Ополченский романс - Прилепин Захар

Подойдя к двери, сделал левой рукой три коротких и один длинный звонок. Даже слишком длинный.

К некоторому удивлению Лесенцова, вдруг загрохотавшая на улице музыка оказалась слышна даже в подъезде.

С той стороны двери что-то спросили, но он не расслышал, что именно, и стоял в растерянности: “…а если не откроют? что тогда? чёрт!.. если не откроют?”

– Да кто там? – крикнул кто-то в квартире, но замки уже проворачивали свои челюсти, и Лесенцов понял, что спрашивали не его, и не про него, а про подростков, врубивших на улице музыку, и даже успел услышать из-за дверей ответ: “Те же придурки, что вчера!”.

Дверь поползла внутрь квартиры.

Лесенцов с силой ударил в дверь ногой и тут же выстрелил в грудь успевшему отшатнуться человеку. У человека был в руке пистолет, но это уже не имело значения.

За ним стоял ещё один – в шортах и голый по пояс – с карабином, но в него выстрелил Дак из автомата. Лесенцов в этот миг уже свернул влево, в коридор, ведущий на кухню, и, ещё не видя там никого, двигаясь по коридору, дважды выстрелил – пули вошли в стену, из которой полетела во все стороны белая извёстка. Сделав три стремительных шага, Лесенцов, вытянув руку с пистолетом, оказался на маленькой кухне, и увидел человека, зачем-то забравшегося столешницу; в одной руке этот человек держал кухонный нож, который тут же метнул в Лесенцова. Нож больно ударил Лесенцова рукояткой в лоб; в другой руке человек держал железный чайник, но им не успел воспользоваться: Лесенцов выстрелил ему в живот.

Человек сначала ударился спиной о навесные полки с посудой – загрохотали многочисленные тарелки, – а потом тяжело и слишком медленно повалился на пол. Лесенцов выстрелил ему ещё раз куда-то в бок.

Заметил, что из крана струёй бьёт в тарелки вода; и, на ходу сменив обойму, вернулся по коридору обратно в прихожую, успев за эти три шага услышать только одну автоматную очередь, – дальше наступила тишина, – и подумать, как минимум, о нескольких вещах.

Он подумал: “Ванная, совмещённая с туалетом, – слева от входной двери, а от меня сейчас справа. Ванную зачищал Скрип. Как бы он не вышел мне навстречу на звук моих шагов и не застрелил меня”.

Он подумал: “Перестали стрелять: а если убили всех моих людей – что тогда? Я сейчас выгляну в комнату и буду сразу застрелен с нескольких стволов? Нельзя ли этого избежать?”

Он подумал: “На улице не играет музыка, я её не слышу. Точно не прошло три минуты. Куда делись эти чёртовы подростки? Я же им заплатил”.

Все мысли вместились в один стремительный промельк.

Лесенцов дошёл до конца коридора, видя убитого им первым выстрелом человека, и, чуть присев, чтоб не получить пулю в голову, заглянул налево, в комнату.

В комнате валялся на боку второй, застреленный Даком.

Больше никого не было.

В углу работал телевизор. На столике возле телевизора стояли две раскрытые банки тушёнки.

Из этой комнаты вход был в следующую, вторую, справа. Там раздавался шум открываемых шкафов.

Тут же из второй комнаты явился Лютик.

– Всё? – спросил Лесенцов.

У Лютика были огромные глаза.

Автомат он держал так крепко, что, казалось, может переломить его.

– Там трое, – сказал Лютик. – Дак всех сразу, подряд. И добил из своего пистолета, – Лютик шмыгнул носом. – Я даже не стрелял, – признался он.

Поднявшись, Лесенцов обернулся к туалетной комнате: а где Скрип?

Скрип уже стоял в коридоре.

Лесенцов спросил у него глазами: что у тебя?

Скрип кивнул головой в сторону туалета. Он был бледен и глаза его горели.

Лесенцов заглянул в туалет.

Всё было в крови, в битом стекле и в мыльной пене. В ржавой ванне лежал расстрелянный человек с многочисленными пулевыми ранениями и, кажется, без глаза. Душевой шланг бил вверх. Кровь, текущая из ран, тут же разбавлялась водой.

– Дверь в ванную была заперта, – сказал Скрип. – Я отсюда его застрелил. Через дверь. Только потом выбил её.

Входная, в подъезд, дверь удивительным образом оказалась кем-то прикрыта.

Лесенцов прошёл во вторую комнату, к Даку.

Двое убитых лежали вкривь и вкось, отекая, на кроватях. Третий пристыл в луже крови на полу – со входным чуть ниже виска и с окровавленным животом, в который он вцепился двумя руками.

Дак, вытащив из-под кроватей чёрные мешки, деловито извлекал оттуда оружие. Лесенцов заметил части разобранного СВД.

– Тут их оставим? – спросил Дак обыденным голосом, и поднял глаза на Лесенцова. – У тебя кровь на лбу.

Лесенцов потрогал лоб.

– А… – он посмотрел на пальцы и вспомнил. – Ударился.

– М? – переспросил Дак про убитых.

– Нет, их надо вывезти.

– Сейчас милиция приедет? – спросил Дак.

– Может, – согласился Лесенцов.

Они перетащили все трупы в комнату с телеви- зором.

Выключили телевизор, воду в ванной и на кухне, свет во всех комнатах.

Ключ от входной двери торчал в замке.

Лесенцов выглянул в подъезд: было тихо.

Когда они уже вышли, взяв с собою три чёрных длинных сумки, полных оружия и б/к, выше этажом открылась дверь.

Лесенцов быстро, но тихо извлёк свой ПМ, Дак прижался спиной к стене, взяв автомат на изготовку.

– Это соседка, – сказал Лютик.

– Там милиция, – прошептала свистящим голосом соседка, склоняясь к ним через перила. – Сюда идите.

Когда милиция справилась с кодовым замком и оказалась в подъезде, Лесенцов и трое его людей уже были в квартире соседки.

Оставив приоткрытой дверь, они прислушивалась к происходящему внизу.

Спустя полминуты соседка вышла на звук поднимающихся шагов.

Лесенцов встал на её место у дверей, Дак – рядом. Он поинтересовался кивком: что будем делать? Лесенцов отрицательно качнул головой: ничего.

В щель голоса снизу были хорошо слышны, но Лесенцов всё равно распахнул дверь чуть шире.

– Соседи вызвали, – слышался мужской голос. – Говорят, у вас тут стрельба.

– У нас? – очень искренне удивилась соседка. – На улицах стреляют весь день. И соседские ребята – то музыку включат, то ещё чего. Думала, из-за них!

– Да, мы их опросили. Но они у соседнего дома стоят. Сказали, что петарды взрывали. Но не стреляли. А стреляли, соседи сообщают, здесь.

– Нет-нет, – сказала соседка убеждённо. – У нас не стреляли.

Лесенцов сначала услышал звук открываемого замка, а потом увидел, как медленно распахивается дверь в квартире напротив.

Там образовался мужчина, уже готовый выйти на площадку – нога в тапочке была занесена, – но, увидев, Лесенцова, он вздрогнул и поставил ногу на место.

Лесенцов держал в согнутой руке, на уровне своего лица, ПМ. Он дважды качнул глушителем, показывая: закройте дверь, пожалуйста.

Мужчина так же тихо закрыл дверь.

– Никто посторонний не заходил в подъезд? – не унималась милиция внизу.

– Нет-нет, – уверенно отвечала соседка.

– Там машина стоит с российскими номерами, не знаете, к кому приехала?

– У соседнего подъезда? Это, наверное, к Михаилу Семёнычу – у него родня в России, он хочет выехать. Пойдёмте, провожу. Я номер квартиры не помню, а на память проведу. По обшивке его дверь узнаю́. То ли третий этаж, то ли четвёртый. Михаил Семёнович, может, и вызывал милицию. Всё время вызывает. Никакого покоя с ним нет. Везде сепаратисты мерещатся.

Милиция послушалась соседки.

Хлопнула входная дверь в подъезд.

– Они не уедут, – сказал Лесенцов.

Скрип и Лютик смотрели на него, дожидаясь решения. Дак чуть покусывал нижнюю губу.

– Я выйду к ним, – решил Лесенцов.

– Погоди, – сказал Дак. – Вытри кровь хотя бы. Насохла.

Он взял с вешалки первую попавшуюся тряпку – оказавшуюся дешёвым шарфиком, – и бережно приложил ко лбу Лесенцова.

Ещё раз посмотрел на лоб:

– Заметно. Спросят, откуда… Кровь, вроде, не течёт больше.

Лесенцов передал свой пистолет Лютику.

– На одежде крови нет? Ну-ка, посмотрите… – он развёл руки, и повернулся боком. – Так. Ждите меня здесь. Если что – звоните людям Командира. Скажите, что вас штурмуют менты. Пусть едут на выручку… Но попробуем выкрутиться.