Могучая крепость (ЛП) - Вебер Дэвид Марк

— Возможно, вы правы насчёт этого, отче, — мрачно сказал Гарвей. — И как сын Матери-Церкви, я надеюсь, что вы и другие священники, которые выступали откровенно, сможете противостоять этой ненависти и этому гневу. Но я представляю светские власти, и в мои обязанности не входит прощать подобные вещи.

— Нет. Нет, я полагаю, не входит.

Лейтир ещё несколько мгновений смотрел вниз, затем поднялся. По скованности его движений Гарвей заподозрил, что он стоял на коленях на этих неподатливых булыжниках с тех пор, как было впервые обнаружено тело, и генерал протянул руку, чтобы поддержать его. Пожилой мужчина с благодарностью принял её, затем встряхнулся и снова кивнул в сторону своей церкви.

— Я знаю, что нам придётся оставить его здесь, пока вы сами не осмотрите место происшествия, генерал. Я это понимаю. Но его жена там, в доме священника, с моей экономкой. Я предложил остаться с ней, но она настояла, чтобы вместо этого я остался с Тиманом. Это было всё, что я мог сделать, чтобы уговорить её позволить мне составить ему компанию, пока вы не приедете, вместо неё. Я не думаю, что мне бы это удалось, если бы она была в состоянии ясно мыслить или спорить. Теперь, однако… — Лейтир покачал головой. — Пожалуйста, генерал. Я… не хочу, чтобы она его видела. Не таким, как сейчас.

— Понимаю. — Гарвей спокойно встретил взгляд священника. — Когда вы вернётесь к ней, скажите, что мы должны забрать тело, чтобы наши собственные целители осмотрели и дали собственный отчёт. Держите её там, пока мы не уйдём. Скажите ей, что это моя просьба в рамках расследования. Я попрошу своих людей сделать всё, что они могут, прежде чем мы передадим ей тело. — Его губы сжались. — Судя по предварительным отчётам, я не ожидаю, что они смогут сделать многое. Но если бы вы могли доставить одежду для него в мой штаб, я одену его прилично, когда целители закончат. Надеюсь, это, по крайней мере, скроет худшее.

— Спасибо, генерал. — Священник положил руку на предплечье Гарвея и слегка сжал. — Боюсь, по моей реакции она уже знает, как некрасиво всё это выглядит, но есть разница между этим и тем, чтобы на самом деле увидеть, что сделали эти мясники.

На последней фразе голос Лейтира стал хриплым, и он снова сжал предплечье Гарвея. Затем он довольно шумно откашлялся.

— Я уже попрощался, — тихо сказал он. — И я уже попросил Бога, не сможет ли Тиман немного подождать, пока остальные из нас не догонят его. Так что, если вы меня извините, мне нужно утешить вдову дорогого друга.

— Конечно, отче, — мягко сказал Гарвей. Он снова поклонился, более низко, и Лейтир благословил его знаком Скипетра Лангхорна, а затем повернулся и медленно пошёл к своей церкви и дому приходского священника, который был расположен по соседству.

Гарвей посмотрел ему вслед, читая в напряжённых плечах священника смесь возмущения, горя и решимости. В уверенной походке Лейтира тоже чувствовалась отвага. Которой Гарвей позавидовал. Что касается его самого, то он предпочёл бы столкнуться с атакой тяжёлой кавалерии — или даже с шеренгой черисийских стрелков — чем с тем, с чем собирался сейчас столкнуться Лейтир. На мгновение он задумался, что именно это говорит о разнице между физической и моральной храбростью. Затем он сделал ещё один глубокий вдох, опустился на одно колено, потянулся за угол простыни и приготовился к тому, что ему предстояло увидеть.

* * *

Гораздо позже тем же вечером Гарвей сидел за письменным столом в кабинете своего городского особняка. Он был один, без наблюдающих за ним глаз, и поэтому позволил выражению своего лица показать горький гнев и разочарование, которые никому другому никогда не позволялось видеть.

Он откинулся на спинку своего дорогого вращающегося кресла и потёр глаза. Они казались сухими и шершавыми, отчасти от усталости, но в основном, как он подозревал, от того, как много он читал в последнее время. Отчёты накапливались, и его не очень радовали тенденции, которые, как он видел, развивались.

Жестокость убийства отца Тимана — а целители Гарвея подтвердили, что священник, вероятно, на самом деле умер только ближе к самому концу списка зверств и увечий, которые ему нанесли — затмила всё остальное, что уже произошло, а количество нападений на духовенство и прихожан Церкви Черис. медленно, но неуклонно увеличивалось. Большинство из них были пока ещё относительно незначительными — кулачные драки, ограбления домов и имущества, анонимные угрозы, прибитые гвоздями к дверям церквей или обёрнутые вокруг камней, брошенных в окна.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

По его мнению, большинство из этих инцидентов — и Дойл согласился с ним — действительно были спонтанными, результатом личного гнева или разочарования, и они арестовали, посадили в тюрьму и оштрафовали нескольких ответственных за них людей. Сам Гарвей предпочёл бы более суровое наказание, но генерал-наместник Чермин решительно поддержал мнение архиепископа Клейрманта о том, что реакция властей должна сочетать суровость и сдержанность. Чермин ясно дал понять, что до тех пор, пока не будет беспорядков или крупномасштабного насилия, он намерен позволить Гарвею и Регентскому Совету определять политику в таких вопросах, но он также подчеркнул, что его собственные инструкции от Императора Кайлеба и Императрицы Шарлиен предписывали не быть более репрессивными, чем это абсолютно необходимо.

Большую часть времени Гарвей ценил эту сдержанность со стороны Чермина. Если уж на то пошло, большую часть времени он соглашался с генералом-наместником и архиепископом. Но было несколько — постепенно растущий поток, на самом деле — более скверных и жестоких нападений, и он довольно сильно сомневался, что эти инциденты были спонтанными и незапланированными. Его беспокоила картина, которую он наблюдал за последние несколько пятидневок, и вот теперь вот это. Не было никакого способа притвориться, что похищение, пытки и убийство отца Тимана были импульсивным поступком какой-то отдельной горячей головы. Это было тщательно спланировано и осуществлено, и это было задумано как вызов светским и временным властям, а также как предупреждение другим реформистски настроенным священникам.

«Есть сдержанность, а есть слабость, — мрачно подумал Гарвей. — Когда они выбрали отца Тимана, они намеренно выбрали одного из самых любимых всеми мужчин во всём этом городе. Они решили убить средоточие всей этой любви, всего этого доверия, и они это сделали, по крайней мере частично, чтобы доказать, что они могут это сделать. Чтобы подбодрить Лоялистов — которые, вероятно, ненавидели его так же сильно, как все остальные любили его — и продемонстрировать, что мы даже не можем их найти, не говоря уже о том, чтобы помешать им сделать это снова, когда бы они ни захотели. Я не думаю, что даже архиепископ будет выступать за большую «сдержанность», когда мы найдём мясников, которые это сделали. Но в этом-то и загвоздка, не так ли, Корин? Сначала ты должен найти их, а ты даже не знаешь, с чего начать поиски!»

Ему была ненавистна — именно ненавистна — мысль признаваться себе этом, но было бессмысленно притворяться, что это не так. О, у него и у Дойла были свои собственные агенты, и, как правило, на удивление много людей были готовы откликнуться и спокойно поговорить со своими приходскими священниками о том, что они видели или слышали. С помощью их подсказок, агенты Дойла проникли по меньшей мере в дюжину отдельных групп — «ячеек», как назвал их Дойл, сравнив их с отдельными ячейками в пчелиных сотах — но все они до сих пор были относительно низкого уровня. На самом деле, большинство из них были не более чем группами собутыльников с бандитским складом ума. И всё же даже некоторые из них действовали с большей… изощрённостью, чем они должны были быть способны. Для Дойла — и Гарвея — было очевидно, что за кулисами действовала гораздо более жёстко организованная и централизованно управляемая сила, которая руководила и использовала эти группы низкого уровня, никогда не идентифицируя себя перед ними, и Дойл пришёл к выводу, что она действительно была организована и создана, как минимум частично, задолго до черисийского вторжения. Что, учитывая принадлежность к предыдущей церковной иерархии здесь, в Корисанде, наводило на мысль, что это, вероятно, была работа отца Эйдрина Веймина, интенданта епископа-исполнителя Томиса.