Ни конному, ни пешему... (СИ) - Костина Надежда

— Каком-таком твоём лесу?! Это наш лес. Наш! Я тут хозяйка! Понял?!

Девочка топнула ногой, сжала кулаки. Ее внезапно захлестнула ярость и веселый задор.

—Это. Мой. Лес.

Яркий луч солнца из-за туч…

Далекий раскат майского грома…Заливистый смех — весенней капелью. Чистая детская радость на чумазой рожице…

Он откусил хлеб, медленно разжевал, проглотил. Блаженно зажмурился.

Запах первого снега, ледяная вода родника…

Девочка опешила. Мальчишка кружился на месте с безумно счастливым видом, запрокинув лицо и закрыв глаза.

Блажной, как есть блажной! Ну и пусть себе под ёлками сидит. Нужно уходить. Подобрать котомку с добычей и шмыгнуть в кусты.

Через десяток шагов ей стало совестно. Еще чуток — и стемнеет. Что с этим дурачком ночью будет?! Она представила жуткие следы когтистых лап вокруг дома. Эх!

Мальчик сидел на земле и с аппетитом жевал хлеб.

— Вставай, простудишься, дурачок. Нужно уходить. Скоро ночь. Знаешь, какие твари тут бродят?! Мельничихины собачки рядом с ними — ангелы божьи.

Она схватила найденыша за руку и потянула за собой.

— Откуда же ты взялся на мою голову, чудо лесное?!

Чудо покорно брело сзади. Не отставало.

— Меня Ядвигой зовут. А ты кто?

—Я — это я.

— Как тебя зовут, дурень?!

— Меня через корни зовут, через землю. Через хлеб тоже можно. Люди — через хлеб часто кличут. Я хлеб люблю. Вот огонь не люблю. Через огонь меня не зови, я тогда жутко злюсь!

— Глупый хлоп! Что ты несёшь? Какие корни, какой огонь?! Имя у тебя есть?

— Нету. Бабуля тоже чудом лесным называет. Никифор — пакостью мелкой дразнится. Один Старый меня любит!

Девочка стала как вкопанная. Тропинка, до сих пор хорошо различимая между елей, исчезла. В какую же сторону теперь? Как-то слишком быстро сгущались сумерки. Стало очень тихо, исчезли привычные звуки леса. Ядвига крепче сжала руку найденыша. Нужно быстрее найти избушку. Успеть замкнуть круг. Куда же идти? Нельзя паниковать. Как батюшка-охотник учил — задержать дыхание, закрыть глаза, выдохнуть свой страх.

Враз стали горячими ладони, волна тепла прошла по рукам, закружилась голова, зашумело в ушах.

Судорожный вдох — сердце замерло, трепыхнулось, сбиваясь с ритма.

Выдох — жар и шум в ушах исчезли, голова перестала кружиться, выровнялся пульс. Она открыла глаза. Вокруг летали крупные редкие снежинки. А на мерзлой земле виднелась невесть откуда взявшаяся тропа!

— Нам туда. Мы почти пришли. Не бойся.

Она уверенно потянула нового знакомца вправо. Мальчик притих. Он послушно шел следом, крепко вцепившись двумя руками в ее ладонь.

…Они сидели на лавке, прижавшись друг к дружке, укрывшись волчьей шубой. В очаге горел огонь. Провести ещё одну ночь в стылом доме?! Ну уж нет! Охранный круг на крепком замке, дверь изнутри запечатана кровью.

Ползая по земле, Ядвига заметила, что найденыш, сидя на пороге, с интересом за ней наблюдает. А потом, когда она разрезала палец и, набрав на лезвие кровь, начертила на дверях крест, молча взял ноющую руку в ладони, поднес к лицу и подул на рану. В темную сырую хижину будто залетел теплый весенний ветер, запахло скошенной травой и диким медом. Девочка зажмурилась от неожиданности, а когда открыла глаза, ветерок исчез вместе с болью от пореза.

Странный гость, как ни в чем не бывало, залез с ногами на лавку и потребовал хлеба с колбасой. Но, увидев, что его подружка разжигает огонь, забился в самый дальний угол, закутался в свою шубу так, что только кончик носа торчал. Глаза подозрительно заблестели.

— Ты чего, глупый? Это просто огонь. Знаешь, как я замёрзла?! Хоть сапоги просушу. Второй день в мокрых хожу, пальцев не чувствую… А хочешь, колбасу пожарим? Ты что, огня боишься?

— Я помню, как горел лес, — мальчишка всхлипнул, голос его дрожал, — обычный лес. Это очень страшно. Я не смог помочь. Бабуля после того пожара неделю пластом лежала.

— Она сильно обгорела, да?

— Нет. Дождевые тучи капризные, слушаются плохо. Вот она и ослабла. Я боялся, что не выживет. Она ведь у меня старая-престарая, — шепот, как шорох пепла в остывшем очаге.

Девочка удивлённо смотрела, как по детскому лицу текут слезы. Тихонько села рядом, осторожно погладила его по голове. Мальчик прижался щекой к ладони, закрыл глаза.

— Жареную колбасу будешь? Еще лук есть и хлеб…

— Буду, — ответил тихо, не открывая глаз.

После сытной еды клонило в сон. Потрескивали дрова в очаге.

— Давай я тебе имя придумаю?

— Давай.

—Лешек нравится?!

— Ага. Лешек — значит лесной?

— Наверное. Огня уже не боишься?

— Такого — нет. А ты Леса не боишься?

Ядвига вздохнула, плотнее кутаясь в пушистый мех. Она наконец-то согрелась. Страх ушел, растаял в тепле очага, сытном духе свежего хлеба, серых глазах найденыша.

— Не боюсь. Вчера жуть как страшно было. Лесные твари вокруг дома бродили.

Она замолчала, прислушиваясь к голосам ночи. Снова завыл волк. Девочка поежилась, вспоминая следы когтистых лап за чертой.

— Это Старый воет. Меня гулять зовёт. Только я спать хочу, — Лешек зевнул и, устраиваясь поудобней, положил лохматую голову на плечо подружке.

—Эй, — она толкнула его локтем в бок, — а кто прошлой ночью вокруг дома бродил? Тоже твой пёс?

— Неа, — сонно пробормотал мальчик, — оборотники шастали. У них недавно щенки вывелись. Жратвы много нужно. Вот они сюда и сунулись. Не бойся, спи. Нас стая охраняет.

Она ещё хотела расспросить, что за бабуля такая, у которой внук без имени растет, а в предзимье шатается босым да в чудной одёжке, — но Лешек спал. Ядвига, привыкшая к домашним перинам, покрутилась на твердой лавке, тихонько всхлипнула и заснула.

Тихо падал снег. Трое снежников чутко дремали под дверью старой избушки. Спали в логове оборотники, спали водяницы под тонким ноябрьским льдом, лесные духи притихли в лунных тенях. Лес спал. Ему было тепло и спокойно. Он видел сон, и в его сне двое детей спали, обнявшись, в самом сердце заповедной чащи. И до самого утра в очаге, согревая маленьких хозяев, горел огонь.

Глава третья

Мельница

— Доброго вечора, пане мельник. Як ся маетэ?!

— Добре, дякую. И вам не хворать.

— А шо, Михась, мои собачки туточки след взяли?

— Так на то они и собачки. А шо за след?

— Панянка пропала. Второй день шукаем, с ног валимся. Панна Юстина в замке рыдает! Найдите, говорит, мне сестрицу любимую. Так шо, Михась, была тут девка?

Мельник задумался. Дело нешуточное, гости с собаками, да при оружии. Дочка воеводы — не селянка какая! Рыскать будут днём и ночью. Если и вправду псы возле его дома след унюхали…

— Мы, пан Лукаш, с сыном в село ездили, муку старосте возили. И ночевали там же. Дома только бабы с дитями оставались, — он кивнул в сторону хаты.

Дородная мельничиха застыла в дверях, из-за ее плеча выглядывала невестка с ребенком на руках.

— Хозяйство у тебя справное, — похвалил егерь. — Не боишься без присмотра оставлять?

— Так лихих людишек в наших краях почитай лет десять, как не было. Опять же, работники при мельнице завсегда живут. А семью мою… Богородица охраняет.

Мельник истово перекрестился, поднес к губам ладанку.

— Ну да, — хмыкнул егерь, оглянулся по сторонам, добавил с ухмылкой. — Колесо по морозу тоже святая дева крутит?! Возле поместья река льдом берется до весны, а у тебя вода чистая, хоть гусей выпускай! А? Что скажешь, брат мельник?

Хозяйка испуганно прикрыла рот пухлой ладонью, ее невестка крепче прижала годовалую дочку.

— А то, брат егерь, что и ты в лесу не пречистой молишься, — ответил хозяин, исподлобья зыркнув на незваного гостя.

Лукаш и Михась молча смотрели друг другу в глаза. Егерь вздохнул, примиряюще улыбнулся, панибратски хлопнул мельника по плечу.

— Может, в дом пройдем, посидим, повечеряем. А?!