Тайник 21 - Марина Тихонова

Все время ходит, садится, мучительно долго ищет что-то и тут же вскакивает. Снова ходит.

Вижу только очертания комнаты. Если отвернусь от краешка темного деревянного стола, на котором сосредоточился, сразу же перед глазами все становится желтым и оранжевым, жгучим, пыльным.

Свободного пространства почти нет. Шкафы, еле сдерживающие давление книг и папок, нависают над нами.

Маршировать ему приходится вдоль окна и гигантского, не по размерам кабинета, сейфа в углу. Пять шагов, поворот, еще два и обратно.

– Куда и с какой целью вы едете? Да подожди ты со своими советами, надо было сидеть у себя на станции, как положено! Конечно… – фыркает, снова садится. Стул под ним скрипит, а тень его длинная и худая. Я вижу, как она скользит туда-сюда по полу.

Кажется, они слишком долго молчат. Начинаю чувствовать беспокойство, но что сказать – не знаю. Думать тяжело, какое-то оцепенение, и везде этот удушливый свет.

– Дэн, подними голову! Там, над сейфом… – Юлька.

Кирилл между ней и Сашкой, винный дух от него медленно расползается по комнате. Только бы не отключится.

– Посмотри! – достанет же! Я ни черта не вижу, пятно какое-то. Похоже на объявление, поблекшее от старости. Она думает, я разберу эти буквы?

– Мы едем к Магистру, у нас приглашение на праздник! Так что вы не имеете права нас задерживать! И вообще, пошли! – шум и возня справа, Киру усаживают на место.

– Успокойся!

Некоторое время я слышу, как в спертом воздухе звенят и переливаются пылинки. Никаких шагов. Только в коридоре кто-то громко разговаривает и смеется. Медленно на стол выползает гусеница, примерно с палец размером, тащит за собой бледное тело, пересекает тень от горы бумаг и появляется в освещенном треугольнике еще большей, чем до этого.

– Никто вас не задерживает, вы свободны в передвижениях. Вы ведь не нарушили никаких правил? – одновременно с другой стороны:

– Весьма сомнительно, что Магистр их ждет. Думаю, нельзя их отпускать. Мы не знаем, кто убил Шенаха с сыновьями, а ведь у Лагена и Ласера еще пять братьев. Нужно все хорошо обдумать, от этого решения многое может зависеть.

– Гэлван, мне кажется, или ты должен был отправиться к себе еще на рассвете?

– Я старше тебя по званию и имею право… – замолчал, слышно хриплое яростное дыхание из-за стола, – по крайней мере осмотри их вещи, мне не нравится их одежда, вот этих двоих. Запах волков. Они или друзья оборотней из леса, или враги. И в обоих случаях тебе грозят неприятности. Либо придется объясняться с полицией, либо…. – понижает голос до шепота, – сохрани тебя Бог, если за ними охотятся, как только в лесу прознают, что они здесь, за ними придут… Ты понимаешь, о чем я? – еще тише, – посмотри на них – разве ты не чувствуешь? – уже эхо от слова, – кровь.

Гусеница резко выгибается, поднимает голову и с лязгом вонзает острые, сверкнувшие холодным металлом, зубы в доску. Секунду-другую она грызет ее как сумасшедшая, по краям вырастает горка опилок. А хвост дергается и бьет по столу. Не проронив ни слова, мэр заносит над ней огромную в кожаном переплете книгу и опускает с такой силой, что слышно, как стол трещит по швам. И еще один, противный, хлюпающий звук. Пусть только он не поднимает книгу больше, не надо! Оставь ее лежать так! Но мэр не слышит моих мыслей. Оторвав регистрационный журнал от поверхности, он еще три-четыре раз лупит по одному и тому же месту. Вся пыль взлетает в воздух. Кругом раздается кашель. Я улавливаю шипение и лязг зубов. Через минуту все заканчивается. Мэр садится. Его сухой резкий смех отгоняет чувство отвращения и ужаса, охватившее меня. Если не смотреть на книгу и не думать, что находится под ней.

– Вот невезение, паразитов что-то полным-полно в этом сезоне, попортят они нам яблоки! Неудача! Ладно, – вскакивает и оживленным уверенным голосом, – сам видишь, мне некогда о всякой ерунде беспокоится! Ну надо же, куда забралась, паршивка! Потому что глупости! Что, эти мальчишки, по-твоему, смогли бы убить хотя бы одного волка? Впрочем, – в сторону от меня, – а, ну его! Деньги у вас есть? За бесплатно вам тут поесть и поспать не удастся, в другое время еще может быть, а сейчас лишнего ничего нет. И тем более – свободных рук.

– Мне придется отправиться в город, так это оставлять нельзя.

– Давай, давай, объясни, почему они мимо тебя проскочили! Так что на счет денег? А?

– Вот! – Кира вытаскивает на стол помятую бумажку с Томасом Джефферсоном.

– Откуда она у тебя? – у Юлы лицо вытянулось. А Сашка молчит. Молчит? Кирилл что, стащил у Санька из куртки его талисман – два доллара2, которые ему отец привез из штатов?

– Молодой человек, бросьте шутить! Мой внук такое за пол дня нарисует! Я про деньги говорю!

– Нет у нас ничего. Может, найдем другой выход? – глотать больно, во рту пересохло.

– Я так и знал! Идите, умойтесь в гостинице, там вас накормят. Потом Бьолу разыщите – он вам о все объяснит. Но сделайте одолжение, чтоб дня через два я вас тут и в помине не видел! – грозно, как будто мы что-то натворили, – на всякий случай.

– Пошли! Есть хочется! Юль, а у них, наверное, пива нет? Что-то жарко очень, – Кирилл забирает со стола портрет Джефферсона и прячет в задний карман. Санька не говорит ни слова. Как немой. Я на мгновение растерялся из-за этого. Смешно, так бывает – знаешь, например, что это он говорит, а как звучит его голос потом – ни в жизнь не вспомнить!

Я все пытаюсь разобрать, на что мне Юлька указывала, слова плохо связываются между собой, ощущение такое, что самое важное я все время пропускаю. Нельзя было так долго сидеть в запертой комнате с Кириллом. От него просто мухи дохнут!

За спиной смотритель продолжает о чем-то спорить с мэром, дверь закрывается, теперь их крики приглушеннее, но выше. Здание старое, одни коридоры и повороты. Прохладно, хочу сесть и отдохнуть на полу, на улице такое пекло! То и дело натыкаемся на кого-то, очень много людей, и все разговаривают. Одновременно. Кажется, у меня голова сдвинется от этого. Впереди показался выход. От одного взгляда на раскаленный песок меня разбирает тоска. Все ближе и ближе, жара уже вливается в легкие с воздухом. Кирилла шатает, его постоянно направляют, чтоб не попался под ноги. Таким большим себе кажешься, я помню, а со стороны… Кира еще маленький, мне не верится, что он вырастет когда-нибудь, станет длинным как Санька, скорее – наоборот. По-моему, он уменьшается и уменьшается, и однажды просто исчезнет. Черт, здорово ему влетит! Ненавижу, когда Сашка злится молча. Дело, значит, хуже некуда.

Останавливаюсь. Слова, наконец, выстроились по смыслу, и я понял, о чем говорила Юла. Объявление было как раз по нашу душу. «Будьте внимательны! Если встретите охотников за ключом, задержите их! Выполните свой долг! Не доверяйте незнакомцам!»

Не доверяйте незнакомцам. Особенно с синими перьями в рукавах. Ноги наливаются свинцом, тяжелеет голова. Как надо быть осторожными! Как нам не влипнуть здесь в историю? Еще больше, чем сейчас. Но мысль внезапно соскальзывает и возвращается к зубастой гусенице. Что, у них тут такое водится на деревьях? Смотрю вверх на раскидистые яблони, они здесь повсюду. Высоко-высоко – небо. Представить сложно, как далеко от нас облака, и там ветер может лететь по прямой сколько вздумается. Над кронами, где-то в сотне метрах над нами…

За лестницей не уследить! Только успеешь ободрать одну ветку, тут же несешься к следующей! А петляет так, что я запутываюсь, где верх – где низ, не то что – право – лево. Смех разбирает! Представляю, как я выгляжу со стороны, балансируя на перекладинах и охотясь за спелыми миндальными яблоками, ну точно слон на коньках! Приятно держаться за ветки, чувствуешь, как по ним течет сок, жизнь, сила.

Никакого сладу с ней! Мне кажется, она специально забирается в самые густые заросли и все выше. У остальных лестницы покладистее, пока один ярус не соберут, на следующий не полезут. Внизу живого места нет, людей – сотни две, не меньше, а еще корзины с яблоками, то опускаются заполненные, то поднимаются опять пустые. Голова кружится от суеты!

Там, ближе к земле, слышен хохот и нескладное пение, а я дальше и дальше забираюсь в тишину и солнечный свет. Никого кругом, один ветер блуждает в листве и шепчет что-то. Не боюсь из-за уверенности, что не упаду, лестница как-нибудь извернется, и я опять за нее схвачусь, но проверять не стану. Пока не хочется. Яблоки такие красивые, но очень твердые, людям не укусить. Можно только разрезать, а внутри они сочные, кладешь в рот маленький кусочек и он долго-долго тает. Сладкий.

Кто-то рассмеялся рядом. Я не успеваю повернуться, золотистые волосы мелькнули в листве и исчезли. Или мне кажется, или я на самом деле постоянно натыкаюсь на нее, узнать хотя бы имя… Конечно, эта проклятая лестница никогда не вырастет в ту сторону, которую надо! Сначала осторожно, потом увереннее я перебираюсь на ветки и лезу вверх. Даже не за голосом, просто нравится, хотя от него у меня появляется подозрительная легкость в голове и слабость в ногах. Слышу, продирается сквозь крону, растет за мной, отвечают они за пассажиров, что ли?