Избранное - Эдуард Асадов

ДВА СЛОВА О ЛЮБВИ

Ну зачем, ну зачем нам с тобою ссориться?Ведь от споров, амбиций и глупых ссорНичего-то хорошего не построится,А останется только словесный сор.

Ну пускай бы мы глупыми оба были,Так ведь признаков тупости вроде нет,Или, скажем, друг друга б мы не любили,Так ведь любим, и, кстати, уж сколько лет!

Да, всем хочется быть на земле любимыми.Но большое ведь следует сберегать.Я уверен: чтоб быть до конца счастливыми,Надо быть терпеливыми и терпимыми,Не стремясь ни скомандовать, ни подмять.

Кто сказал, что любовь — только свет и краски,Счастье встреч и большие, как мир, слова,Что любовь — только нежно-хмельные ласки,От которых, как в праздник, звенит голова?!

Да, всё верно. Но в самом большом деянииВажен труд и упорство. И я не шучу.В чувствах тоже есть умное созидание,Где возводится замок кирпич к кирпичу.

И чем глупо острить или спорить грозно,Лучше строить прекрасное непрестанно.Потому что любить никогда не раноИ тем паче нигде никогда не поздно!

1 июня 1990 г.

НЕ УХОДИ ИЗ СНА МОЕГО

Не уходи из сна моего!Сейчас ты так хорошо улыбаешься,Как будто бы мне подарить стараешьсяКусочек солнышка самого.Не уходи из сна моего!

Не уходи из сна моего!Ведь руки, что так нежно обняли,Как будто бы радугу в небо подняли,И лучше их нет уже ничего.Не уходи из сна моего!

В былом у нас — вечные расстояния,За встречами — новых разлук терзания,Сплошной необжитости торжество.Не уходи из сна моего!

Не уходи из сна моего!Теперь, когда ты наконец-то рядом,Улыбкой и сердцем, теплом и взглядом,Мне мало, мне мало уже всего!Не уходи из сна моего!

Не уходи из сна моего.И пусть все упущенные удачиВернуться к нам снова, смеясь и плача,Ведь это сегодня важней всего.Не уходи из сна моего!

Не уходи из сна моего!Во всех сновиденьях ко мне являйся!И днём, даже в шутку, не расставайсяИ лучше не сделаешь ничего.Не уходи из сна моего!

1994 г.

РАЗДУМЬЕ НАД КЛАССИКОЙ

Возможно, я что-то не так скажу,И пусть будут спорными строки эти,Но так уж я, видно, живу на свете,Что против души своей не грешу.

В дружбу я верил с мальчишьих лет,Но только в действительно настоящую,До самого неба костром летящую,Такую, какой и прекрасней нет!

Но разве же есть на земле костёрЖарче того, что зажгли когда-тоДва сердца с высот Воробьёвых гор,На веки веков горячо и свято?!

О, как я о дружбе такой мечталИ как был канонами околдован,Пока не осмыслил, пока не позналИ в чём-то вдруг не был разочарован.

Пусть каждый ярчайшею жизнью жил,Но в этом союзе, клянусь хоть небом,Что только один из двоих дружил,Другой же тем другом высоким не был!

Да, не был. Пусть сложен житейский круг,Но я допускаю, хотя и туго,Что к другу приехавший в гости другМог даже влюбиться в супругу друга.

Влюбиться, но смуты своей сердечнойДаже и взглядом не показать,Тем паче, что друг его, что скрывать,Любил свою милую бесконечно.

Сердце… Но можно ль тут приказать?Не знаю. Но если и вспыхнут страсти,Пусть трудно чувствами управлять,Но что допустить и как поступать,Вот это всё-таки в нашей власти!

Я гению чту за могучий ум,За «колокол», бивший в сердца набатом,И всё же могу я под грузом думСчитать, что не все тут, быть может, свято.

И надо ли, правды не уроня,Внушать мне, как высшую из примеров,Дружбу, в которую у меняНету великой и светлой веры.

Ведь дружба — есть чувство, как жизнь, святое,Так как же уверовать и понять,Что можно дружить и навек отнятьУ друга самое дорогое?!

А вера моя до могилы в том,Что подлинный друг, ну, а как иначе,Лишь тот, кому твёрдо доверишь дом,Деньги, жену и себя в придачу!

Стараясь все мудрое познавать,Держусь я всю жизнь непреклонных взглядов,Что классику следует уважатьОсмысливать, трепетно изучать,Но падать вот ниц перед ней не надо.

А тех, кто сочтёт это слишком смелымИль попросту дерзким, хочу спросить:Желали б вы в жизни вот так дружить?Молчите? Вот в этом-то все и дело…

1978 г.

СЛОВО И ДЕЛО

Его убийца хладнокровноНавёл удар. Спасенья нет.Пустое сердце бьётся ровно,В руке не дрогнул пистолет…

…Но есть и божий суд, наперсники разврата…

М.Ю. Лермонтов

Я тысячи раз те слова читал,В отчаяньи гневной кипя душою.И автор их сердце моё сжигалКаждою яростною строкою.

Да, были соратники, были друзья,Страдали, гневались, возмущались,И всё-таки, всё-таки, думал я:Ну почему, всей душой горя,На большее всё же они не решались?

Пассивно гневались на злодеяАпухтин, Вяземский и Белинский,А рядом Языков и БаратынскийПечалились, шагу шагнуть не смея.

О нет, я, конечно, не осуждаю,И вправе ль мы классиков осуждать?!Я просто взволнованно размышляю,Чтоб как-то осмыслить все и понять.

И вот, сквозь столетий седую тьмуЯ жажду постичь их терпенья меруИ главное, главное: почемуРешенье не врезалось никому —Сурово швырнуть подлеца к барьеру?!

И, кинув все бренное на весы,От мести святой замирая сладко,В надменно закрученные усыСо злою усмешкой швырнуть перчатку!

И позже, и позже, вдали от Невы,Опять не нашлось смельчака ни единого,И пули в тупую башку МартыноваНикто ведь потом не всадил, увы!

Конечно, поэт не воскрес бы вновь,И всё-таки сердце б не так сжималоь,И вышло бы, может быть, кровь за кровь,И наше возмездие состоялось!

Свершайся, свершайся же, суд над злом!Да так, чтоб подлец побелел от дрожи!Суд божий прекрасен, но он — потом.И всё же людской, человечий громПри жизни пускай существует тоже!

1990 г.

ВЕРЮ ГЕНИЮ САМОМУ

Когда говорят о талантах и гениях,Как будто подглядывая в окно,Мне хочется к черту смести все пренияСо всякими сплетнями заодно!

Как просто решают порой и рубят,Строча о мятущемся их житьё,Без тени сомнений вершат и судят,И до чего же при этом любятРазбойно копаться в чужом бельё.

И я, сквозь бумажную кутерьму,Собственным сердцем их жизни мерю.И часто не только трактатам верю,Как мыслям и гению самому.

Ведь сколько же, сколько на свете былоО Пушкине умных и глупых книг!Беда или радость его вскормила?Любила жена его — не любилаВ миг свадьбы и в тот беспощадный миг?

Что спорить, судили её на славуНе год, а десятки, десятки лет.Но кто, почему, по какому правуПозволил каменья кидать ей вслед?!

Кидать, если сам он, с его душой,Умом и ревниво кипящей кровью,Дышал к ней всегда лишь одной любовью,Верой и вечною добротой!

И кто ж это смел подымать вопрос,Жила ли душа её страстью тайной,Когда он ей даже в свой час прощальныйСлова благодарности произнёс?!

Когда говорят о таланте иль гении,Как будто подглядывая в окно,Мне хочется к черту смести все пренияСо всякими сплетнями заодно!

И вижу я, словно бы на картине,Две доли, два взгляда живых-живых:Вот они, чтимые всюду ныне —Две статные женщины, две графини,Две Софьи Андревны Толстых.

Адрес один: девятнадцатый век.И никаких хитроумных мозаик.Мужья их Толстые: поэт и прозаик,Большой человек и большой человек.

Стужу иль солнце несёт жена?Вот Софья Толстая и Софья Толстая.И чем бы их жизнь ни была славна,Но только мне вечно чужда однаИ так же навечно близка другая.

И пусть хоть к иконе причислят лик,Не верю ни в искренность и ни в счастье,Если бежал величайший старикИз дома во тьму, под совиный крик,В телеге, сквозь пляшущее ненастье.

Твердить о любви и искать с ним ссоры,И, судя по всем его дневникам,Тайно подслушивать разговоры,Обшаривать ящики по ночам…

Не верю в высокий её удел,Если, навеки глаза смежая,Со всеми прощаясь и всех прощая,Её он увидеть не захотел!

Другая судьба: богатырь, поэт,Готовый шутить хоть у черта в пасти,Гусар и красавец, что с юных летОтчаянно верил в жар-птицу счастья.

И встретил её синекрылой ночью,Готовый к упорству любой борьбы.«Средь шумного бала, случайно…» А впрочем,Уж не был ли час тот перстом судьбы?

А дальше бураны с лихой бедою,Походы да чёрный тифозный бред.А женщина, с верной своей душою,Шла рядом, став близкою вдвое, втрое,С любовью, которой предела нет.

Вдвоём до конца, без единой ссоры,Вся жизнь — как звезды золотой накал,До горькой минуты, приход которой,Счастливец, он, спящий, и не узнал…

Да, если твердят о таланте иль гении,Как будто подглядывая в окно,Мне хочется к черту смести все пренияСо всякими сплетнями заодно!

Как жил он? Что думал? И чем дышал?Ответит лишь дело его живоеДа пламя души. Ведь своей душоюХудожник творения создавал!

1975 г.

ЛУННЫЙ ВЕЧЕР