Скрываясь в объятиях тьмы… - Марина Дечко

Мне удалось!

Скользнув глазами через непроницаемую черноту папки, я всего на мгновение смогла различить ее содержимое. По крайней мере, то, что было наверху. Взор, отсутствующий у других людей, и до этого дня лишь осложнявший мне жизнь, теперь оказался со мной по одну сторону, позволив моим мыслям и глазам перенестись сквозь толстый слой сомкнутых створок. Мне удалось узреть ее содержимое, не открыв папку.

И увиденное поразило меня.

Неожиданностью.

Страхом.

Жестокостью.

Тьмой.

Глава 4.

Это случилось так, как будто на экране телевизора один кадр сменился другим.

Словно щелчок, открывший для меня неизведанное.

Сначала я просто смотрела на темную поверхность папки, но затем, прикоснувшись к ней и заглянув через ее непроницаемую поверхность внутренним зрением, осталась сидеть, словно парализованная. Несколько секунд, пока отвращение, смешанное с удивлением, не позволяло мне двигаться, прошли как час.

Я надеялась лишь на то, чтобы никто не заметил изменений, отразившихся на моем лице. Но, к счастью, сегодня Фортуна была со мной за одно. Отец, приветствовавший полицейского, задал ему несколько вопросов по поводу поимки преступника, так что это отвлекло капитана от меня. Когда же хладнокровие, хоть и только внешнее, вернулось ко мне, я смогла оторвать руку от злосчастных документов и нацепить на лицо маску безразличия. С такими тренировками мне скоро удастся пользоваться этими навыками лучше специально обученных людей. Только вот этот факт меня отнюдь не радовал.

Папа, уточнивший, закончили ли мы с дачей показаний, наклонился и поцеловал меня в щеку.

- Привет, милая, день сегодня просто ужасный. Как ты?

- Ничего, - отозвалась я, - надеюсь, ответила на все вопросы капитана.

Последняя фраза была произнесена с утвердительной интонацией, так что мой собеседник встал и, поблагодарив меня за сотрудничество, покинул дом.

Я проследила за ним взглядом, пытаясь понять, удалось ли ему обнаружить изменения в моем поведении, но молодой человек ни разу не обернулся, отчего я решила: он не заметил.

- Не нальешь и мне чашечку? – Спросил отец, усаживаясь на место полицейского и прерывая мои рассуждения. Он оставил свой портфель на другом стуле, и устало потер глаза. – Совсем не выспался с этим переполохом, – пожаловался он, наблюдая за мной.

- Да, только кофе уже остыл, так что придется подождать, пока новый разогреется, - пока отец ожидал своего напитка, я старалась направить ход мыслей в сторону поступления, переселения на новое место жительства. В конце концов, на листья, с которыми играл ветер за окном, - в общем, на все, способное отвлечь меня от того, что предстало перед внутренним взором несколько минут назад.

- Адрианна, ты сегодня рассеянна, - долетели до меня слова отца.

- Почему-то это даже не удивляет, - появилась на пороге мама, - хорошо, хоть встала с постели. Не знаю, мне все же кажется, что лучше показать ее врачу. – Она подошла к папе, и, обняв его, пожаловалась: - К тому же, она настояла на даче показаний, когда я считала более правильным подождать тебя.

- Мам, не нужно. Лучше налей папе кофе, а я пойду к себе. А то после разговора с полицейским голова совсем разболелась, - здесь даже не пришлось обманывать. Это уже радовало, ведь я просто ненавидела врать. Тем более, своим родителям. Они не заслуживали такого отношения.

- Конечно, ты же не послушала меня. – Мамин голос выдавал тревогу. - Впрочем, это не новость. Ты всегда была своевольной.

- Не поговори я с ним сегодня, пришлось бы делать это завтра или еще в какой-нибудь день. Рассчитывать на то, что меня оставят в покое, было глупо. К тому же, я почти ничего не рассказала ему, ведь мы с Машей практически не общались…

- Ладно, - по выражению лица мамы стало заметно, что ей надоело спорить, - приляг и отдохни.

- Папе черный, без сахара, - напомнила я перед тем, как выйти из гостиной.

Хорошо, что они отпустили меня без лишних вопросов, потому что имитировать спокойствие на лице, когда внутри бушует буря, оказалось крайне сложно. Поднимаясь наверх, я старалась ускорить шаг как могла. Мне больше не удавалось сдержать поток размышлений. Не успела дверь моей комнаты захлопнуться, как я, совершенно опустошенная, рухнула на постель. Чувства, эмоции, переживания, - все разом захватило сознание, запрещая просто жить, заставляя думать лишь об одном.

Перед глазами снова предстала жуткая картина увиденного. Теперь у меня не осталось никаких сомнений: это оказалась она. Девушка из соседнего дома. В папке лежала ее фотография. Признаться, тело было не то чтобы мумифицировано. Нет! Это - нечто иное, что-то, чему не существовало объяснения в природе. Насколько я себе представляла, при мумифицировании человек как бы высыхает, а здесь же…

Маша лежала на траве в совершенно неестественной позе: руки, нелепо изогнутые, покоились над головой, да и изгиб тела – как будто в последние мгновения она стремилась навстречу чему-то. Все выглядело совсем не так, как когда умирают люди в своих постелях, отчего мне стало понятно: ее принесли сюда уже после смерти. Однако поражало другое. Ее кожа, да что там – все в ней словно состарилось за эту ночь. Глубокие морщины, покрывавшие изуродованное тело, казались чуть ли не порезами. И снова - она не была мумифицирована. Здесь бы подошло другое слово…

Безжизненна.

Даже не так. Безжизненным человек может быть после смерти, но то, что произошло с ее телом, показалось мне просто чудовищным. Кто-то лишил ее жизни, за считанные мгновения опустошив бедную девушку, словно сосуд.

Знаю, звучит как бред. Да я бы и сама так отнеслась к услышанному, если бы не увидела все своими собственными глазами. Знакомые черты говорили, что это именно та девушка, которую я видела накануне ее гибели, только на фото она стала старухой. Кожа, еще вчера светившаяся молодостью, сморщилась, словно древний пергамент, повидавший многое на своем веку. Множество морщин, от мелких до глубоких, покрывало те участки, что не были прикрыты одеждой. Светлые, длинные локоны, которые Маша так часто завивала, теперь были лишены всякого блеска. Они словно выцвели, истлели за одну ночь. Я вспомнила ее глаза, и ужас снова окатил меня холодной волной. Когда-то голубые, они потухли как угольки на догоревшем костре. Больше не было признаков радости, хорошо известных нам при жизни, ощущения света, познаваемого от первого вздоха, да и всего остального, что сопровождает человеческую жизнь.

Но нашлось в ее внешности то, что не поддавалось никакому объяснению и шло вразрез со всем увиденным мною. На ее лице, все еще узнаваемом, светилась улыбка. И не та, которая может лишь слегка тронуть губы, нет. Ей было объято все. Она выдавала такое удовлетворение, как будто все, к чему стремилась в жизни бедная девушка, оказалось в миг достигнуто, и ей ничего не оставалось, кроме как оставить со спокойным сердцем этот грешный мир, уйдя навстречу свету, который она видела.