Плутовской роман - Автор неизвестен

За полдня пути до Толедо они остановились пообедать в трактире, и дон Педро приказал погонщику мулов ехать вперед, чтобы подготовить им место в гостинице; сам же после обеда сел с несколькими идальго из Оргаса — в этом городке он остановился — играть в карты. Ему не везло, он пришел в азарт, и игра затянулась, пока ему не удалось отыграться, так что пришлось выехать несколько позже, чем он рассчитывал. Сев на мулов и осведомившись о дороге, пустились они вдвоем со слугою в путь; едва отъехали на одну лигу, как стемнело, и дальше они двигались уже в полном мраке — ночь выдалась темная, небо было покрыто тучами, чрез которые сияние звезд не могло пробиться, да и луна на ущербе совсем не светила; едучи в темноте и не слишком присматриваясь к дороге, всадники заблудились — попали в оливковую рощу в полулиге от Толедо. Не видя дороги и не зная местности, они решили, чтобы не удалиться от Толедо, спешиться в этой роще и подождать до утра, надеясь при свете дня отыскать дорогу; сняли они с мулов вьюки и расположились на них под оливковым деревом, словно под зеленым пологом походного сего ложа; от усталости их быстро сморил сон, оба крепко уснули — и вовсе некстати: когда они спали самым сладким сном, ведать не ведая, что их ожидает, подкрались к этому месту четыре молодца, слышавшие стук копыт. Были это воры, ходившие в Толедо совершить покражу, но что-то им помешало, и они на обратном пути не пожелали упустить удобного случая; видя, что хозяева мулов спят, воры перемигнулись, набросились по двое на одного, скрутили беднягам руки сзади и, забрав все, что у них было, оставили обоих в полотняных рубахах и штанах, а чтобы поскорей улизнуть, прихватили и мулов.

Господин и слуга горько сетовали на судьбу, причем слуга корил хозяина, что тот засиделся за картами, — из-за этого, мол, и случилась беда; а пока они толковали, птицы нежным своим пеньем начали приветствовать зарю, явившуюся, чтобы поблагодарить их за хвалы; вскоре послышалось поблизости блеянье овец, и оба ограбленных принялись громко звать пастуха; тот поспешил на зов и развязал им руки, ахая, что так их обчистили. На вопрос, далеко ли до Толедо, он ответил, что и пол-лиги не будет, но ежели они желают пойти иа виллу его госпожи, так это совсем, мол, рукой подать, он охотно их туда проведет и оставит на попечении сеньоры, которая поможет их беде. Совет пастуха был принят, оба последовали за ним на виллу, которой с одной стороны оградой служили кристальные воды Тахо; дом был красив, с высокими башенками и золочеными капителями; когда подошли к дверям, пастух постучался, и им тотчас отворил пожилой человек, управляющий сельскими владениями, которому надлежало наблюдать за пастухами и принимать урожай. Пастух поднялся наверх и вкратце рассказал своей госпоже о бедственном положении приведенных им путников и о том, что они надеются на ее помощь; дама велела их ввести, дои Педро явился перед ней, к великому своему стыду, чуть что не голый, прикрываясь лишь взятым у пастуха плащом. О своем путешествии он сказал, будто направлялся в Мадрид по поводу тяжбы и что он — севильский идальго по имени Фернан Санчес де Тривиньо. Донье Виктории жаль было на них смотреть, особенно же на дона Педро, который показался ей недурен собою; она пошла в соседнюю комнату, достала из своих сундуков два костюма и дала беднягам, чтобы оделись; те не заставили себя упрашивать, дон Педро, приодевшись, глядел совсем красавцем — донья Виктория залюбовалась им так, что глаз не могла отвести. Пришло время обеда, дама без церемоний пригласила дона Педро к столу и отобедала с ним, а он, не переставая, благодарил ее за милость и ласковый прием.

Так прожили они со слугою на вилле два дня; дама ни словом не обмолвилась о своих чувствах к дону Педро, но глаза ее красноречиво говорили о ее томлении. Дон Педро сразу понял их язык и даже со слугой об этом толковал, но не решался завести о том речь с дамой, помня, что намерен вот-вот жениться. Слуга же подзадоривал его не зевать, раз уж фортуна послала такой случай, и не быть жестоким с той, что была к нему так милосердна. Уединенность виллы, красота дамы и ее туманные намеки побудили наконец дона Педро заговорить о своих чувствах; дама, однако, не соглашалась упасть в его объятья, пока он не даст ей слова жениться. Объятый любовным пылом, дон Педро позабыл о даме, изображенной на портрете, и охотно последовал советам своего слуги, а тот наставлял его, что, мол, не надо упускать случая насладиться красотой этой дамы, можно ей и слово дать жениться, и даже письменное обязательство, только не надо, мол, называть свое имя, а держаться имени придуманного; дои Педро так и поступил, и донья Виктория де Сильва — таково было имя дамы — разрешила этому кабальеро прийти в ее объятья.

Так провел дон Педро на вилле еще несколько дней, а затем, сказавши, будто должен получить решение по тяжбе, которую он ведет в Совете по делам Индий, и будто ему надо непременно самому туда явиться, был отпущен доньей Викторией под честное слово, что скоро, очень скоро вернется к ней; на другой день рано утром он уехал, дама, провожая его, лила слезы, а он, прикрывая платком глаза, делал вид, будто тоже плачет. Так он и уехал с виллы — дама дала ему мулов и денег на поездку в Мадрид; но за дурной поступок его настигла кара незамедлительная: при въезде в Ильескас один из мулов, испугавшись чего-то, взвился на дыбы и сбросил замечтавшегося дона Педро наземь; юноша вывихнул ногу, и пришлось ему задержаться в этом городке под присмотром вызванного из Толедо цирюльника. Тут мы его и оставим, а сами вернемся к донье Виктории, которая после отъезда своего любезного плакала да горевала.

Случилось так, что одна из ее служанок, убирая постель дона Педро, нашла забытый им по рассеянности портрет дамы, на которой он собирался жениться, вложенный в письмо, присланное его кузеном. Находку она вручила госпоже, и та, развернув бумагу, увидела портрет, что повергло ее в новую печаль и тревогу, еще усилившиеся, когда она прочитала письмо, где было сказано следующее:

«Двоюродный мой брат и господин! С этим письмом посылаю портрет сеньоры доньи Брианды де ла Серда, точно и правдиво сделанный с оригинала; уверен, что ее красота побудит Вас ускорить приезд. Ее отец, дон Хуан, ждет Вас в большом волнении — не откладывайте же приезд, ибо после получения прекрасной сей копии это было бы неучтиво; а пока я веду переговоры о брачном контракте, как мы условились; по прибытии Вы его подпишете и можете почитать себя счастливцем, что Вам досталось такое блаженство.

Ваш двоюродный брат, дон Родриго де Рибера».

Донья Виктория с трудом дочитала письмо и от горя, ее охватившего, упала в обморок — более получаса пролежала она без чувств на руках у служанки, а когда пришла в себя, вздохам и слезам не было конца: она проклинала коварного севильянца и еще пуще — свое легкомыслие, то, что решилась доверить свою честь пришельцу, явившемуся в ее дом ограбленным. Весь этот день прошел в слезах, но затем, понимая, что ее добрая слава в опасности, донья Виктория решила не допустить, чтобы говорили, что мужчина над ней насмеялся; итак, узнав из письма, куда он направлялся и на ком собирался жениться, она задумала ехать в Мадрид — сделать это было ей легче, чем иным женщинам, ибо у нее не было близких родственников, перед кем держать отчет в своих поступках, кроме брата, служившего в армии во Фландрии и имевшего чин капитана кавалерии. О намерении своем она сообщила Альберто, старому слуге, пестовавшему ее с детства, и тот, одобрив замысел, вызвался ее сопровождать; они распорядились нагрузить две повозки всяческой утварью, необходимой в богатом доме, и отправились в Мадрид; тотчас по приезде в славный сей город Альберто стал расспрашивать, где проживает дон Хуан де ла Серда и прибыл ли уже из Севильи жених, которого ожидали. Все это он разузнал, и когда донья Виктория услышала, что дон Педро еще в Мадрид не приехал, она, не зная о беде, приключившейся с ним в Ильескасе, изрядно встревожилась.

Первое, что сделала оскорбленная дама, это наняла уединенный дом вблизи дома дона Хуана де ла Серда; там она поселила Альберто, который должен был изображать хозяина; затем она велела ему пойти к дону Хуану де ла Серда и осведомиться, не требуется ли им в услужение дуэнья, — она задумала переодеться дуэньей, чтобы дои Педро ее не узнал. Альберто все исполнил с величайшим усердием и полным успехом — донья Брианда только и мечтала, как бы найти себе дуэнью; когда Альберто сказал, что ищет этого места для своей дочери, донья Брианда не только ее взяла на службу, но и его самого в качестве эскудеро, ибо он был вида представительного и украшен внушавшими почтение сединами; итак, устроив дело наилучшим образом, Альберто вернулся сообщить это донье Виктории, которая очень обрадовалась, особенно же тому, что донья Брианда желала поскорее ее увидеть. Вместе с Альберто они в тот же день поспешно раздобыли все необходимое для туалета молодой вдовы, так что на другой день донья Виктория уже могла явиться к даме, у которой ей предстояло служить дуэньей, и пошла она в сопровождении Альберто, игравшего роль отца; старец дон Хуан де ла Серда и его красавица дочь встретили обоих весьма любезно; донье Виктории было бы приятней, ежели бы невеста была не так хороша и привлекательна для жениха; подобная красота могла бы, кажется, остудить ее пыл и удержать от исполнения задуманного, но донья Виктория не пала духом; донье Брианде сообщили, что Альберто, назвавшийся Эстебан де Сантильяна, — так будем звать его и мы, — родом из Утреры, городка вблизи Севильи, и что там он выдал свою дочь замуж за почтенного идальго из того же городка, что идальго этот вел торговлю в Индиях, все ездил в Перу и обратно, и в одном из таких путешествий скончался, оставив столько долгов, что все его имущество ушло на расплату с кредиторами, и вот одному из них он, Сантильяна, предъявил, мол, иск в Совете по делам Индий и надеется вскоре получить решение. Услышав, что Сантильяна андалусиец, дон Хуан спросил, не приходилось ли тому бывать или жить в Севилье; Сантильяна ответил, что да, он частенько бывал наездом в этом городе, ибо жил неподалеку, но вот дочь его, та прожила в Севилье некоторое время. На этом разговор закончился, ибо дои Хуан не пожелал расспрашивать о доне Педро де Рибера. Донья Виктория осталась прислуживать донье Брианде, которая была очень довольна новой дуэньей и сразу доверила ей ключи ото всех своих сундуков и секретеров, на зависть прочим служанкам, злившимся — и по праву, — что вот не успела новая дуэнья появиться в доме, как ей оказывают больше доверия, чем прослужившим тут не один год. Сантильяну же, сказавшего, что он с женой, чью роль разыгрывала служанка Виктории Марсела, живет по соседству, в доме дона Хуана не поселили.