Лазурный берег, или Поющие в терновнике 3 - Пола Сторидж

Студенты, на ходу дожевывая сэндвичи, поднялись со своих мест (при этом откидные сидения с шумом хлопали) и пошли на сцену.

Фредди, который в этом спектакле играл Брута, с ходу начал монолог:

– Мы кажемся кровавы и жестоки —Как наши руки и деянье наше;Но ты ведь видишь только наши руки,Деяние кровавое их видишь,А не сердца, что полны состраданья.Лишь состраданье к общим бедам Рима —Огонь мертвит огонь, а жалость – жалость —Убило Цезаря. Но для тебяМечи у нас притуплены, Антоний,А наши руки также, как сердца,В объятия тебя принять готовыС любовью братской, с дружбой и с почетом.

Джастина вновь остановила репетицию.

– Стоп, не так быстро!

В этот момент к ней подошел Гарри – тот самый молодой человек, который играл Юлия Цезаря, и его девушка.

Смущенно улыбнувшись, Гарри произнес:

– Миссис Хартгейм, извините, но мы с Мери хотели бы попросить Вас…

Джастина подняла голову.

– Да, конечно…

– Не могли бы Вы отпустить нас сегодня немного пораньше? – спросил Гарри.

– Что-то случилось?

– Да… То есть нет…

– Так «да» или «нет»?

Гарри замялся.

– Извините, но мы… Простите, миссис Хартгейм, но мы с Мери ждем ребенка… И мы хотели бы быстро съездить в Лондон… Нас ждут у доктора…

– Тем более, – добродушно вставила Мери, – что моего Гарри, то есть Юлия Цезаря, только что убили первые политические террористы, и теперь он вряд ли понадобится им еще раз…

Джастина заулыбалась.

– О, конечно – какие могут быть вопросы? Если вам так необходимо…

Мери и Гарри оживились.

– Спасибо, миссис Хартгейм!

И, развернувшись, пошли к выходу, провожаемые завистливым взглядом Джастины…

В тот день она освободилась как обычно – к двум часам дня.

Надо было идти домой.

Одевшись, Джастина направилась в свой квартал той же дорогой, по которой шла в колледж святой Магдалины сегодня утром.

Ага, вот и то самое кафе, в которое она сегодня заходила. Может быть, зайти еще раз?

Да, пожалуй.

На этот раз в кафе было немноголюдно, и Джастина уселась за дальний столик – как раз за тот самый, где сегодня утром она видела какого-то странного человека, то ли поэта, то ли сумасшедшего.

– Кофе, пожалуйста, – кивнула она подошедшему официанту.

Тот, сделав в своем блокноте пометку, на какое-то мгновение задержался у столика.

– Чего-нибудь еще?

Джастина, немного подумав, отказалась:

– Нет, благодарю вас… Мне скоро домой… Там и перекушу…

Гарсон, немного смутившись, спросил как видно, стараясь вложить в свои интонации как можно больше осторожности:

– Простите, вам наверное, не очень нравится, как у нас готовят кофе?

Удивленно посмотрев на него, Джастина в свою очередь поинтересовалась:

– А почему вы так считаете? Гарсон смущенно молчал. Немного подумав, она произнесла:

– Если бы мне действительно не нравился ваш кофе, я бы вряд ли зашла к вам…

– Просто сегодня утром ваш кофе остался нетронутым… – ответил гарсон, все так же смущаясь. – Еще раз простите за столь нескромный вопрос…

Джастина натянуто заулыбалась.

– О, что вы, что вы – кофе был превосходен… Просто я задумалась, а потом уже не оставалось времени – надо было идти… – объяснила Джастина и с удивлением уловила в своем голосе нотки оправдания.

Гарсон принес кофе и, непонятно за что еще раз извинившись, удалился.

А Джастина вновь погрузилась в свои невеселые размышления…

Итак, Лион твердо (а судя по тону, которым он сегодня утром говорил с ней – очень твердо) решил, что им необходим ребенок.

Что ж – его можно понять.

Необходим ли ребенок ей, Джастине?

Ну что за вопрос?

Тогда поставим вопрос несколько иначе: необходим ли ей чужой ребенок? Но ведь он теперь чужой…

А потом, когда они его усыновят или удочерят (она еще не думала, кого лучше взять на воспитание – мальчика или девочку), он станет своим…

Да, Джастина, к детям быстро привыкают… Дети, которые живут в твоем доме, никогда не бывают чужими.

Значит, необходим.

Конечно. Особенно теперь, когда после смерти дочерей она столь обостренно чувствует, как одинока будет в надвигающейся старости.

Да, Джастина, как ни крути, как ни рассматривай себя по утрам в зеркале, а старость не за горами.

«Надо быть мужественным, надо быть реалистом», – как говорил в свое время Дэн.

Он ведь тоже был прав – и Джастина целиком верила ему – так же, как теперь верит Лиону.

Да, стало быть, надо решаться…

Но ведь это – такая огромная ответственность!

Может быть, даже большая, чем иметь своего собственного ребенка…

Но ведь Лион прав – нельзя покинуть этот мир, не выполнив своего предназначения…

А главное предназначение человека – дети.

Джастина, размышляя таким образом, отрешенно смотрела на остывающий кофе.

Мимо нее несколько раз с безразличным и скучающим видом прошелся гарсон.

Джастина почему-то ощутила в себе прилив непонятного гнева – какое ему дело, будет пить она кофе или нет? Ведь она платит свои деньги, заказывая этот напиток, а что потом – выльет ли она его, оставит нетронутым или выпьет…

Какая разница?

Ведь это – вмешательство в ее жизнь, точнее – во внутренний мир!

Да, именно так – во внутренний мир! Успокоившись, Джастина ужаснулась. Боже – что я такое думаю! А если бы…

Нет, как хорошо, что у нее хватило ума не взорваться, как хорошо, что она, будто бы ничего не случилось, все так же сидит, склонившись над своим кофе.

Как хорошо, что люди все-таки не умеют читать чужих мыслей…

Большинство людей…

И, мысленно извинившись перед гарсоном, виновато взглянув на его, она залпом выпила почти остывший напиток и, оставив на столике мелочь, заторопилась к выходу…

Придя домой, она, к своему удивлению, не застала Лиона.

– И где это он может быть? – в растерянности пробормотала Джастина.

Она несколько раз окликнула его:

– Лион! Ли-он!

Лиона, судя по всему, дома не было. Пройдя в его кабинет, она нашла записку:

Никуда не уходи, будь дома, я скоро приду. Целую тебя

– твой Л.

– Странно, – произнесла Джастина вполголоса, усаживаясь в кресло, – ведь Лион вроде бы никуда не собирался… По крайней мере, он ничего мне не говорил об этом сегодня утром…

Она взяла со стеллажа первую попавшуюся книгу и развернула ее.

Неожиданно из книги вывалилась любительская фотография Барбары – пожелтевшая от времени, с оторванным уголком, она была сделана еще тогда, когда та была частым гостем в Дрохеде…

Счастливые времена!

Невольно задержав взгляд на этой старой, забытой фотографии, Джастина со вздохом вложила ее в книжку и поставила ту на место.