Пришелец - Александр Волков

Нормана порой тоже доводило до приступов хандры однообразие гарнизонной жизни, и потому он с нетерпением ждал окончания строительства форта, чтобы отправиться в небольшую экспедицию с целью обследования окрестностей в пределах трех-четырехнедельного перехода. И потому взятые у шечтлей заложники пришлись ему как нельзя кстати. Как только утренняя трапеза была окончена, он разбудил мелодично похрапывающего на своем сундучке падре и знаками приказал Тинге принести глиняную плошку с бодрящим янтарным отваром, приготовленным из подсушенных листочков низкорослого местного кустарника. А когда несколько глотков терпкого, слегка вяжущего рот напитка привели заспанного Падре в чувство, Норман криком подозвал Свегга, отдыхающего на угловой башне после ночного караула, и велел ему привести одного из заложников. Воин удалился и вскоре вновь предстал перед командором, держа за локоть угрюмого, посеревшего за ночь узника.

Допрос начался по всей форме. После того как Свегг отпустил руку допрашиваемого и отступил на два шага, падре окунул в зев чернильницы свежеочиненное перо, занес на расправленный пергамент первый вопрос командора и приготовился, выслушав перевод Эрниха, записать ответ. Но заложник молчал, устремив неподвижный взгляд куда-то сквозь камышовую стенку за спиной падре. Командор повторил вопрос и коротко перемигнулся со Свеггом, после чего понятливый воин подступил к пленнику и твердым пальцем слегка ткнул его в шейную ямку между мочкой уха и напрягшимся мускулистым желваком на скуле. Шечтль вздрогнул, быстро мотнул головой, сверкнул золотыми подвесками и сухо щелкнул в пустом воздухе зачерненными углем зубами.

— Однако! — насмешливо воскликнул Свегг. — Кусается!..

— Может, связать его? — не сказал, а как бы вслух подумал Норман.

— Не надо, командор, — сказал Эрних, — такими методами вы от этих людей ничего не добьетесь…

— У тебя есть какие-то другие? — сухо спросил Норман.

— Пока не знаю, — ответил Эрних, — но я попробую… Позвольте!

С этими словами он подошел к шечтлю на расстояние вытянутой руки и устремил ясный неподвижный взгляд в его яростные, налитые кровью глаза. Через несколько мгновений пленник моргнул, стряхнув с длинных изогнутых ресниц сухую глиняную крошку, а затем как-то неприметно обмяк и, наверное, рухнул бы на землю, если бы подскочивший Свегг не подхватил его под руки.

— Однако! — сквозь зубы процедил Норман, подставляя расслабленному шечтлю свое плетеное кресло с высокой спинкой.

— Боюсь, что я немного не рассчитал, — пробормотал Эрних, склоняясь над распластанным в кресле пленником и вглядываясь в его помутневшие глаза, — впрочем, попробуем… Норман, повторите вопрос.

— Имя?

Эрних ладонями обхватил голову пленника, плотно прижал к его впалым вискам круглые золотые пластинки с изображением сияющего солнца и, пристально глядя в его затянутые пепельной пленкой глаза, медленно, по слогам, повторил вопрос. Шечтль слабо пошевелился, глубоко вздохнул и вдруг тихо и отчетливо заговорил, посвистывая сквозь зубы и редко моргая пыльными ресницами. Говорил он довольно долго, а когда замолк, падре, несколько ошалевший от мелодично посвистывающих нечленораздельных звуков, вновь ткнул в чернильницу высохший кончик пера и выжидательно уставился на Эрниха.

— Однако!.. — задумчиво произнес тот, почесывая в затылке.

— Довольно странное имя, — вполголоса заметил падре, приготовившись писать.

— Оставьте ваши глупые шутки, святой отец! — поморщился Эрних.

— Однако вы забываетесь, мой юный друг! — вскинулся падре.

— Простите, — сказал Эрних, — но все дело в том, что я немного не рассчитал и наш почтенный, хоть и невольный собеседник произнес не только свое нынешнее имя, но и все прочие, известные ему из племенных преданий, из заклинаний жрецов, из сочетаний узелков на священных шнурках, из клиновидных насечек и иных значков на каменных плитах, сосудах, глиняных табличках, идолах, вкопанных в землю вокруг Жертвенной Поляны… Самое удивительное, что при этом он ни разу не сбился и не повторился…

— Но как же все-таки зовут этого замечательного человека? — насмешливо поинтересовался Норман, вглядываясь в безмятежное лицо пленника, осененное каким-то отсутствующим выражением.

— А вот это мне так и не удалось выяснить, — растерянно развел руками Эрних, — единственное, что я сумел сделать за столь краткое время, — это отделить людские имена от имен богов…

— Ладно, оставим это! — нетерпеливо перебил Норман. — Плевать мне, в конце концов, и на его имя, и на имена всех его ближних и дальних родственников — главное то, что он вообще открывает рот…

— Н-да, это уже кое-что, — вздохнул Эрних.

— Тогда спроси его, в каком направлении нам нужно двигаться, чтобы выйти к местам, где они добывают свое золото? — сказал Норман.

— Попробую, командор, — сказал Эрних, опять наклоняясь к пленнику и переводя ему вопрос монотонным, как жужжание прялки, голосом.

И на этот раз ответ не заставил себя долго ждать, но сам по себе был столь долог и, по-видимому, обстоятелен, что даже Эрних не выдержал и пристальным взглядом остановил поток свистящего и щелкающего красноречия, извергаемого мутноглазым заложником.

— Ну что на этот раз? — нерешительно спросил Норман.

— Все, — ответил Эрних, растерянно разводя руками, — все тропы, вплоть до муравьиных, все виды и разновидности бабочек, мух, стрекоз, жучков, змей, ящериц и прочей живности, когда-либо попадавшейся ему на этих тропах, все травы, деревья, кустарники в округе с подробнейшим описанием каждого сучка и свисающей с него лианы… Когда он начал перечислять количество листьев и плодов на одной из ветвей, я еще терпел, но когда вслед за этим он стал описывать вид жилок на листьях, то на восьмом листе я решил, что с меня хватит… Впрочем, командор, если вы желаете, я могу продолжить.

— Нет-нет, довольно! — поспешно остановил его Норман. — Падре, вы согласны со мной?

— О да, разумеется, — рассеянно ответил священник, с любопытством разглядывая полусонного шечтля, — но какова память!.. И какой богатый словарь у этих дикарей — ведь такое подробное описание возможно лишь при таком уровне знаний языка, которым позавидовали бы и лучшие из наших писателей и проповедников!

— Все это, конечно, достойно всяческого изумления и восхищения, — сказал Норман, — но вам не кажется, падре, что за счет этой обстоятельности мы уклоняемся от главной цели нашего собеседования?

— Не могу с вами не согласиться, уважаемый командор, — ответил священник, почтительно склонив голову, — всему виной моя злосчастная любознательность, которая, впрочем, и привела меня в эти благословенные края!..

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});