Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Книга многомерна. Начинается она с яркого форзаца: дверь, открытая в комнату, а там — большое красное яблоко (несомненно, первичный образ «я», вполне счастливый. Следующий образ — никак не связанный с текстом ракурс на яблоко, закатившееся под рояль). А дальше — одинокая фигура девочки под дождем, некий зеркальный образ ребенка. Беседуя с читателем, художница рассказывает свою, параллельную историю детства, сложного вырастания, — словно бы комментируя поэта.
Этот диалог между текстом и образами — волнующий, как беседа всерьез. И мы поздравляем авторов и читателей с выходом этой прекрасной книги. Книги о детстве — такой, какой еще не было.
Ольга Седакова. Тристан и Изольда
Светлой памяти
Владимира Ивановича Хвостина
Вступление первое Послушайте, добрые люди, повесть о смерти и любви. Послушайте, кто хочет, ведь это у всех в крови. Ведь сердце, как хлеба, ищет и так благодарит, когда кто-то убит, и кто-то забыт, и кто-то один, как мы. Монашеское платье сошьем себе из тьмы, холодной воды попросим и северной зимы: она прекрасна, как топаз, но с трещиной внутри. Как белый топаз у самых глаз, когда сидят облокотясь и глядят на фонари. Судьба похожа на судьбу и больше ни на что: ни на глядящую к нам даль, ни на щит, ни на рог, ни на Грааль, ни на то, что у ворот. И кто это знает, тому не жаль, что свет, как снег, пройдет. О будь кем хочешь, душа моя, но милосердна будь: мы здесь с котомкой бытия у выхода медлим — и вижу я, что всем ужасен путь. Тебе понравятся они и весь рассказ о них. Быть может, нас и нет давно, но, как вода вымывает дно, так мы, говоря, говорим одно: послушайте живых! Когда я начинаю речь, мне кажется, я ловлю одежды уходящий край, и кажется, я говорю: Прощай, не узнавай меня, но знай, что я, как все, люблю. И если это только тлен, и если это в аду — я на коленях у колен стою и глаз не сведу. И если дальше говорить, глаза закрыть и слова забыть и руки разжать в уме — одежда будет говорить, как кровь моя, во мне. Я буду лгать, но не обрывай: Я ведь знаю, что со мной, я знаю, что руки мои в крови и сердце под землей. Но свет, который мне светом был и третий свет надо мной носил в стране небытия, — был жизнью моей, и правдой был, и больше мной, чем я. Вступление второе Где кто-то идет — там кто-то глядит и думает о нем. И этот взгляд, как дупло, открыт, и в том дупле свеча горит и стоит подводный дом. А кто решил, что он один, тот не знает ничего. Он сам себе не господин — и довольно про него. Но странно, что поступок уходит в глубину и там живет, как Ланцелот, и видит, что время над ним ведет невысокую волну. Не знаю, кто меня смущал и чья во мне вина, но жизнь коротка, но жизнь, мой друг, — стеклянный подарок, упавший из рук.- Бодлер - Вальтер Беньямин - Культурология
- Языки культуры - Александр Михайлов - Культурология
- Путешествие по русским литературным усадьбам - Владимир Иванович Новиков - Культурология
- Этика войны в странах православной культуры - Петар Боянич - Биографии и Мемуары / История / Культурология / Политика / Прочая религиозная литература / Науки: разное
- Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время. - Андрей Марчуков - Культурология
- Антология исследований культуры. Символическое поле культуры - Коллектив авторов - Культурология
- Мефистофель и Андрогин - Мирча Элиаде - Культурология
- Не надейтесь избавиться от книг! - Жан-Клод Карьер - Культурология
- Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая - Виктор Бычков - Культурология
- Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм - Илья Ильин - Культурология