Среди ангелов - Ксения Викторовна Незговорова

осталось ничего человеческого!» Отчего же? Да не это ли самое человеческое, что только может быть? Да и у вас, слабонервных, есть этот порок, и даже все остальные шесть, и время от времени один из них выигрывает турнир и вгрызается в глотку реальности.

У всех этих мальчишек – окровавленные руки, но они как будто этого не замечают. Полная сосредоточенность на драке, совершенная концентрация на следующем ударе. Животная сущность жаждет истязать другую; конкуренция – высший закон, взаимоистребление – единственное решение. А люди? Я, кажется, писал о толпе? Они проходят мимо, точно слепые, но на самом деле всё прекрасно видят, не потому, что боятся стать жертвами, а потому, что им действительно чертовски на всё наплевать.

Он зажмурил глаза и улыбнулся; лучики весеннего солнца защекотали нос и оставили на нём веснушки‑следы. На синем небе отчётливо вырисовывались силуэты облаков, хотелось собрать их в корзинку и разложить на тарелку, придумав новое блюдо. Ветер предлагал людям поиграть в игру на скорость реакций, но никто не соглашался становиться жертвой хитрого жульничества. Путник тоже отрицательно покачал головой, расстегнул походный рюкзак и достал бутылку воды. В горле страшно пересохло; он очень долго шёл, не останавливаясь, не замедляя шаг. Это был немолодой уже, но всё ещё красивый мужчина в коричневом вельветовом плаще, немного поблёклом от времени. Он наклонился, чтобы почистить испачканные липкой грязью серые сапоги и тут только почувствовал, как опухли от долгой ходьбы бедные ноги и как сильно болят лодыжки. Мужчина решил зайти в столовую, чтобы немного отдохнуть и хорошо пообедать перед долгой дорогой. У него была одна замечательная особенность: умение очаровывать и располагать к себе каждого незнакомца

Его строгое, сосредоточенное лицо вызывало симпатию контрастностью привычного выражения с ясностью светлого взгляда. Ярко‑зелёные глаза-волны всегда улыбались и погружались в чужие моря‑души, чтобы понять их истории и окутать волшебством. Его пальцы умели делать красивые жесты; а он сам едва ли сознавал, как пленительно изящно откидывал длинные пряди волос.  Никто не замечал внешние недостатки: небольшой шрам на носу, полноватые губы, небритый колючий подбородок и несколько седых прядей, похожих на серебряные ленты… А впрочем, были ли это недостатки? Странник сел за столик, рядом с измученной, совсем пьяной женщиной. Она странно, в понятном только ей ритме, двигала головой, вцепившись в бутылку, как в источник спасения. Бледное убитое лицо искоса взглянуло на человека напротив. Чёрная шляпка как бы невзначай слетела с её головы: женщина хотела лучше разглядеть незнакомца. Она открыла было рот, шумно икнула и потом грубо спросила:

– Чего тебе?

Мужчина как бы виновато развёл руками:

– Извините, но свободных мест больше нет.

Женщина как будто улыбнулась и, совсем сгорбившись, принялась наполнять бокал. Руки у неё дрожали, и вино пролилось на колени, она непонимающе посмотрела на испачканную бежевую юбку и махнула рукой, не считая нужным обращать на это внимание.

Незнакомец наблюдал за каждым её движением и вдруг совсем погрустнел, отложил вилку и покачал головой:

– Зачем вы пьете? – он напоминал теперь ребенка‑философа, обожающего вопрос «почему».

Она недоумённо подняла бровь:

– Какая тебе‑то разница?

– Извините, что вмешиваюсь не в своё дело, но… Подумайте сами, этот бокал несколько минут назад был пустым, верно? И вы захотели наполнить его, подобно тому, как пытаетесь чем‑то заполнить пустое место на тумбочке, подобно тому, как обманываете иногда опустошённую душу… И вот вы наполнили, выпили, а ведь бокал‑то снова пустой! И душа тоже, ведь не того, совсем не того она требует…

Женщина разъярённо сжала кулаки:

– Катись к чёрту со своей философией! – подняла бокал и принялась жадно пить, шумно глотая.

– Хорошо, тогда ответьте на один единственный вопрос: вы хотите быть счастливой? – он строго, проницательно посмотрел на неё.

Женщина громко расхохоталась:

– Сектант, что ли?

– Хотите, иначе бы не искали счастья в вине… – задумчиво пробормотал незнакомец, не обратив внимания на её вопрос.

– Послушайте… – и он пододвинул к ней стул и что‑то зашептал на ухо.

У неё задергались пальцы. Ей захотелось отмахнуться от сказанного, как от назойливой мухи.

– Всё не так! Ты лжёшь! Специально пудришь мне мозги! – и она снова схватилась за бутылку, но наливать не стала, не в силах отвести взгляд от собеседника. А тот смотрел ей прямо в глаза и как будто говорил:

«Это правда. Просто поверь – и живи».

20 ноября

Ненависть к людям с каждым днем захлёстывает меня всё сильнее, и я открыл дневник, чтобы выплеснуть своё презрение на эту клетчатую бумагу… Одна история окончательно уничтожила остатки моих лучших качеств. Я совершил маленькое самоубийство внутри себя.

Со мной по соседству живёт одна обеспеченная семья: интеллигентная одежда, интеллигентные диалоги, интеллигентное мировоззрение, интеллигентная ругань. Последнее началось из‑за их дочери, впавшей в слабоумие подросткового возраста. Раньше я слышал только: «Сашенька, ты уже сделала уроки? Какая молодец! Сашенька, сыграй гостям на фортепиано! Какая же ты у нас талантливая!» Эта Сашенька была робкой миниатюрной девчоночкой со вздёрнутым носиком и рыжими косичками, училась исключительно на пятёрки и, конечно, никогда не прогуливала уроки, да ещё и успевала посещать музыкальную школу, фортепианное отделение, и по вечерам разучивала новые мелодии. Но как только ей исполнилось четырнадцать лет, рыжие волосы были выкрашены в чёрный, на плече появилась татуировка в виде пентаграммы, в дневнике поселились двойки и замечания, а фортепиано в её комнате окончательно заглохло. Я не любил её искусственную, далекую от душевной, игру, поэтому почувствовал облегчение. Правда, музыку заменили теперь громкие скандалы и звуки бьющейся посуды. Никогда не понимал, зачем колотить чашки и тарелки, чтобы что‑то доказать. Раз, после очередного скандала, грозный отец приказал ей сесть за фортепиано и заниматься. А девчонка громко закричала, что не хочет и не будет, и принялась с силой колотить по инструменту.

Вся проблема состояла в том, что Сашенька влюбилась в одного паренька, который жил прямо надо мной (из‑за его прыжков беспрестанно качалась моя люстра). Я почти ничего не знаю о его семье, кроме того, что он воспитывается одной немолодой женщиной. Мальчонок постоянно доводил её до слез тем, что подворовывал в магазинах и курил за углом школы. В пятнадцать он назвал себя байкером (правда, без мотоцикла) и оделся в какую‑то огромную, широкую в плечах косуху. На горе интеллигентным родителям, паренёк целовал Сашеньку прямо перед их окном и предлагал ей сигареты. Та, конечно, не смела отказать и закуривала, напуская на себя важный вид. Я с презрением оглядывал эту влюблённую парочку всякий раз, когда проходил мимо. Казалось, что