Мы из Коршуна - Агния Кузнецова (Маркова)

– Буду дружить с тобой.

Славка схватил ее руку, постоял в нерешительности и вдруг обнял и горячо поцеловал в губы. Вера остолбенела. Отшатнулась, ударила Славку по лицу.

– Посмей только… – задыхаясь, сказала она и, не оборачиваясь, быстро пошла прочь.

Славка не ожидал этого. Он даже вначале обиделся и некоторое время стоял, потирая щеку. Но ему сейчас же показалось страшнее всего в жизни потерять уважение Веры.

– Вера, я клянусь – больше этого никогда не будет! – Он побежал за ней. – Ну, прости меня…

Вера не слушала.

Славка остановился только тогда, когда она вошла в школьный двор, пересекла его и поднялась на крыльцо интерната. Он постоял, поглядел на освещенные окна, закрытые шторками, и, проклиная себя, поплелся домой.

В эти же часы в Итальянском парке сидели Саша и Ваня. Обычно они то и дело встречались на школьном дворе или на улице. В этот вечер они случайно встретились около парка. Разговаривая, не заметили, как вошли в него. И уселись на упавшем дереве.

У них всегда находились темы для разговоров, и никогда они не успевали договорить до конца. Больше всего рассуждали о жизни, о будущем, о себе. Вот и теперь Ваня мечтал вслух:

– Окончу сельскохозяйственный институт и вернусь в Коршун. Пусть это нескромно, но сам свою кандидатуру выставлю в председатели колхоза.

Саша в темноте с изумлением поглядела на Ваню, а потом фыркнула, замахала руками:

– Зачем сам? Так не бывает. Мы поможем тебе…

А Ваня продолжал:

– Сделаем Коршунский колхоз образцовым, таким, чтобы по нему равнялись не только в нашей стране! Из-за границы приезжать будут…

Саша снова фыркнула.

– Что ж в этом смешного? – спокойно спросил Ваня низким, глуховатым голосом.

– Да я не над этим… Я представила тебя председателем.

Ваня сидел верхом на стволе дерева, сомкнув на шершавой коре свои большие руки. Саша стала серьезной.

– Тебе хорошо. У твоего отца есть деньги. Ты можешь ехать куда хочешь и спокойно учиться.

– А ты не очень горюй, Сашенька. Сама заработаешь, и друзья помогут.

«Какие друзья? Как помогут?» – хотелось спросить ей, но она не спросила и лишь молча поглядела на Ваню.

– Как ты думаешь, Сашенька, ответит нам Рамоло Марчеллини? – спросил Ваня.

– Не знаю. Должен бы ответить. Даже из вежливости.

– Знаешь, с тех пор как я узнал, что в могиле этой, – Ваня кивнул в темноту кустов, – похоронен итальянец, который вместе с русскими громил фашистов, я все время думаю о своем отце. Какое совпадение! Он ведь в Италии тоже боролся за народ, за правду…

Ваня замолчал, прислушался к шуму ветра, сильным порывом пробежавшего по вершинам деревьев.

– Учиться поеду в Иркутск, постараюсь что-то узнать о своих родителях. А потом бы в Италию!.. Ну, пошли, Сашенька. Тебе в интернат приходить нужно вовремя.

Саша неохотно встала. «Он всегда первый вспоминает о том, что пора расходиться, – подумала она, – а я бы сидела до рассвета…»

Ваня пропустил Сашу первой по узкой знакомой тропинке и пошел сзади нее.

Вечером, когда семиклассница Катюша заснула, Саша перебралась на Верину кровать.

– Подумай, – с возмущением шептала Вера, – только я сказала, что буду дружить с ним, он сразу же целоваться… Вот и попробуй помочь им!

– Нет, Вера, не все такие. Ваня совсем другой. Мы с ним уже год дружим и вечерами вдвоем ходим, а он молчит и молчит… Может, не нравлюсь я ему? Только он очень, очень хороший… Обо мне все беспокоится: и в интернат вечером приди вовремя, и не тревожься, что на ученье денег нет.

– Эх, Сашенька, вся школа знает, что ты для Вани милее всех. У него и лицо другим становится, как тебя увидит.

– Милее – может быть. А любить – не любит, – задумчиво произнесла Саша.

– А я думаю, – снова не соглашалась Вера, – когда любовь настоящая, в ней и признаваться страшно.

– Ты думаешь? – с радостью и надеждой шепнула Саша. – Ты у нас такая умница-разумница, как твоя бабушка. – И вздохнула: – Как только я буду жить без тебя, когда школу окончим?.. Спокойной ночи!

Саша перебралась на свою кровать.

– Спокойной ночи! – сказала Вера.

Она долго еще лежала на спине и смотрела в темноту, думая о том, как хорошо было бы полюбить сильно, по-настоящему. Но кого? Она мысленно перебрала школьных мальчишек, молодых рабочих лесозавода, всех, кто встречался ей в жизни, и не увидела такого человека. «Может, я как разборчивая невеста у Крылова? Или тот, кто предназначен судьбою, еще не повстречался мне? А может, и не повстречается никогда?.. Ну и пусть. Разве в этом одном заключается жизнь?»

8

Для многих учеников девятого «А» этот день был беспокойным. Класс писал сочинение.

Конечно, таким ученикам, как Саша Иванова, Вера Каменева и Славка Макаров, сочинение написать – одно удовольствие, а вот Ване Лебедеву сочинение всегда доставляет неприятность. За два урока он с трудом исписывает половину страницы. И как ему кажется, излагает свои мысли коротко и ясно, безо всякой воды, а Царевна Несмеяна каждый раз ставит ему тройку и пишет: «Мысли хорошие, но их надо развить. Получилось не сочинение, а конспект».

Вот почему в этот день Ваня пришел в школу далеко не в радостном настроении и сел за свою последнюю парту у окна хмурый и молчаливый. Он всегда сидел в задних рядах, чтобы своей могучей фигурой не загораживать доску, сцену, экран или президиум.

Весело впорхнула в класс Саша, бросила короткий красноречивый взгляд в Ванину сторону и села за свою первую парту, рядом с Верой.

Появился Славка. Не глядя ни на кого, он прошел между партами, громко стуча сапогами.

Саша толкнула локтем Веру и сказала, указывая глазами на Славку:

– Переживает.

Вера пожала плечами, показывая этим, что ей все равно, переживает Славка их размолвку или нет.

Вошла Елена Николаевна. Ученики встали. Спокойным движением руки она разрешила сесть, молча подошла к доске и, стуча мелом, написала: «Мой лучший друг». По классу пронесся шепот, и даже послышались удивленные возгласы:

– Это тема сочинения?

Вчера вечером все наспех перечитывали «Слово о полку Игореве», и, оказывается, зря.

– О чем же писать? – недоумевали многие.

– Пишите о своем лучшем друге, – спокойно сказала Елена Николаевна, достала из кармана черного жакета белоснежный платок и вытерла им пальцы.

Некоторое время в классе было шумно. Ученики шептались, доставали из парт ручки и тетради. Елена Николаевна молча стояла у края доски, опустив руки, и с грустной задумчивостью глядела на девочек и мальчиков, выжидая, когда они успокоятся. Наконец стало тихо. Одни, склонившись над тетрадями, писали первые строчки, другие сосредоточенно разглядывали потолок и стены класса.

Тишину нарушил низкий голос Веры:

– Елена Николаевна! А можно написать о моем лучшем друге из книги?

– Можно, – подумав, ответила учительница.

– Я о Мересьеве, – вполголоса сказала Вера и неторопливо начала писать прямо на беловик.

А Саша писала торопливо, не дописывая фраз, заменяя те слова, в правильности написания которых сомневалась.

Вера перестала писать, заглянула в Сашино сочинение, но та прикрыла тетрадь рукой и многозначительно прошептала:

– О тебе, Вера, пишу, потом прочитаешь. И Славка, наверно, о тебе пишет.

Но Славка писал не о Вере. Он прочитал на доске тему сочинения и подумал: «А кто же мой лучший друг? О ком писать?» Мысленно перебрал одноклассников, ребят из рабочего поселка и первый раз в жизни понял, что настоящих друзей у него нет. Стало не по себе. Он долго сидел, склонившись над чистым листом бумаги. И вдруг в его воображении встал Федор Алексеевич. Вспомнилось, сколько раз он, только он удерживал Славку от дурных поступков, заставлял задумываться о себе, волновался за него, брал под свою защиту. Вспомнился разговор с Федором Алексеевичем перед злосчастной поездкой в город. Славка даже вполголоса повторил слова, сказанные тогда директору:

– Я извинюсь перед всей школой… Я знаю себя… Мне обязательно надо увлечься интересным делом, иначе…

– Не бубни. Мешаешь! – толкнул его в бок сосед – пламенно-рыжий и, конечно, веснушчатый Илька Козлов.

Славка опомнился.

Федор Алексеевич не раз советовал Славке подружиться с Илькой, и Елена Николаевна – будто случайно – посадила Козлова рядом со Славкой.

– Ты почему не пишешь? Скоро конец первого урока! – сердито сказал Илька.

– Сейчас буду писать.

Славка взял ручку, столбиком написал эпиграф: «Я извинюсь перед всей школой…» (Мои слова в кабинете директора.)» И сочинение начал так:

«Мой лучший друг не одноклассник и не сверстник. Ему больше сорока лет. Зовут его Федор Алексеевич. Он директор моей школы. Я знаю, что мне никто не верит: ни мои родители, ни соседи, ни мои одноклассники, да, вероятно, и весь Коршун. В меня верит только Федор Алексеевич. Он убежден, что я исправлюсь. И это иногда окрыляет меня, и я начинаю искать в себе что-то хорошее и надеяться на какое-то будущее… Я много раз подрывал его доверие. И знаю, что мягкость Федора Алексеевича ко мне осуждают учителя и ученики. Наверно, не раз на педсоветах приходилось ему отбивать атаку учителей. Но он все еще верит в такого негодяя, как я. Он поверил мне и отпустил меня в город. А я там совершил кражу…»