Горняк. Венок Майклу Удомо - Питер Абрахамс

Рассвет этого понедельника Йоханнес встретил трезвым. Выражение лица было у него сосредоточен-нос, брови насуплены — видно, его одолевали серьезные мысли.

Время от времени Кзума поглядывал на Йоханнеса, но тот брел, не поднимая головы. А у Кзумы накопилось столько вопросов к Йоханнесу. Раз-другой Кзума заговаривал с ним. Йоханнес отвечал только да к нет, отвечал мягко, но в голосе его сквозила такая грусть, что язык не поворачивался лезть к нему с расспросами. Кзума пытался представить, какие же они, эти рудники.

— Сегодня на улицах на редкость пусто, — сказал Кзума: ему вспомнилось, сколько народу толпилось здесь в субботу.

— Верно, — ответил Йоханнес.

Когда на улицах пусто, они кажутся чужими, подумал Йоханнес, но вслух ничего не сказал. Длинные, широкие, безлюдные — разве такими должны быть улицы? И так улица за улицей. И лавки тоже сегодня совсем чужие — на витрины никто не глазеет. И над городом висит какой-то наводящий страх тихий гул. И уличные фонари светят тускло. Все здесь совсем-совсем чужое. Чужое как смерть. Йоханнесу это не нравилось. Он не любил думать о смерти.

— Сегодня здесь так тихо, — сказал Кзума. — И до чего же мне это нравится! По субботам здесь многолюдно, а я этого терпеть не могу.

— Угу, буркнул Йоханнес, но про себя подумал: «А мне нравится многолюдье».

— Что ты сказал?

— Ничего.

— А мне показалось, ты что-то сказал.

— Да нет же.

И снова они долго шагали молча. Вверх-вниз по безлюдным улицам, по обеим сторонам которых высились притихшие дома, тянулись набитые одеждой и всевозможными товарами витрины.

Но нигде ни одной машины, ни единой души. Город золота спал, спали все его обитатели, кроме них двоих, никто не бодрствовал, никто не брел по улицам. Кажется, город вымер, думал Йоханнес, и до чего же мне это пе правится.

Как здесь красиво, думал Кзума, красиво и тихо.

Ему нравится безлюдье, думал Йоханнес, а и люблю многолюдье. Безлюдные улицы и вымершие дома мне не по душе. Люди, мне нужны люди вокруг.

Кто его разберет, думал Кзума, вчера он драл глотку, бахвалился, а сегодня такой тихий — голоса его не слыхать. Интересно, что за работа на рудниках?

Спросил у Йоханнеса, но тот не ответил. Кзума снова приступился к нему:

— Что за работа на рудниках?

Йоханнес удивленно уставился на него.

— Я никогда не был на рудниках, — пояснил Кзума.

Йоханнес все так же удивленно смотрел на него.

Интересно, понятно ли Йоханнесу, почему меня это занимает, подумал Кзума и снова спросил:

— Работы я не боюсь. Просто хочу разбираться в том, что мне придется делать.

— Разберешься, невелика премудрость.

Йоханнес отвернулся. До чего же ему ненавистны безлюдные улицы. Ненавистен гулкий звук их шагов. От него улицы кажутся более пустынными. А от звука голосов они и еще того пустыннее.

Кзума хотел было что-то сказать, но, поглядев на Йоханнеса, передумал.

И вот уже Йоханнесбург остался позади — хоть и недалеко позади, — остался за тем приземистым холмом, через который они перевалили: если оглянуться, за ним виднеются дома повыше.

А впереди громоздились отвалы. Кзума окинул их взглядом. Сегодня вид у них был самый что ни на есть обычный, не то что в субботу вечером, когда он смотрел на них с Элизой. Тогда их далекие очертания представлялись ему прекрасными и величавыми. Теперь он видел перед собой ничем не примечательные нагромождения песка и не находил в них ничего привлекательного.

— Смотри, вон рабочие идут на рудники, — показал Йоханнес.

Кзума поглядел вниз. Налево вилась мощенная щебнем ровная дорога. Левую ее излучину огибала колонна людей. Рассвет только брезжил, и взгляд не различал лиц.

— Как их много! — сказал Кзума.

— Немало.

— Откуда они идут?

— Из бараков, — сказал Йоханнес и присел на траву. Кзума пристроился рядом и стал смотреть, как приближается колонна.

— Их бараки в Ланглаагте, — тихо сказал Йоханнес. — Всем горнякам положено жить в бараках.

— А ты почему там не живешь? — спросил Кзума.

Йоханнес промолчал. Длинная колонна приближалась к ним, но до нее оставалось еще порядочное расстояние. Йоханнес показал пальцем на колонну.

— Они все не из города, тут в основном деревенские, а есть которые и из Родезии, и из самой Португалии. Их привезли сюда белые. Тем, кого сюда привезли, положено жить в бараках. Такой порядок. А я приехал в город но своей воле, как и ты, я у белого старшим состою и потому в бараке жить не обязан. Городских на рудниках мало, их нанимать не любят.

— А меня наймут?

Йоханнес кивнул, не переставая жевать травинку.

Колонна почти поравнялась с ними. Йоханнес поднялся, расправил затекшие ноги.

— Вставай, пойдем с ними.

Кзума с Йоханнесом спустились по пологому спуску и встали у обочины.

Впереди длинной колонны шагал индуна — рудничный охранник: он присматривал за рабочими. Остальные охранники шагали по обеим сторонам колонны, на расстоянии десяти метров друг от друга. Все индуны были вооружены тяжелыми дубинками, деревянными копьями с металлическими наконечниками. Люди тихо напевали на ходу.

Кзума с любопытством разглядывал колонну.

— Почему у индун копья?

— Такой порядок, — сказал Йоханнес.

Колонна приблизилась к ним.

— Здравствуйте! — приветствовал колонну Йоханнес.

— Здравствуй, Вильямсон! — крикнул направляющий индуна. — Ну как жизнь в городе?

— Как всегда, — ответил Йоханнес.

Они пошли в ногу с колонной, но вливаться в нее не стали.

Кзума приглядывался к шагающим рядом людям, но их лица ничего ему не говорили. Вдруг его взгляд упал на мужчину в летах — тот улыбнулся ему. Кзума улыбнулся в ответ, и старик помахал ему рукой.

— А это кто? — спросил Кзума у Йоханнеса.

Йоханнес, скользнув взглядом по старику, мотнул головой, Кзума снова посмотрел на старика.

— Как зовут твоего приятеля, Вильямсон? — перекрыл топот колонны громовой голос направляющего.

— Кзума, — крикнул Йоханнес.

— Привет, Кзума! — рявкнул индуна.

— Привет! — ответил Кзума и перевел взгляд на старика. Тот явно хотел ему что-то сказать, о чем-то предупредить, но о чем, Кзума не мог понять и поэтому только покачал головой.

— Вильямсон, он что, идет наниматься на рудник? — крикнул индуна.

— Он у Рыжего будет работать, вот у кого.

Здесь дорога сделала поворот, а когда она снова пошла по прямой, невдалеке показались рудничные ворота.

На востоке загорелись первые лучи солнца. Глухо грохотали тяжелые башмаки. За колонной волочился длинный хвост медленно оседавшей пыли. Над колонной неслась песня.

Ворота открылись, пропуская колонну. Из низкого закоптелого домишки вышли несколько белых, они проводили глазами проходящую колонну. Колонна свернула налево, и вскоре высокий отвал и группа зданий скрыли ее из виду. Топот шагов стих.

И тут же вновь загрохотали шаги. Но на этот раз топот послышался справа. Кзума повернул голову— новая колонна! Он вопросительно взглянул на Йоханнеса.

— Это идут с ночной смены, — сказал Йоханнес.

Ночная смена вышла за ворота. Во главе и по бокам колонны тоже шли индуны. Эта колонна точь-в-точь походила на предыдущую, но чем-то она и отличалась от нее. Было в ней что-то такое, чего не было в колонне, которая заступала на смену. Кзума вглядывался в лица проходящих мимо людей, но определить, в чем различие, так и не смог. А вместе с тем оно явно чувствовалось.

Колонна исчезла за поворотом дороги. Топот шагов стал тише, потом и вовсе заглох.

— Подожди здесь, — сказал Йоханнес и подошел к воротам. От ворот отделился индуна. Йоханнес поднял, расставил руки. Индуна ощупал его карманы. И только после этого пропустил Йоханнеса, и тот исчез за приземистым зданием.

Из-за поворота показались двое белых на мотоциклах. Индуна распахнул перед ними ворота. Мотоциклисты проехали на рудничный двор, а вслед за ними одна за другой подкатили три машины и тоже въехали в ворота.

Йоханнес не заставил себя ждать.

— Рыжий еще не приехал, подожди здесь, — сказал он.

За воротами прогрохотал долгий раскатистый взрыв. Кзума аж подскочил.

— До чего же здесь все непривычно, — сказал он.

— Со временем привыкнешь.

Мотоцикл, обогнув поворот, промчался к воротам.

— А вот и мой белый, — сказал Йоханнес.

Белый нажал на тормоз, мотоцикл по инерции пронесся еще метров десять и лишь тогда остановился. Белый, хохоча, спрыгнул с мотоцикла. Такой же высокий и широкоплечий, как Йоханнес, только помоложе и покрепче с виду. Лицо у него морщилось в улыбке, глаза весело поблескивали.

— Привет, Йоханнес! — сказал белый. — Интересно, к го приглядывает за ребятами, пока ты здесь околачиваешься?