Тройной агент - Джоби Уоррик

То, кем был джихадист в повседневной жизни, вызвало шок, особенно в иорданской разведке Мухабарат. Одной из восходящих звезд радикального ислама оказался незаметный врач-педиатр, живший у них под самым носом.

Дальнейшее предоставили Мухабарату. В ЦРУ и его зарубежных западных аналогах только мониторят джихадистские сайты, ну, может быть, иногда закрывают их, но чаще предпочитают тихо изучать — вдруг там проскочит информация о том, что враг задумал? Мухабарату же следовало решить, представляет ли человек, под маской вымышленного Абу Дуджаны призывающий мусульман на священную войну, реальную угрозу безопасности Иордании и ее соседей. Кому-то придется теперь заняться этим Хумамом Халилем аль-Балави. В конце концов, этим «кем-то» оказался сотрудник среднего звена, разбиравшийся в интернетном джихаде; впрочем, у них в отделе антитеррора в нем разбирались все. Звали сотрудника Али бен Зеид; в начальственных кругах он был известен как шариф Али, то есть не просто Али, а очень-очень уважаемый Али, чему причиной было его аристократическое происхождение. Бен Зеид был прямым потомком первого властителя Иордании Абдаллы I, а нынешнему королю приходился двоюродным братом.

В свои тридцать четыре бен Зеид был ветераном разведки, прослужил в ней уже десять лет и имел несколько орденов и благодарностей в приказе, в том числе одну и от ЦРУ. Не желая, чтобы кто-то думал, будто он пользуется привилегиями, которые дают ему родственные связи с царствующим домом, шариф Али работал день и ночь и никогда не упоминал о своей близости ко двору, если этого не требовалось, дабы чего-нибудь добиться для всего подразделения. Однажды во время тренировочных сборов в пустыне он таки воспользовался своим особым положением, но только для того, чтобы весь личный состав их лагеря каждый день получал в качестве ланча бигмаки с жареной картошкой. При этом был серьезен и вдумчив. Любимым его оружием был устрашающе громадный израильский пистолет «дезерт-игл» (орел пустыни) той модификации, что приспособлена под патроны «магнум» сорок четвертого калибра[16]. Бен Зеид надеялся, что такая пушка уравняет шансы, если ему придется столкнуться со злоумышленником, поставившим своей целью убийство члена королевской семьи.

Коренастый, широкогрудый бен Зеид был большим западником, чем подавляющая часть его коллег, что неудивительно: долго жил в Бостоне, учился там в колледже, а практику проходил у сенатора-демократа от Массачусетса Джона Керри. Его английский выговор, отработанный на восточном побережье США, был безупречен, чему способствовало то, что и на родине он плотно общался с коллегами-американцами, особенно с рейнджером по имени Даррен Лабонте из опорного пункта ЦРУ в Аммане. С Лабонте он часто работая в паре, когда две разведки объединялись для расследования какого-либо дела; вместе они объехали весь мир от Восточной Европы до Дальнего Востока. У обоих молоденькие жены, оба женились недавно и часто проводили уик-энды вчетвером, лениво полеживая на палубе яхты бен Зеида где-нибудь на Красном море в районе Акабы.

Бывало, бен Зеид и Лабонте, объединившись, мозговым штурмом раскалывали трудные дела, но мало какое из них по непонятности могло идти в сравнение с делом загадочного врача, разбираться с которым назначили высокородного иорданца. Мухабарат собрал на Балави кипы материала, за ним следили неделями, много раз прошли туда и обратно весь его нарочито тривиальный путь из центра Аммана к лагерю беженцев «Марка», где он работал в ооновской клинике «Материнство и младенчество». Файл за файлом бен Зеид штудировал его досье и ежедневные донесения агентов, думал над ними, откладывал в сторону, а потом снова начинал перечитывать.

Кто же он, этот парень? — спрашивал себя бен Зеид, не скрывая недоумения от коллег. Ничто в этом Балави не вписывалось в клеточки стандартного портрета террориста или пособника преступной группировки. Не было у него ни столкновений с законом, ни буйного прошлого; в связях с радикальными элементами вроде бы тоже не замечен — даже с иорданскими «Братьями-мусульманами», этим еле живым уже восьмидесятилетним общественным движением, которое теперь если и замечают, то только благодаря званым обедам, на которых они собирают средства для помощи иракским сиротам и вдовам.

Напротив, досье отображало образ молодого человека необычайных способностей, успевшего много чего добиться. Происходит этот Балави из вполне благополучной, образованной семьи, где ни у кого никогда не было даже малейшей склонности к скандалам. Верный муж, души не чающий в своих малолетних дочках. Что человек хороший, у него прямо на лбу написано, хотя внешних признаков религиозного рвения он и не выказывает.

Учился всегда замечательно. Школу закончил в Аммане со средним баллом в девяносто семь процентов. В колледже получал государственную стипендию, которой был награжден правительством Иордании. Владеет английским.

После колледжа его, не глядя, брали на биофак в Иорданский государственный университет, но он предпочел уехать за границу, чтобы изучать медицину. Прошел по конкурсу в Стамбульский университет и, хотя тогда ни слова не говорил по-турецки, через шесть лет получил и степень бакалавра, и диплом врача. В Иорданию Балави вернулся с женой-турчанкой, девушкой с журналистским дипломом, и поселился с нею в отцовском доме. Все пути были перед ним открыты, но он в конце концов решил отказаться от места в больнице и пошел на самую непрестижную в городе работу, какой только может заниматься врач: стал лечить матерей и маленьких детишек в огромном лагере «Марка», где жили десятки тысяч арабов из Палестины, ставших беженцами после арабо-израильской войны 1967 года. Обитатели лагеря вскоре полюбили нового врача: у него такие добрые глаза, он так ласков с детьми и притом так серьезен, а ведь это редко присуще столь молодому человеку!

«В отличие от многих других, он с нами никогда не заигрывал, — сказала одна мать-одиночка, часто встречавшаяся с Балави и до сих пор живущая в лагере. — Производил впечатление человека очень застенчивого, шутки шутить себе не позволял».

В результате всех этих изысканий стал вырисовываться портрет малообщительного интроверта, который живет скромно и, помимо работы, редко куда-либо ходит. Ездит на потрепанном «форде-эскорте», которому чуть не каждый день приходится служить еще и бесплатным такси — по первой просьбе соседа ли, пациента ли, которому приспичит срочно куда-нибудь съездить. Дознаватели Мухабарата не обнаружили ни малейших признаков не только того, что он по-тихому работает на «Хамас» или какую-то другую группировку, но и того, что он о таких группировках вообще что-либо знает.

Тем не менее, не замечать выступлений Абу Дуджаны аль-Хорасани было уже нельзя. Тайное компьютерное хобби молодого врача стало для него основным занятием и сильно разрослось, вероятно, превзойдя его наиболее смелые мечты. Хуже всего, что его писания намекали на скрытую связь с «Аль-Каидой». С самого начала Абу Дуджана носился с этой организацией и ее основателем Усамой бен Ладеном, как с писаной торбой, но в последнее время принялся вещать будто бы уже от их имени. Каждый раз, едва второй человек в «Аль-Каиде» Айман аз-Завахири выйдет на публику с новым заявлением или видеопосланием, Абу Дуджана тут как тут: все проанализирует, прокомментирует и переведет высокопарный арабский аз-Завахири на человеческий язык. Его статьи в защиту тактики «Аль-Каиды» так точно отражали взгляды Завахири, будто сам Завахири их и писал. Хотела этого «Аль-Каида» или нет, но Абу Дуджана превратился в глашатая и зазывалу этой террористической группировки. А мусульмане по всему миру развесили уши.

Мало того: взгляды самого Абу Дуджаны становились все более радикальными. Он развернул целую кампанию по реабилитации иорданского террориста Абу Мусаба аз-Заркави, отъявленного головореза, а заодно главаря «Аль-Каиды» в Ираке, снимавшего на видео, как он собственноручно обезглавливает заложников-американцев. Иорданцы осудили его, выйдя на улицы, после того как в 2005 году он предпринял несколько одновременных подрывов отелей в Аммане, убив шестьдесят человек, среди которых было много женщин и детей, собравшихся встречать свадебную процессию. Между тем Абу Дуджана называет его «тигром», воплощающим в себе здоровую, крепкую веру, до которой надо расти и расти всем настоящим мусульманам. Недавно, между потоками желчи, изливаемой на израильскую военщину по поводу нападения на Газу 27 декабря 2008 года, он начал подпускать намеки, что пора бы, дескать, и ему перейти от слов к делу. «Когда же наконец мои слова напитаются моею кровью?» — писал он.

Хумам аль-Балави, который врач, семенил по своему пути, как и прежде. А вот Абу Дуджана мчался, летел под уклон по опасной дороге, подстрекая к насилию других и угрожая к ним вскоре присоединиться. К середине января 2009 года Али бен Зеид и его руководство решение приняли: с Абу Дуджаной пора кончать. Что касается Балави, то выживет он или погибнет вместе со своим джихадистским аватаром, это зависит от него.