Проклятая - Анна Скарфо

Я натягиваю трусики и опускаю юбку. Потом беру в руки палочку, которую мне дала сестра Мимма. Но я и не знаю, куда мне смотреть и что делать.

– Ну и умница, положи ее на стол.

Сестра Мимма опускает эту серую палочку в тазик с моей мочой. Сестра Мимма – она и не молодая, и не старая. Лицо у нее овальное, в форме яйца, а глазки крохотные, карие. У нее такая маленькая головка, что кажется, будто к этому большому телу ее приставили по ошибке. Монашеское покрывало опускается ей на спину, как тяжелая тряпка. И на голове у нее покрывало. «Голова в тряпке». Так у нас ребята дразнят монахинь, как будто они пугала огородные. Как будто они не люди, а большие бездушные куклы, замотанные в тряпки. Я смотрю на нее, на сестру Мимму, и ничего не говорю.

– Дон Антонио мне сказал, будто ты боишься, что могла забеременеть.

– Как забеременеть?…

– Ну ты же занималась сексом с взрослым парнем?

– Нет.

– Не надо стесняться, Анна Мария. Но только ты больше никогда этого не делай. Ты же хорошая девочка. И когда-нибудь тебе захочется выйти замуж и нарожать детишек…

– Послушайте, сестра Мимма, но ведь дон Антонио вам, наверное, сказал, что я этого не хотела и что это они сами затащили меня в дом…

– Детишки должны появляться, когда их ждут… а иначе могут быть проблемы.

Сестра Мимма, не переставая говорить, вынула палочку из тазика с моей мочой.

– Давай, Анна Мария, будь умницей, пойди вылей это все в туалет. Теперь это уже не нужно. Остается только немного подождать…

Я отнесла тазик в уборную. Вылила мочу в унитаз и нажала на рычаг сливного бачка. А потом вернулась в комнату, к сестре Мимме.

– Ну и молодец, Анна, ну и молодец.

Встретив меня, она вся прямо так и сияла от удовольствия, расплываясь в широкой улыбке.

– Я сполоснула тазик и вымыла его водой с мылом, – сказала я.

– Анна, ты не беременна. Вот и умница. – Сестра Мимма так довольна, что все еще продолжает улыбаться.

– А разве когда занимаются любовью, рождаются дети? – попробовала я ее спросить.

– Ну ладно, Анна, хватит об этом. – Ее голос стал серьезным, и она вытаращила на меня маленькие глазки. – Тебе уже тринадцать лет. И что ты собираешься делать дальше? Тебе еще рано говорить о любви и о детях.

– Так это же вы сами заговорили о детях.

– Ну да, верно. Но только это нужно было выяснить сразу, потому что если бы появился ребенок, то дело приняло бы совсем другой оборот, и все было бы куда сложнее. Понимаешь?

– Но дон Антонио вам, наверное, сказал…

– Анна, а тебе бы не хотелось уехать из Сан-Мартино? Хотя бы ненадолго? Ну, например, в Полистену[18]. Там у монахинь есть большой дом, целая усадьба. И там живут другие девочки – такие, как ты. Да там ты и учебу сможешь продолжить…

– Да, но у меня на носу экзамены за третий класс, – прервала ее я.

– Там ты можешь подружиться с другими девочками. Это поможет тебе отвлечься от ненужных мыслей и забыть кое-каких здешних людей.

Она взяла мои руки и положила мне в ладонь четки. Маленькие такие четки из светлых деревянных шариков.

– Анна, маленькая моя Анна, это тебе мой подарок. Ты должна быть сильной. И помни, что ты не одна. Я тебя не оставлю. И Пресвятая Богородица тебя не оставит…

У меня в животе так и крутит. Это спазмы. Я сжала в ладони четки, а она сжала мои руки в своих. Шарики врезались мне в ладонь, и мне стало больно.

– А дома ты ничего не сказала?

Я отрицательно покачала головой, но промолчала: я молчала, потому что боялась, что если открою рот, то меня вырвет – и на эти четки, и прямо на руки сестры Миммы.

– Ну и хорошо, ну и чудненько. Если ты не хочешь поговорить со своими родителями, то и я тоже не буду разглашать твою тайну. Ведь и я тоже почти как священник, и то, что ты мне сказала, останется между нами. Пресвятая Богородица укажет нам путь истинный и нас на него направит. А на этой неделе мы с тобой съездим к монахиням в Полистену. Твою маму я предупрежу сама. Ты только успокойся, и все будет хорошо.

Когда я уходила от сестры Миммы, в голове у меня была полная каша. Я ничего не понимала. Зачем она мне все это рассказывала – и о детишках, и о монахинях из Полистены? Зачем она собирается что-то врать моей маме? И зачем я писала в тазик?

Домой я вернулась только для того чтобы переодеться. Я надела спортивные штаны, кроссовки, взяла велосипед и вышла. А потом поехала вдоль старой железной дороги, прямо рядом с рельсами. В воздухе приятно пахнет розмарином и землей. За городом мне так хорошо. Ко мне так и липнет мошкара, но я даже не замечаю, как она лезет мне в глаза, набивается в рот. Я все кручу и кручу педали, а вокруг никого нет. А я все еду и еду, еду в сторону неба. А оно не белое и не серое. Кажется, будто оно пустое. И оно как будто чего-то ждет. И облака на небе ровные и плотные, без всяких просветов и трещин.

Стоит весна. Маленький мальчик играет в мяч, бросая его в железную дверь гаража. Мяч все отскакивает и отскакивает, и его стук отдается эхом в моем пустом сердце.

Городок

Аурора сидит в машине. За рулем – ее муж. Вместе с ними – Тициана, сестра Ауроры. А еще там сидят Анна, ее сестренка и три их двоюродные сестрички, дочери Тицианы. Всего их в машине восемь человек, и они сидят впритык: дочки – на коленях у матерей. А окошки в машине открыли – чтобы туда проникало хоть немного воздуха.

Они едут по дороге Ао-Скьяво, едут заправиться бензином на местной автозаправке компании «API»: она совсем близко от полицейского управления. Навстречу им едет зеленый «Фиат Y-10». Аурора увидела эту машину издалека и узнала женщину за рулем. Это одна из их женщин. Одна из жен тех самых. Рядом с ней сидит девушка, на вид совсем юная. Но Аурора не знает, кто она такая.

«Фиат Y-10» притормаживает. А когда он проезжает около их машины, женщина высовывает голову из окошка, разевает рот и кричит: «Выродки! Ублюдки!» Восемь человек, сидящие в машине, глотают слюну – все вместе, одновременно. Даже дети.

На перекрестке «Y-10» резко разворачивается, нагоняет машину семейства Скарфо, а потом вырывается вперед. Муж Ауроры вынужден нажать на тормоза.

Машине с восемью пассажирами перекрыли путь, и их бросило вперед. А потом «Y-10» тронулась с места и уехала. Скарфо подъехали к полицейскому управлению.

Без предупреждения

Через три дня после того, как я, не стесняясь Христа, пописала в тазик, к нам домой пришла сестра Мимма:

– Добрый день, синьора Аурора. Вы уж извините, что я без предупреждения. А Анна Мария дома?

Я была у себя в комнате, когда услышала голос сестры Миммы. Услышала – и, боясь пошевелиться, притаилась у себя на постели. Если бы я еще могла затаить дыхание! Я раскрываю глаза широко-широко, как будто это мне поможет лучше слышать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});