Москва рок-н-ролльная. Через песни – об истории страны. Рок-музыка в столице: пароли, явки, традиции, мода - Марочкин Владимир Владимирович

Но мощный рифф «Апокалипсиса» заставил самых ярых скептиков замолчать и прислушаться к звукам, доносившимся из порталов…

Публика с первых же концертов полюбила новую команду. Крупнов сплотил вокруг себя не только музыкантов своей группы, но и всех болельщиков хеви-метала. Свет, исходивший от Крупнова, создавал мистический ореол вокруг всей группы. Выходя на сцену, Крупнов казался публике Волшебником из страны Оз, Великим и Ужасным, который мог воплотить в жизнь все их желания. Тогда многие были одержимы тяжёлой музыкой, и Крупнов мог сыграть и подать это именно так, как представлялось фанам в их «металлических» грёзах. Разумеется, публика жаждала вновь и вновь видеть и слышать своих кумиров, поэтому концерты у «Обелиска» теперь стали проходить почти каждую субботу.

Когда Вадим Петрович понял, что ребята сделали свой выбор, он вновь позвал к себе Женю Чайко.

– Я вижу, вы рвётесь в бой, хотите уйти в свободное плавание, – сказал Вадим Петрович. – Вы уже вполне можете обойтись без меня. Но поскольку мы как-то здесь сосуществуем, то должны найти какой-то взаимный интерес, чтобы и вам было не в тягость, и мне. Надо найти точки соприкосновения.

В итоге договорились, что «Чёрный Обелиск» станет самостоятельно репетировать в ДК «Шерсть-сукно», а Вадим Петрович отныне будет лишь открывать музыкантам репетиционную комнату и не вмешиваться в репертуар. В свою очередь, музыканты взяли на себя обязательства по-прежнему играть на танцах, чтобы работа Вадима Петровича была как-то видна и оправданна. В принципе это было разумное предложение, и ребята согласились. Но в скором времени группа покинула убежище Вадима Петровича и перебралась на новую репетиционную базу в ДК «Коммуна». Так началась новая, самостоятельная история «Чёрного Обелиска».

Ещё одной приметой начала новой жизни стало первое изменение в составе: после четвёртого концерта группу покинул Майкл Светлов, его заменил Юрий Алексеев (в группе его называют Алексис).

«Я приехал к Крупнову домой, – вспоминает Алексис, – он дал мне катушку с записью и говорит:

– Сними, что сможешь, а остальное я тебе покажу.

Эта музыка была совсем не похожа на то, что играли все вокруг. Мне понравился вокал, потому что своим тембром он отличался от всего прочего, тогда как все остальные были однообразны, как бы на одно лицо. И были там песенки, которые можно было поиграть, а я такого хотел всегда. Я выучил эту программу очень быстро, дня за четыре, то есть если я пришёл в понедельник, то в субботу я уже мог играть концерт».

Дебют Алексеева состоялся в начале декабря на концерте в ДК «Медик», где «Чёрный Обелиск» играл в связке с «Легионом» и «Мартином». Крупнову очень нравилось, что Алексис даже в самых ритмически сложных композициях держит темп как метроном. Тогда в группе шутили, что ошибаются все, кроме Алексиса.

Сам же Алексис говорит так: «Я бы назвал Крупнова человеком, с которым я разучился лажать на концерте. Я стал ответственнее подходить к выступлениям, потому что Толик очень ясно представлял, что хочет услышать, и требовал, чтобы гитаристы играли всё точно…»

Одновременно с тем, как Толик примерил на себя образ лидера популярной группы, он начал постигать и азы отцовства: в 1985 году у них с Машей родился сын Владимир (дома его прозвали Боб, это имя возникло в результате прочтения на иностранный манер первых букв уменьшительно-ласкательного имени Вовка). Надо сказать, что эти две ипостаси – любящий отец и лидер продвинутого рок-коллектива, – соединяясь вместе, создавали истинную сущность Крупнова.

«Когда я забеременела, то страшно испугалась, – вспоминает Маша. – „Боже мой! – думала я тогда. – Это ж надо рожать! Это же больно! Мама! Я не хочу! Я ещё так молода! Мне ещё только 22 года!” И я решила делать аборт. Мама была тогда в Алжире, и оттуда она написала письмо: „Не смей этого делать! Надо оставлять ребёнка!” А Мэри, моя бабка, ходила и кричала: „Она хочет убить моего внучика!” Почему-то все были настроены на мальчика.

А Крупнов… Однажды вечером я поставила его перед фактом, сказав, что хочу делать аборт и что уже договорилась с врачом.

– Да, пожалуйста! – сказал он и ушёл в ванную.

Час его нет, два нет, тогда, почуяв неладное, я стала ломиться в дверь. Молчание было мне ответом. Я позвала соседа из верхней квартиры, и он взломал дверь. Мы вбежали в ванную: а Анатолий Германович там себе вены порезал…

Когда Крупнова откачали, его первые слова были такими:

– Ты меня не любишь! Ты не хочешь от меня детей!

И тогда я поняла, что мне, наверное, придётся родить. Если так все настроены, то я, пожалуй, рожу. Так что Боб, конечно, своим рождением обязан своему папе дважды.

Едва я родила, то попала в больницу с воспалением, а он две недели самостоятельно выхаживал Боба. В двадцать лет он столкнулся с тем, что надо бегать на молочную кухню, надо пеленать, надо то, надо сё – и он прекрасно со всем этим справился.

Когда приходили какие-то наши знакомые девки, он их к ребёнку даже не подпускал:

– Я сам всё знаю, я сам всё умею! Не надо его трогать!

Они, конечно, были в восторге от него! А когда я выписалась из больницы, он мне показывал, как надо пеленать Боба, – он уже всё умел.

Когда Бобу исполнился год, у нас в доме появился Рикардо, щенок таксы. Моя бабушка давно хотела, чтобы мы купили попугая, она говорила, что ей не с кем словом перемолвиться. Однажды она выдала нам 150 рублей, и мы отправились на Птичий рынок покупать ей попугая. И там я вдруг увидела Рикардо! Я влюбилась в него сразу и навсегда!

Привезли мы, значит, собаку домой. Мы ожидали разборок, но бабушка, увидев Рикардо, растрогалась. Оказалось, у неё в детстве тоже была такса, которую звали Нюха, и она простила нам то, что мы вернулись без попугая.

Рикардо моментально пролез меж прутьями в манеж к Бобу, и они сразу же подружились. Так они с тех пор вместе и росли…»

В январе 1987 года «Чёрный Обелиск» вступил в Московскую рок-лабораторию и начал подготовку к первому «Фестивалю надежд», который должен был пройти в феврале в Большом зале ДК имени Горбунова. Музыканты отнеслись к этому чрезвычайно серьёзно: программа была тщательнейшим образом отрепетирована, а как гарнир к ней было придумано весёлое «чернушное» шоу. Друзья Толика, работавшие в театральной мастерской, сделали из папье-маше огромный череп, который при помощи дистанционного управления крутился в разные стороны и сверкал сквозь дым лазерными глазами. Были записаны фонограммы с завыванием ветра, шумом вспугнутых птиц, треском распахивающегося окна. Зловещий голос нашёптывал фразы из романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Крупнов хотел, чтобы эти заставки звучали в паузах между песнями и создавали у публики определённый мистический настрой.

Тогда же появилась и песня «Полночь», которая сначала показалась Крупнову проходной композицией (ему больше нравились концептуальные «Апокалипсис» и «Абадонна»), но именно этот «ужастик», в котором нарисованы страшные картины надвигающейся полночи, стал визитной карточкой «Чёрного Обелиска».

Итак, «Фестиваль надежд»! В первый его день, 14 февраля, на сцену вышли семь лучших «металлических» групп Москвы: «Тяжёлый День», «Легион», «Мартин», «Коррозия Металла», «99 %», «Укрощение Марса», «Чёрный Обелиск». Директор рок-лаборатории Ольга Опрятная, зная, что выступление «Обелиска» вызовет в зале массовое помешательство фанов тяжёлого рока, поставила Крупнова со товарищи завершать фестиваль. Всё случилось именно так, как она и предполагала: едва зазвучала первая композиция, как над залом «Горбушки» повис вопль восторга.

«Зал стоя орал так, что не было слышно аппаратуры, поскольку мощности ещё не хватало, – продолжает свой рассказ Женя Чайко. – Так бывало нередко, и я совершенно ответственно могу сказать, что в зале народ частенько подтарчивал. Не сказать, что на каждом концерте, но, как правило, в небольших залах, когда чувствовалось соприкосновение с музыкантами. Крупнов кайфовал от сцены, причём у него было стремление донести это ощущение до зрителя: мне самому в кайф, и вы будете со мной в кайфе. У Толика была двусторонняя связь с залом, со зрителями, эта энергия его подпитывала, давала ему силы, он с удовольствием купался в этой энергии, отдавая её полностью обратно, и после окончания концерта был выжат как лимон. И вот эта перекачка туда-сюда этого энергетического заряда – как раз и было то, ради чего мы столько лет напрягались, строя аппаратуру».