Хороший сын - Роб ван Эссен

class="p1">Много будешь знать…

Думаешь, не стоит мне в это лезть?

Тут он даже немного смеется, почти сочувственно, но не неприятно, и я смеюсь вместе с ним.

А вообще, как он память-то потерял? – спрашиваю я. Авария? Психологическая травма?

Не знаю, отвечает Леннокс. Имеется в виду, конечно, что лучше мне этого не знать. Меньше знаешь – крепче спишь. Ага, расскажите мне, какой человек Леннокс, сколько бессюжетных триллеров я уже про него написал? Совсем не обязательно там была авария или повреждение мозга, кто знает, может, у таких историй с новыми личностями есть срок годности, а мы и не в курсе были, и искра жизни в личности Де Мейстера уже погасла. Идея странная, литературная, наверное, стоит ее использовать, но я как раз недавно это сделал, и моей издательше это ой как не понравилось.

А Йохан сейчас где? – спрашиваю я, отпивая кофе. Ах да, Леннокс заказал кофе.

Он улыбается. Ты имеешь в виду, куда мы едем?

Да, отвечаю я.

Опять эта кроткая улыбка.

Глава 9

Я бы после кофе вернулся в гостиницу, но Леннокс хочет еще куда-нибудь, и я шагаю с ним. На всех боковых улочках уже темно, но та, по которой мы идем, шумная и освещенная. Леннокс то и дело кидает монетки в кружки попрошаек, наверное, и в ресторане он заплатил, я как-то не обратил внимания. Он приводит меня в ночной клуб в каком-то закоулке, красная неоновая стрелка указывает на тяжелую металлическую дверь, которая распахивается, как только Леннокс бросает что-то неразборчивое человеку за ней. Мы сдаем верхнюю одежду и проходим в мрачный зал, размеры которого угадываются не сразу; темнота поглощает пространство, так что ни потолка, ни задней стены не видно. Где-то, вполне вероятно у стены, но, может быть, прямо посреди зала, стоит освещенная барная стойка из темного дерева, с блестящими кранами и бутылками. Перед стойкой пять официантов выстроились в ряд. Один из них лысый, вместо носа у него треугольная дыра, как в черепе.

У тебя, оказывается, еще ничего было, говорю я. У тебя хотя бы кожа была сверху.

Между нами и мраком в глубине клуба расставлены круглые столы с белой скатертью, от которых как будто исходит рассеянный свет. Большинство из них не заняты, все далеко друг от друга. Безносый официант провожает нас к свободному столику. Потом уходит и возвращается с ведерком льда, в котором стоит бутылка шампанского. Он мне кажется знакомым, не так, как будто я его уже видел, а так, словно его присутствие подтверждает разные невысказанные догадки. Дождавшись кивка Леннокса, он наполняет два бокала.

Где мы? – шепотом спрашиваю я у Леннокса, когда официант удаляется.

Здесь, отвечает Леннокс. Он так и раньше говорил. В следующей жизни ему надо стать стрелкой на карте города, ВЫ НАХОДИТЕСЬ ЗДЕСЬ. Стенды с картой города стоят ли до сих пор там, где начинаются спальные районы, или у торговых комплексов, или там, где заканчивается центр? Я не вожу машину и не знаю. Тем временем ничего не происходит.

Расскажи что-нибудь, говорит Леннокс.

Ты сегодня уже об этом просил, отвечаю я.

Ты же до сих пор писатель? Вот и расскажи что-нибудь.

Так это не работает, отвечаю я. Если ты пришел куда-то с фокусником, ты ведь не ждешь, что он постоянно будет показывать трюки?

Жду, говорит Леннокс, у большинства фокусников всегда есть в запасе парочка несложных трюков, чтобы развлечь окружающих. Они просят дать им монетку, потом монетка исчезает, и они достают ее у тебя из уха, типа того, или просят тебя загадать карту, а потом достают ее у себя из кармана.

Такое впечатление, будто он только тем и занимается, что сопровождает фокусников; кто знает, может, он уже тридцать лет работает импресарио и взял себе под крыло добрую сотню фокусников – почему бы и нет? – задача держать Бонзо в поле зрения наверняка не только на нем одном, это не работа на полный рабочий день, для этого у него есть другие люди, может, сейчас как раз будет выступать один из его подопечных, поэтому-то мы сюда и пришли.

Ну хоть что-нибудь расскажи, говорит Леннокс. Я думаю опять возразить, но по нему похоже, что он на самом деле просит, наверное, надо ему уступить.

Хорошо, соглашаюсь я. И рассказываю о мальчике, который в один прекрасный зимний день стоит у своего дома на канале и не может попасть внутрь: заледенел замок. Только он думает: надо попросить у кого-нибудь чайник с кипятком, как мимо проходит девочка в синей шапке и теплом пальто, связанные шнурками коньки перекинуты через плечо. Она понимает, в чем дело, и, отодвинув мальчика в сторону, наклоняется к замку, открывает рот и начинает на него дышать, медленно выдыхая, как будто это упражнение на медитацию. Через несколько минут она выпрямляется. Лицо у нее раскраснелось, из-под шапки выбились белокурые прядки волос. Сейчас попробуй, говорит она. Мальчик вставляет ключ в замок, и дверь легко открывается. Девочка заходит в дом вместе с ним.

Рассказ окончен.

Скатерти на круглых столах вокруг нас начинают светиться, как будто это такие большие плоские камни, по которым сейчас из темноты выйдет и направится к нам что-то огромное. У бара остался только официант без носа. Кажется, что у него на лице кто-то нарисовал черной краской маленькое перевернутое сердце.

Это скорее не рассказ, а бытовая зарисовка, говорит Леннокс. А мальчик и сам мог сделать то же самое.

Что он сам мог сделать?

Подышать на замок.

Да, говорю я. Но тогда рассказа бы не было.

Леннокс хмыкает. Как такое можно придумать?

Не знаю, отвечаю я.

Это романтический случай из жизни подростков, а мне шестьдесят, и это все, что я смог придумать? И что за внезапная просьба со стороны Леннокса? Может, это был личностный тест, и я его завалил. Испытуемый настроен сентиментально. Предпочел бы навсегда остаться молодым и испытывать только первую любовь, раз за разом.

Появляется официант и забирает бокалы. Я заглядываю ему снизу в несуществующие ноздри. Как будто прямо в мозг смотрю. В мозгу у него темно. Он спрашивает, может ли еще что-нибудь для нас сделать. Я думаю: вот сейчас Леннокс попросит его показать фокус, но нет. Официант уходит, а все столы и стулья медленно опускаются в пол. Леннокс встает, я тоже, мой стул уже так низко, что мне приходится опереться рукой на Леннокса, чтобы встать на ноги. Стулья полностью скрываются в полу, не остается даже стыков там, где были столы, теперь круглые пятна света размером со столешницу. К этим кругам сверху устремляются столбы света, мягкие колонны из туманного свечения. Мы стоим в темноте, где-то далеко с разных сторон я вижу другие фигуры, тоже в темноте, в основном это мужчины в костюмах. В столпе света что-то появляется, маленький водоворот из разных цветовых точек, как внутри у стеклянного шарика, он растягивается вверх и вниз и превращается в медленно танцующую женщину. Такая женщина есть в каждой колонне, они разные, с разными тонкими платками. Красиво сделано, они совсем как настоящие. Я приглядываюсь к деталям, как переданы фактуры, как перетекают друг в друга движения – как будто нахожусь на конференции, где демонстрируются последние новинки в области голографического искусства, а мне нужно будет написать отчет и дать рекомендации относительно приобретения. Женщина в нашей колонне медленно танцует со своими платками, они размыто-синие, размыто-зеленые, прозрачные, а она уже настоящая, это уже не пучок света, она смотрит поверх нас, слегка пресыщенно, танцует она босиком, музыки нет или есть, но звучит где-то очень далеко, настолько тихо, что не заглушает шелестящие звуки от движения ступней женщины в световом кругу на полу. Вес у нее есть. Ей как минимум сорок, груди немного висят, волосы тяжелые, темно-каштановые. Она танцует, иногда выступая рукой за границы светового столпа. Леннокс где-то позади меня, я делаю несколько шагов назад: неловко стоять к ней так близко. Платки исчезли, сейчас на ней темный жакет и больше ничего, бортики жакета прикрывают грудь, слева и справа видны выпуклости, а ничто так не пробуждает голод, как то, что еще чуть-чуть – и увидишь, достаточно одного