Крокодилий сторож - Катрине Энгберг

Анетте была права – он пребывал в отвратительном настроении. Поясница ныла, и он напомнил себе, что нужно позвонить врачу и попросить очередной рецепт на оксиконтин. Дело дрянь. Самая отвратительная дрянь.

В последний раз нечто похожее на то, что досталось ему теперь, было пять лет назад, семейная трагедия. Несчастный отец в отчаянии убил свою бывшую жену на глазах у их троих детей, а затем попытался сжечь всю семью, чтобы скрыть преступление. Тогда у него была Тереза, которая поздними вечерами, когда он возвращался домой, окутывала его домашним теплом. Тогда он успокаивал себя тем, что самоотверженная забота Терезы в глобальном смысле уравновешивала недостатки человечества. Теперь он уже в этом сомневался.

В канун последнего Нового года она была красивее, чем когда-либо. Так по крайней мере помнилось ему сейчас – хотя он и не смог бы вспомнить в подробностях, что на ней было надето. Что-то черное, сверкающее, как глаза летучих мышей во мраке пещеры. Но не платье придавало ей красоту, а отстраненность и его усиливавшаяся неуверенность, которая делала ее недостижимой. Они ехали в центр города на такси, чтобы успеть к новогодней речи королевы, и каждый в свое окно смотрел на падающий снег. Она сидела в полуметре от него и не видела свободного падения его сердца. Он упустил ее и сам это прекрасно понимал, он слишком часто отсутствовал и был полностью поглощен карьерой. Избегал личных поражений и домашних перепалок. Но ведь и она тоже. Со следующего года все будет иначе: знай, наступающий год станет особенным для нас и нашей будущей семьи, я приложу к этому все усилия. Наконец-то у нас все получится! Ведь для меня нет ничего важнее в жизни, ты же знаешь?

Она улыбнулась, слегка смущенно, и похлопала его по руке, как учительница, которая хвалит детский несуразный рисунок, потом отвернулась и продолжила смотреть в окно. Он тоже отвернулся, что ему еще оставалось делать, и принялся рассматривать капли на стекле, которые сплющивались от большой скорости.

Праздник сделался кафкианским с первой минуты прямой трансляции из Амалиенборга. Он стоял с бокалом слишком сладкой кавы и смотрел на ту, которую любил и которая была его женой. И в то же время уже нет. Еда, разговоры, еще еда, еще вино – он не мог вспомнить в деталях, как он провел тот вечер, но к моменту, когда часы пробили двенадцать, он ни разу не прикоснулся к ней. Поцелуй, который она ему подарила, казался принужденным, был слишком кратким и не шел в счет. Он уже знал, что все кончено.

Он даже совсем не удивился, когда в первом часу она подошла к нему и рассказала о подруге, которая проводит новогоднюю ночь в одиночестве, жаль ее все-таки. Она, пожалуй, съездит и утешит ее. Нет-нет, он пускай остается на празднике, она скоро вернется. Все удивились, когда она ушла, но уже слишком много выпили, чтобы проявить настоящее беспокойство, даже когда он тоже оделся и последовал за ней. Ведь новогодняя ночь располагает к подведению итогов и наведению порядка в хитросплетениях супружеских отношений.

Он следовал за ее узкой спиной через весь центр старого города, чувствуя себя актером в посредственной мелодраме, разбитым, одновременно испытывающим прилив адреналина и готовым сбить с ног любого, кто встанет у него на пути.

Когда она вошла в чужую дверь, за которой совершенно точно не было никакой подруги, он досчитал до десяти и позвонил. Нильс – было написано под звонком. Нильс. Она открыла без малейшего раскаяния и просто попросила его уйти. Это было хуже всего. То, что она не стыдилась, не сожалела, даже не позаботилась о том, чтобы он не пошел следом. Тебе нужно уйти, Йеппе! Уходи! И закрыла дверь.

Он отправился пешком к Йоханнесу и Родриго на Скюдебанегеде и позвонил к ним в дверь посреди ночи. Обескураженный, отвергнутый, уничтоженный. Он прожил у них на диване две недели, взяв больничный и укрывшись в пещере из шерстяных пледов и утешений. Йоханнес и Родриго заботились о нем, как о ребенке, и выплакали все слезы, которые он сам был не в состоянии из себя выжать. Они выслушали его рассказ тысячу раз и поддерживали его, пока он не смог встать и снова встретиться с миром.

Когда он наконец очутился дома, там не оказалось всех ее вещей и большей части их общей мебели. Остался лишь кратер жилища с тоскливыми контурами, оставшимися на стенах от демонтированных полок. Диван она оставила, на него он и завалился. Он лежал, как губка, в прослойке из несчастья, и впитывал, впитывал, лежал, пока у него не искривилась спина, а на зубах не появился кариес. Он не помнил этого времени, не знал, сколько это длилось.

Однажды в дверь постучал Йоханнес. Когда Йеппе не открыл, друг выбил подвальное окно, встряхнул его, запихнул в ванну и приготовил кофе. Он снова начал работать. Сейчас был август. Совсем недавно он получил по почте свидетельство о расторжении брака. Разведенный коп в разгар жизненного кризиса. Классика.

Йеппе вытер руки серым бумажным полотенцем и перевел взгляд с зеркала на мусорное ведро.

*

– То есть вы утверждаете, что у Юлии было мало друзей среди сверстников? – Йеппе почувствовал, как к его горлу подкрадывается потребность зевнуть, но успешно подавил ее. Этот долгий день был полон всякой информации, как жизненно важной, так и абсолютно бесполезной, и в данный момент он слишком устал, чтобы заниматься сортировкой сведений. Он сменил позу на хрупком кофейном стуле за небольшим обеденным столом на кухне у Эстер ди Лауренти и открыл чистую страницу в записной книжке. Анетте проводила второй брифинг в управлении, они договорились встретиться по его окончании и подвести итоги.

В настоящий момент он был рад возможности побеседовать с Эстер ди Лауренти наедине. Во время разговора миниатюрная женщина мыла щеткой посуду, топорщившиеся щетинки соскребали с блюда мясной жир. Ее реакция на опознание жертвы была сдержанной, словно подтвердилось то, что она знала заранее и в связи с чем горевала.

Эстер подлила себе в бокал красного вина из картонной коробки, которая, казалось, занимала постоянное место на кухонном столе, и, подняв бровь, предложила ему выпить с ней. Он отказался интернациональным жестом – нахмурив лоб, покачал пальцем – и терпеливо ждал. Хозяйка уже слегка захмелела и не торопилась.

– Она относилась к разряду девушек, предпочитающих общение со зрелыми мужчинами. Не потому, что она не интересовалась сверстниками. Я думаю, иногда они ей надоедали.

Эстер произносила звук «р» сочно, словно выплевывала его, больше ничем не выдавая опьянения.

– Конечно, Юлия частенько тусовалась с Каролиной и ее парнем, но она не могла избавиться от чувства, что она третья лишняя… Вы нашли ее? Каролину?

Йеппе на мгновение задумался, до какой степени стоит делиться сведениями.

– Ее телефон находится вне зоны доступа, но сегодня утром их с подругой местоположение было зафиксировано в Бромёлла. Они использовали карту «Виза» Каролины, поэтому мы практически уверены, что это они. Шведская полиция в данный момент разыскивает их и отправит обратно в Копенгаген.

Эстер ди Лауренти кивнула себе с явным облегчением.

– Знаете, я ведь здесь родилась. Вот в этом доме. Мои родители приобрели его в 1952 году и сделали в гостиной бар. Он назывался «Пеликан». Мама стояла за стойкой, отец больше играл с посетителями в бильярд. Не сказать, что это было спокойное детство. Зато веселое. Вся улица гуляла на прощальной вечеринке, когда маме пришлось закрывать заведение. Отец умер, в одиночку она не справлялась. Сама она умерла через год. Осталась только я. Для меня это не просто дом…

Йеппе кивал и дожидался момента сменить тему ровно столько, чтобы не показаться невежливым.

– А что из себя представляет этот Даниэль? Насколько я понял, он тоже из Сёрвада, так что они с Юлией могли быть знакомы… – Йеппе оборвал фразу, и она прозвучала чем-то средним между вопросом и намеком. Эстер ди Лауренти тут же подхватила ее.

– Забудьте! Даниэль прекрасный мальчик. Если бы все были такими во времена моей молодости.

Она запрокинула голову, дожидаясь, когда последняя капля сбежит из бокала ей на язык. Отставив бокал, она словно рассердилась на то, что он пуст. Вздохнув, бросила через плечо кухонное полотенце.

– Скажите мне, господин полицейский, что, черт возьми, происходит? Почему моего жильца убили в моем доме, и почему вы тратите время на допрос меня, хотя я ничего не видела и не слышала, вместо того, чтобы ловить психопата, который это сделал?

Отлично, подумал Йеппе, такие общительнее всего как раз в моменты раздражения.

– А кто такой… – он нарочито прищурился, заглянув в свою записную книжку, – кто такой Кристофер?

По выражению ее лица, которое застыло всего лишь на секунду, он понял, что удар пришелся в цель.

– Кристофер – это мой… мой учитель пения. И друг. Я знаю его уже четыре года. Он… – Она замолчала, озадаченно посмотрела на свои пальцы прачки, стараясь отыскать лазейку, чтобы уйти от дальнейших вопросов. Бинго!