, кроме того, закрыто. Откроется — увидишь.

— Оно откроется?!

— Давай лучше посмотрим. — Самманн включил звук. Послышались треск, свист и гудение разных тембров. Иногда сквозь них прорывалось отдельное слово или фраза, но люди говорили мало и в основном на военном жаргоне.

— Объект, — сказал кто-то. — Пеленг шестьдесят.

Треугольник стал больше. Его край превратился в границу белой и чёрной зон. В чёрной возникло серое пятнышко: несколько пикселей чуть ярче окружающей черноты. Однако оно светлело и увеличивалось.

— Приближается, — подтвердил кто-то.

Мешанина звуков приобрела новые обертоны: в неё включился гул голосов. Я вроде бы различил интонации ортской фразы.

— Приготовиться к выходу! — скомандовал кто-то. Впервые спилекаптор оторвался от иллюминатора и показал капсулу. После ровной белизны буферной плиты всё поражало чёткостью и обилием цветов. В тесном пространстве парили несколько человек. Ещё несколько были пристёгнуты ремнями к креслам перед панелями управления. Некоторые держались за ручки, чтобы плотнее прижаться лицами к иллюминаторам. Один из них определённо был Джезри. Посреди капсулы висел в невесомости человеке пышной шевелюрой. Выглядел он плохо. Невесомость превратила благообразную прическу в нечто несуразное. Лицо было зелёное и набрякшее, как при морской болезни, вид — осоловелый, возможно, из-за средств от укачивания. Великолепное одеяние исчезло, обнажив подробности телосложения, которых никому, кроме личных врачей, лучше было бы не знать. Двое помощников натягивали на него костюм, состоящий из эластичной основы, пронизанной сетью трубок. Видимо, это продолжалось уже довольно долго, но сейчас они приналегли и ещё один человек оторвался от иллюминатора, чтобы включиться в работу. Небесный эмиссар (я не сомневался, что это он, хоть и не мог знать наверняка) очнулся настолько, чтобы сделать возмущённое лицо и, повернувшись к объективу, поднять палец. Один из помощников тут же заслонил его от камеры и сказал: