Женские лики Столетней войны - Елена Майорова

Долгих шестнадцать лет продолжалась война короля с сыновьями. Но даже ради восстановления мира в стране Генрих не соглашался освободить Алиенору. Ее разрушительная миссия перевела королеву в разряд его врагов. Ей перевалило за пятьдесят, и впереди маячил только мрак старости и одиночества. На возмущенные уговоры европейских правителей примириться с женой или хотя бы смягчить ее заточение Генрих отмалчивался. Правда, из мрачного Шинона она была переведена в Солсбери, но только потому, что там было легче контролировать ее содержание. Она не была узницей в прямом смысле слова: по ее желанию ее переводили из одной королевской резиденции в другую, она не была лишена привычного штата прислуги и удобств, приличествующих знатной даме столь высокого ранга, могла принимать окрестных дворян и выезжать на охоту. Вместе с королевой находилась ее самая младшая дочь Иоанна – как видно, Генрих считал полезным для принцессы перенять обычаи и манеры жены. Но самым страшным для нее была невозможность общения с сыновьями.

Не лишенная известий из внешнего мира, Алиенора с ужасом и возмущением узнала о стараниях Генриха получить разрешение папы римского на развод. Для нее это обернулось бы полным крахом. Но, к счастью, папа не внял настойчивым просьбам короля об аннулировании брака. Это не мешало Генриху всюду показываться с Розамундой, по существу, возведя ее в достоинство истинной королевы. Везде прославлялись ее нежность, уступчивость, мягкость характера – прямая противоположность Алиеноры. Но спустя два года красавица неожиданно удалилась в монастырь и скоро умерла.

После ее смерти в народе стали рассказывать, что любовь короля к ней была так велика, что он поселил Розамунду в уединенном замке, куда никто, кроме него, не знал дорогу. Злая королева выследила неверного мужа, а потом нагрянула к беззащитной девушке и принудила ее выпить яд.

На самом деле Розамунда Клиффорд умерла от самых естественных причин, но эта легенда показывала, чего англичане ожидали от француженки королевы.

На могильной плите Розамунды была выбита эпитафия на латыни, достойная острого языка самой Алиеноры:

Здесь покоится не Роза Целомудрия, а Роза Красоты,Но аромат ее испарился и сменился смрадом тления.

А год спустя поползли слухи, что Генрих безумно увлечен Аделаидой Французской, невестой собственного сына Ричарда. Гадкий утенок и в пятнадцать лет не превратился в прекрасного лебедя; однако красоту принцессе заменяли ум и очарование. И вскоре всем стало очевидно, что король поддался ее чарам. Встревоженный Людовик обратился в Рим с просьбой ускорить брак своей дочери и герцога Ричарда Аквитанского, но не успел добиться результата. Его разбил паралич (инсульт), и он умер вскоре после коронации единственного сына Филиппа. Его смерть в 1180 г. в стенах монастыря была мирной кончиной благочестивого человека.

Нетрудно представить, как подействовало на Алиенору известие о смерти первого мужа, почти ее ровесника. Вспоминались венчание в Бордо, коронация, паломничество на Восток, рождение дочерей… Он бы никогда не предал ее, не изменил, не унизил, как этот анжуйский блудодей!

Из заточения королева внимательно следила за успехами Генриха. Первая половина 70-х гг. стала вершиной его могущества. Ресурсы государства Плантагенетов, включавшего Англию и Западную Францию, были настолько велики, что он оказался самым сильным монархом Европы. Германские князья посылали к Генриху агентов, рассматривая его как возможного преемника Барбароссы в качестве императора Священной Римской империи.

Но сами успехи короля таили в себе зародыш упадка и будущих бед.

Сыновья, желая немедленно получить свою долю огромных владений Плантагенетов, единым фронтом выступили против отца.

Современник событий Ричард из Ховдена так описывал происходящее: «Все королевство Франция, король, сын короля английского, брат его Ричард, граф Пуату, Джеффри, граф Бретонский и почти все бароны Англии, Нормандии, Аквитании, Анжу, Бретани поднялись против короля Англии, отца, и опустошили его земли со всех сторон огнем, мечом и грабежом. Они осадили и взяли штурмом его замки, и не было никого, кто пришел бы ему на помощь… Похоже, сбылось пророчество Мерлина, говорившего, что детеныши льва восстанут против него».

И все же король победил, мятеж закончился.

Во время этого противостояния от какой-то острой болезни умер Генрих Молодой Король; на турнире, затоптанный лошадьми, погиб Жоффруа Бретонский.

История не оставила сведений о горе Алиеноры, но можно ли сомневаться, что страдания заточенной матери были беспредельны? Скорбел и Генрих – не только как отец, но и как государь, мечты которого об Анжуйской империи рушились. Но у него оставалось еще два сына: Ричард и Иоанн. Первый рано обнаружил те пылкие амбиции, которые искушали его старшего брата, и был настроен к отцу непримиримо. У его ненависти было два имени: Алиенора и Аделаида.

Все надежды Генриха сосредоточились на младшем, любимце отца Джоне.

После смерти Людовика VII в лице его сына Филиппа II Августа Генрих приобрел еще более опасного и деятельного врага.

На протяжении своего 43-летнего правления Филипп ни разу не пропустил кряду двух весен без того, чтобы не затеять войну с английским королем или его баронами. Все его мысли и все действия были направлены против этих опасных вассалов, дерзавших владеть во Франции втрое большим количеством земель, чем их сюзерен-король. Цель, к которой он стремился, состояла в том, чтобы отвоевать все континентальные владения и заточить анжуйских королей на туманных островах их Англо-Нормандского королевства.

Нормандия была искренне предана Плантагенетам, но бретонцы и аквитанцы их не любили, жаждали независимости и были готовы воспользоваться первым удобным случаем, чтобы отделиться. Тактика Филиппа Августа заключалась в том, чтобы поддерживать мятежников. Он объединялся с сыновьями против отца, с братом против брата, с племянником против дяди. И не будь этих внутренних раздоров, весьма возможно, что могущественная империя Плантагенетов уничтожила бы французскую королевскую власть, ничтожные владения которой она теснила со всех сторон.

Генрих скончался в замке Шинон на пятьдесят восьмом году жизни и тридцать шестом году правления, оставленный всеми, кроме Уильяма, сына от Розамунды. С ужасной тоской он сознавал свое одиночество. Как сообщает Джеральд Уэльский, при последней встрече он поцеловал Ричарда и глухо произнес: «Молю Бога, чтобы Он не дал мне умереть, прежде чем я отомщу тебе».

«Его царствование было замечательно, – отмечал У. Черчилль. – Его усилия организовать обширную анжуйскую державу свидетельствуют о его возвышенном уме, и не он был виной ее распада; его законодательство пережило века. Он нашел королевскую власть униженной, а оставил ее настолько сильной, что она сумела вынести испытания двух неудачных царствований и революции. Этот тиран, которого так страстно ненавидели при жизни и обвиняли после его смерти, тем не менее занял одно из первых мест среди великих основателей английского государства».

Тотчас по кончине Генриха II Ричард отправил своего доверенного освободить мать. Но тот нашел ее уже освобожденной, в королевском дворце, «более величественной, чем когда-либо». 67-летняя Алиенора за время заточения много передумала, переосмыслила и, можно сказать, выковала себя новую – многоопытную советчицу сыновей, мудрую законодательницу, покровительницу слабых и сирых.

Первым и самым важным ее делом стала коронация любимого сына. Англия должна была увидеть своего блистательного молодого короля (до этого он там почти не бывал), восхититься его превосходными качествами и стать ему преданной навсегда. Она обставила эту церемонию со всей торжественностью и пышностью, столь любимой уроженцами Пуату. Сама она в излюбленном пунцовом бархате, в мехах и короне не посрамила королевский дом и предстала перед подданными как полноправная правительница государства. И это вполне соответствовало существующему положению вещей: Ричард, только что коронованный, думал лишь о том, как бы поскорее отправиться в Крестовый поход.

Доверив верховное управление Алиеноре, придав ей толковых советников, он покинул Англию. «Вся его жизнь, – с горечью признавал У. Черчилль, – была великолепным парадом, после которого осталась голая равнина».

К этому времени относится сближение Алиеноры с монастырем Фонтенвро. Она стала часто удаляться в выделенные ей сестрами монахинями покои. Практика временного пребывания светских лиц в монастыре порицалась на протяжении всей истории средневекового монашества, но ее сохранение вполне объяснимо. Аристократки основывали монастыри, оказывали им покровительство и были вправе ожидать ответных услуг.

Тяготы правления государством целиком легли на плечи Алиеноры. Ее внешний блеск истерся старостью, но подлинное сияние ума и благородства осталось. Так, в преддверии 70-летия, когда ее немногочисленные ровесницы обращались к Богу, эта удивительная женщина снова была вовлечена в активную политическую жизнь и вознесена на вершину могущества.