Замок Бландинг - Вудхаус Пэлем Грэнвил

Он свернул к замку. Что ж, Фэншоу-Чедвикам придется потерпеть. Нельзя оставить Глиста в беде; долг велит узнать все из первых рук.

Въехав в ворота, он замедлил ход и посигналил.

– Эй, Типпи! – позвал он. Да, спешка, но надо же хоть помахать рукой приятелю, с которым не виделся два дня.

Типтон Плимсол остановился, оглянулся и нахмурился.

– Гык, – сдержанно произнес он. Отвечать надо и змиям, но никто не обязан быть с ними приветливым.

Мрачность его заметил бы всякий, если он не на похоронах. Но Фредди она скорей обрадовала. Когда человек отказывается от пищи насущной (питья), он веселым не бывает. Такое сходство с Гамлетом наводило на мысль, что Типтон все еще держится, а это похвально. И Фредди понизил голос, словно у ложа скорби.

– Пру не видел? – прошептал он.

– Ты что, охрип? – неприязненно спросил Типтон.

– Я? Нет, Типпи, я не охрип.

– Чего ж ты сипишь, как удушенный комар? Ладно, что тебе надо?

– Я говорю, ты Пру не видел?

– Пру? А, эту козявку!

– Я бы ее так не назвал.

– Козявка, кто же еще. Ну, фитюлька.

– Конечно, она невысокая, – уступил Фредди. – Так уж получилось. Одни повыше, другие пониже. А вообще-то как мне ее найти?

– Никак. Уехала с твоей тетей к каким-то Бримблам.

Фредди пощелкал языком. Он знал эти сельские визиты.

Выпьют чаю, посмотрят сад, поохают, вернутся, посмотрят альбом с фотографиями, а там и обед. Ждать бесполезно. Кроме всего прочего, нельзя же совсем извести вустерширских Фэншоу-Чедвиков.

Он уже вел машину к воротам, когда подумал, что Пру могла излить душу своей кузине.

– А где Ви? – спросил он.

Типтон Плимсол задрожал. Он знал, что так будет. Все эти экивоки его не обманули.

– Ее тоже нет, – холодно сказал он. – А что?

– Да так, хотел поговорить.

– О чем? Я могу передать.

– Нет-нет, не надо.

Наступило молчание, и, как на беду, Фредди вспомнил наставления тети Гермионы. В конце концов, он и сам был бы рад такому союзу. Если человек, владеющий контрольным пакетом акций, женится на его ближайшей родственнице, интересы Доналдсона не пострадают. На добрую старую Ви можно положиться. Что-что, а семейный дух в ней есть. Коря себя за беспамятливость, он решил немедленно все исправить, почему и заметил, что Вероника – истинный пупсик, а точнее, персик.

Типтон, похожий с виду на Отелло, а голосом – на волка в капкане, ответил:

– Ы-ы-ы.

– Волосы, а?

– Ы-ы-ы.

– А профиль?

– Ы…

– А глаза, глаза! Как блюдечки. И заметь, душа, характер очень хороший.

Мастер своего дела умеет расписывать товар. За несколько минут Фредди посрамил придворных поэтов. Типтон извивался, как плясунья, исполняющая танец живота. Да, он знал, что змий все это чувствует, но не настолько же!

– Ладно, – заключил Фредди, – мне пора. Вернусь дня через три.

– Да? – сказал Типтон.

– Да, – заверил Фредди. – Не больше трех.

И он нажал на педаль, удивляясь, что скрип такой сильный. Это Типтон Плимсол скрежетал зубами.

2

Более приятные новости поджидали его в «Гербе». Генри Листер вернулся и укладывал вещи. Прыгая через три ступеньки, Фредди кинулся к нему.

Хотя увидел он только заднюю часть штанов, Фредди понял, что перед ним человек, в чью жизнь ворвалась трагедия. Появившееся вскоре лицо подтвердило это мнение.

– Глист! – закричал Фредди.

– Привет, Фредди. Вернулся?

– Я проездом. А с тобой что случилось?

– Вот, уезжаю.

– Это я вижу. И внизу сказали. Ты мне ответь – почему?

Генри положил в чемодан фуфайку, как кладут венок на могилу, и выпрямился. Вид у него был такой, словно он надкусил испорченный кокос.

– Выгнали, – сказал он.

Фредди огорчился, но не удивился. Он знал, что это может случиться, если оставить Глиста без присмотра.

– Так я и знал, – серьезно сказал он. – Надо мне было сидеть здесь. Что, отцу портрет не нравится?

– Да.

– Ты же его не кончил.

Листер немного оживился и положил в чемодан две пижамы довольно резко.

– Вот я ему и говорил! – воскликнул он. – Это же набросок. А старый хрыч… Прошу прощения.

– Ничего, ничего, я понимаю.

– Я говорил, что портрет свиньи надо оценивать в целом. Как об стенку!

– Где портрет?

– Вон, на кровати.

– Посмотрим, по… Господи, Глист!

– Что-нибудь не так?

– Что-нибудь? Ну, знаешь!

– Он не закончен.

Фредди покачал головой:

– Не надо, Глист. Скажи спасибо, что не кончен. Почему ты решил изобразить ее пьяной?

– Пьяной?

– Насосалась как свинья. Глаза стеклянные. Улыбка кривая. Типпи бывает точно таким. Знаешь, на кого она похожа? На этих комических свинок в рождественском журнале.

Генри подошел к кровати, всмотрелся в картину и поневоле признал, что друг его прав. На кротком лице Императрицы он различил признаки опьянения.

– Странно, – проговорил он.

– Хуже, – поправил его Фредди. – Жутко. Не удивляюсь, что отец взбеленился.

– Кажется, я вижу, в чем не прав, – сказал Генри, отступив на шаг и прищурив один глаз. – Ты не можешь себе представить, как трудно писать такую натуру. Лежит, вроде бы спит, изо рта торчит кожура какая-то. Веласкес бы опустил руки. Я ее потыкал палкой, чтобы схватить выражение, но нет, не то!

– А почему она… прямоугольная?

– О, это пустяки! Пробовал одну идею… Понимаешь, я последнее время увлекаюсь кубизмом.

Фредди взглянул на часы, представил себе вустерширских Фэншоу и вздохнул. Но оставить все так он не мог.

– Расскажи мне все по порядку, – сказал он. – Кое-что я себе представляю. Ты у мольберта, отец ходит вокруг, поправляет пенсне. Останавливается. Заглядывает тебе через плечо. Отпрыгивает, хрипло кричит. А потом что?

– Выгнал!

– Никаких надежд?

– Нет.

– А если ты смоешь это и опять начнешь?

– Понимаешь, я немного разволновался. Не помню точно, что я сказал, но примерно так: если вам нужна коробка для конфет, я этим не занимаюсь. Еще про свободу видения. Да, и послал к черту.

– Отца? М-да… – сказал Фредди. – Гм… Это, знаешь… нехорошо, Глист.

– Да.

– Пру рассердится.

Генри вздрогнул:

– Уже.

– Ты ее видел?

Генри вздрогнул еще раз.

– Да, – глухо сказал он, – видел. Она там была.

– И что?

– Разорвала помолвку.

– Поразительно. А может, ты не понял?

– Понял. Она сказала, что не хочет меня видеть и займется добрыми делами.

– А ты?

– Я не успел. Она захохотала и исчезла, как электрический заяц.

– Захохотала? Нехорошо. Иногда мне кажется, она немного того…

Генри стал грозным.

– Умереть хочешь? – спросил он.

– Нет, – отвечал Фредди. – Нет, нет. А что?

– Не оскорбляй Пру.

– Значит, ты ее любишь?

– Конечно.

– Я думал, ты рад избавиться от девицы, которая поднимает скандал – из-за чего? Из-за портрета свиньи!

Генри задрожал:

– Это не все.

– Видимо, я не понял.

– Она сказала, чтоб я бросил живопись.

– А, ясно. Кабачок.

– Ты все знаешь?

– Она мне сказала, ну, тогда, перед свадьбой. Ты получил в наследство эту «Шелковицу»…

– Да. Мы вечно об этом спорим.

– Вообще-то она права. Ты хоть посмотри. Дело хорошее.

– Ладно, съезжу. От тебя убегала в истерике любимая девушка?

– Скорее нет. С Агги разное бывает, но в другой манере. Я думаю, это неприятно.

– Что-то такое случается, Фредди. Видишь, какая ты гадина, скажем – свинья.

– Понимаю. Угрызения.

– Я теперь готов на все. Бросить живопись? Пожалуйста!

– Это хорошо.

– Я ей так и напишу.

– А тетя Гермиона перехватит.

– Да, верно.

– Куда уж верней! Когда девицу нашего рода высылают в Бландинг, письма просматривают.

– Тогда передай ей записку.

– Нет, я сейчас не в замок. Ладно, я туда заеду. Если она вернулась – сам поговорю. Подожди. Я скоро.