Барон Ульрих - Сергей Мельник

— Старушка с девочкой? — тихо спросил я эльфа, кивнув на лес позади.

— Будут ждать нас, сюда не пойдут, — не оборачиваясь, ответил он.

— Как думаешь, сколько они здесь пробудут и что будут делать с людьми? — Мы залегли на холме, продравшись через густой кустарник, оставаясь прикрытыми его зеленью.

— Думаю, до утра. До следующей деревни переход дотемна не успеют совершить, останутся на ночь здесь. — Эльф задумчиво на меня посмотрел. — Если кого решили убить, уже убили, остальных так и продержат до выхода поутру. Сейчас соберут провиант, часть скотины угонят назад через реку, вон, видишь, возле реки шатры ставят?

— Да. — Я тоже заприметил возводимый отрядом барона Когдейра лагерь.

— Будут ночевать. — Эльф выжидающе смотрел на меня. — Нам надо уходить, здесь мы ничего не сделаем и ничем не поможем.

— Иди. — Я кивнул ему в сторону леса. — Присмотри за девочкой и знахаркой, я с наступлением ночи спущусь, меня не заметят, вольюсь в толпу пленных, узнаю, что к чему.

— А если решат всех… — Он не договорил, отвернувшись.

— Ты прав. — Я еще раз осмотрел деревню. — Могут и решить всех под нож.

Иллюзий по поводу всеобщей любви, всепрощения и человеколюбия я не испытывал. В моей прошлой жизни цивилизация пестрела моральными уродами, а уж тут вседозволенность диких времен могла не оглядываться ни на что, позиция сильнейшего не нуждается в одобрении.

— Единственным верным решением будет оставить все как есть и уйти до полудня следующего дня. — Он был прав, это было разумно, но вот совесть бешеным псом металась в груди, с пеной у рта крича, что там люди, которые думают обо мне, там люди, которым я небезразличен, и им нужна помощь.

— Уходим, — тихо произнес я и уже тише, так, что сам себя еле услышал, добавил: — Простите.

* * *

Ночь в лесу прошла спокойно. Выбрав одну из опушек, встали лагерем. Априя беззвучно глотала слезы, Ви разрывалась между желанием немедленно бежать домой к родителям и желанием остаться со мной. Настроение у всех было паршивым, лишь эльф в нашей компании выглядел невозмутимым, впрочем, о его эмоциях судить сложно, он немногословен.

Уже за полночь сдалась старушка, свернувшись на подстеленном лапнике, провалилась в тревожный сон. У костра остались мы с эльфом. Ви, пристроив голову у меня на коленях, давно спала, словно щеночек, вздрагивая всем телом.

— Ты странный ребенок, Уна. — Леофоль буравил меня своими глазищами, подбрасывая веточки в костер. — И не кори себя, есть вещи, которые выше понимания и наших желаний. Все сделано верно, ты поступил верно, нельзя остановить лавину взглядом.

— Я понимаю. — Я погладил по голове девочку, отчего она улыбнулась во сне. — Но разве от этого понимания будет легче? Нет.

Вскоре я и сам уснул.

Поутру встали с предрассветным туманом, вновь раздув потухший за ночь костер, подкрепились из припасов эльфа. Помятые, невыспавшиеся, немногословные и подавленные, мы ждали, когда солнце наконец-то войдет в зенит, прочно выходя по центру небосвода.

— Я покидаю вас. — Леофоль быстро доел, собирая нехитрый свой багаж. — Дальше наши пути расходятся.

— Спасибо вам, господин эльф, — поклонилась старушка. — Если бы вы не предупредили, даже не знаю, что бы стало с нами.

— До скорого. — Я не особо за ним смотрел, целиком погруженный в свои мысли.

— Ты думаешь, мы еще увидимся? — Эльф замер, как-то странно на меня глядя.

— Мир тесен, — дежурно выдал я.

— Мир — огромен. — Он улыбнулся. — Он не кончается этим лесом.

Я смотрел за его сборами, за тем, как он скользит и двигается. Грациозный, утонченный, он появился в моей жизни в один из трудных ее моментов. Прощались недолго, молча кивнув друг другу напоследок. Вскоре мы сами стали собираться в дорогу.

До окраины, граничащей с домом Априи, добирались часа три, подойдя к месту уже к полудню.

Дальнейшие события я плохо запомнил. Много боли, море, заливающее утратой и горечью какой-то непонятной обиды, захлестывало меня с головой. Больше половины деревни не пережило этой ночи.

Дед Охта лежал обгорелым куском мяса на пороге сгоревшего дома с распоротым животом, вывалив пунцово-синие внутренности на землю. Люди, немногие оставшиеся в живых, серыми безликими тенями ходили по пеплу, не находя себе места. Плач, истошные крики боли, стоны умирающих. Все смешалось, давя на мои плечи, заставляя пригибаться к земле и наполняя руки дрожью. От всего этого самому хотелось выть во весь голос, это было страшно, так страшно и отвратительно гадко, что даже идти куда-либо было выше моих сил, ноги подогнулись, я упал на колени, чувствуя, как дорожки слез бегут по лицу.

Иша, бедная женщина, промучилась всю ночь. Ее, как и других женщин, солдаты увели в лагерь, мужики, кидавшиеся на солдат, пытаясь защитить своих жен, были вырезаны все до последнего. Самих же женщин порезали, как скотину, поутру у реки, бросив их тела голыми изломанными куклами.

Свою боль отдалить я смог лишь заботой. Я не мог позволить Ви увидеть ее родителей. Убитого отца и старшего брата, мать у реки, стеклянным неживым взглядом смотрящую в небо.

Нельзя ей видеть это, пусть ей больно, пусть она знает, что потеряла сегодня свою семью, но пусть она не увидит того, как чудовищно люди могут поступать с людьми. Я не могу позволить ребенку ощутить такую боль, я просто не представляю, как бы она смогла жить дальше и что бы это была за жизнь.

Ви я держал на руках, мы сидели возле дома Априи, пока знахарка носилась по деревне, помогая в меру своих сил тем, кому можно было еще помочь. Я качал девочку, шепча какие-то слова, гладил по голове, сам не сдерживая слез, и все говорил и говорил как заведенный:

— Не плачь, все будет хорошо, все будет хорошо… хорошо…

* * *

Вместе с оставшимися в живых жителями Дальней мы ушли в лес, собрав крохи после погрома и похоронив убитых.

Еды практически не было, благо лето и с голоду пока умирать рано. Из скотины осталось только две козы, которые спаслись из-за того, что хозяева их в то утро увели на дальний луг кормиться и про это никто не узнал.

На месте старой деревни строиться и жить больше никто не хотел, уходили выше по течению реки, вроде бы там, в дне пути, есть луг, его следующей весной можно будет распахать, со временем рядом поставить новые дома.

Пока же ютились в шалашах, но задел на зиму нужно было делать уже сейчас. Мое состояние было хуже некуда, не хотелось ничего, апатия не давала поднять рук, к тому же не лежала у меня душа ко всему этому сельскому быту, особенно теперь, когда все приходилось начинать с нуля.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});