На изломе - Андрей Мигулин

Андрей действительно залюбовался Дарьей. Замотанная в белую простыню, как в греческую тунику, она ему казалась ожившей античной статуей из петербургского Летнего сада.

– Ты в этой простыне похожа на Афродиту.

– Скажешь тоже, – ответила слегка покрасневшая Даша, – ты давай одевайся. И отвернись. Я тоже оденусь, – и, немного помедлив, добавила: – Я ещё стесняюсь тебя немного.

Андрей оделся быстро и ещё некоторое время стоял спиной к Дарье, пережидая момент, пока она приведёт себя в порядок. Наконец он услышал:

– Всё. Можешь повернуться.

Он повернулся. Даша внимательно осматривала комнату, при этом шаря у себя по карманам халата.

– Лёша. А ты не видел мою заколку для волос? Такая, металлическая. В форме бабочки.

Андрей молча осмотрел комнату, потом зачем-то похлопал себя по многочисленным карманам. Но когда хлопнул себя по боковому, набедренному карману, его ладонь что-то неприятно укололо через материю. Он осторожно извлёк из кармана бабочку-заколку.

– Держи, – протянул её Даше, – как и почему в кармане оказалась, не понимаю. Я пошёл?

– Подожди, – она выглянула в коридор. Дневальный продолжал мирно спать.

– Я хочу тебе кое-что отдать. Думала это завтра как-то сделать, но раз всё так получилось, то сейчас.

Она подошла к платяному шкафу, открыла дверцу. Затем, покопавшись внутри, извлекла из глубины белый конверт и подошла к Андрею.

– Я тебе письмо тут написала, думала, завтра отдам. Ты возьми сейчас, но только прочитаешь дома, после службы. Хорошо? Только дома! Обещаешь? – произнесла Даша, с тревогой заглядывая в его глаза.

– Конечно, милая. Для тебя всё что угодно, – ответил он, забирая письмо. И целуя её в щеку, добавил: – Всё. Я побежал.

Они прошли незамеченными мимо спящего дневального. Дарья поцеловала Андрея ещё раз и осторожно открыла дверь, выпуская его на улицу. Он, аккуратно выскользнув на улицу, быстро зашагал в сторону казарм.

Уже погасли звёзды, а на востоке небо стало совсем светлым.

«Рассвет. Это самый лучший рассвет в моей жизни», – подумал он. И вдруг остановившись, обернулся. Ему казалось, что сквозь приоткрытую дверь Даша смотрит ему вслед. Но, увы, дверь санчасти была закрыта.

Время до подъёма пролетело незаметно. Затем начался новый армейский день, как всегда подчинённый строгому распорядку. После того как в расположение батальона прибыл командир, Минин доложил ему обо всём, что произошло за время его дежурства, и наконец был свободен от службы. После ночного дежурства полагался отдых.

Ему повезло, знакомый офицер из автослужбы ехал в город по делам и любезно согласился подвезти его до общежития. Поездка в машине так убаюкала и разморила Андрея, что, прибыв на место, он смог только добраться до своей комнаты и, быстро раздевшись, повалился на койку, засыпая мгновенно, едва успев коснуться головой подушки.

Проснулся Андрей ближе к вечеру, когда солнце уже перевалило зенит и стало постепенно опускаться за горизонт. Он не сразу открыл глаза, вслушиваясь в себя, точнее в своё тело. Ему казалось, что, пока он спал, его кто-то поднял над кроватью и впечатал со всего размаха в матрас. И что он теперь лежит, распластавшись на нём, ощущая всеми клеточками тела рельеф, который образовало его тело в постели. Но при всём при этом ощущал неповторимую лёгкость и осознание того, что отдохнул так, как прежде никогда не удавалось.

«Наверно, вот так впадают в нирвану йоги, отрешаясь от всего земного», – подумал Андрей.

Он пролежал ещё так минут пять, не имея желания шевелиться и вставать, вспоминая события прошедшей ночи, как бы заново переживая их. Осознание того, что у него теперь есть Даша, наполняло новым смыслом и неподдельной радостью его жизнь. Он лежал в тиши своей комнаты, мечтая о том, как будут дальше развиваться их отношения с Дарьей, но коридоры общежития постепенно наполнялись шумом, побуждая его покинуть уютную кровать. Это приходили с работы жёны офицеров и прапорщиков, приводили из детсадов и школ детей, которые начинали бегать и резвиться, радуясь свободе действий.

– Так. Надо вставать. А то сейчас все плиты на кухне по занимают, и придётся голодным сидеть, пока они не освободятся.

Он встал, натянул тренировочные штаны, надел просторную футболку, прикрывая повязку, тем самым отстраняясь от ненужных расспросов соседей, и, взяв эмалированный чайник, вышел в коридор. Его комната располагалась метрах в трёх от общей кухни. Сладко зевая, Андрей добрёл до кухни. Свободные конфорки на трёх газовых плитах, стоящих в общей кухне, ещё были. Он набрал воды, поставил чайник на газ и вернулся в комнату. Пока закипает чайник, он решил собрать вещи, разбросанные в беспорядке по комнате. Сначала он поднял с кресла форменные штаны и аккуратно повесил на спинку стула, затем снял с дверцы платяного шкафа камуфлированную куртку, встряхнув её, тоже повесил на стул. Когда он встряхивал куртку, то обратил внимание, как что-то белое вылетело из неё, скользнув под кровать. Андрей нагнулся и, пошарив рукой под кроватью, извлёк оттуда белый солдатский конверт, на котором красивым женским почерком было написано «Минину А. А.».

– Ох ты. Это же письмо от Дарьи. Как же я забыл про него.

Он спешно распечатал конверт, развернул двойной тетрадный листок, исписанный таким же красивым почерком, и углубился в чтение.

«Милый мой и любимый Андрюша!!! Извини, что так называю тебя, мы с тобой почти не знакомы. Но так я тебя называю уже давно, с той самой минуты, когда первый раз увидела. Я служила в окружном госпитале, в инфекционном отделении. В тот день, когда тебя привезли сильно контуженного, я подменяла в приёмном покое свою подружку. Ты был без сознания, весь в кровавых повязках, грязный, в обожжённом местами камуфляже. Говорили, что ваша группа попала с колонной в засаду и что ты вытаскивал раненых из горящих машин, пока самого не контузило близким разрывом гранатомёта. И что тебе повезло, тебя твои бойцы успели доставить на аэродром к борту, который улетал в Ташкент с ранеными. Помню, как я тебя раздевала, срезала прилипшие бинты, как мыла твоё лицо и тело мокрым полотенцем, ты страшно матерился в бреду, продолжая свой окончившийся бой. И мне тогда вдруг показалось, что знаю тебя очень давно и что когда-то я уже была с тобою. Может, в прошлой жизни? Это было как наваждение. Я прибегала в неврологию, где ты лежал, чтобы украдкой посмотреть на тебя, запомнить твоё лицо, услышать голос. И чем больше я тебя видела, тем больше мне хотелось быть с тобой. Но ты мне казался таким взрослым и недоступным и совсем не обращал на меня внимания, а первой подойти я стеснялась, тем более за тобой увивались все сестрички из отделения и вряд ли бы ты обратил внимание на приходящую медсестру. Я узнала про тебя всё: где служишь, где живёшь, то, что ты в разводе, сколько тебе лет, где учился и многое другое. Втайне даже мечтала, чтобы ты подхватил инфекцию и попал в моё отделение. Вот тогда никто не смог бы мне помешать. Наконец совсем собравшись с духом, я решилась первой подойти к тебе, вдруг узнаю, что тебя досрочно выписали за то, что вышел покурить не в положенное время и нахамил начальнику госпиталя. Это было для меня трагедией, не успев тебя найти, потеряла. Тогда-то у меня созрел план перевестись из госпиталя в вашу часть, чтобы быть рядом с тобой. На это ушло больше полугода. Меня не хотели отпускать, не хотели брать в вашу часть, задерживали мои рапорты и документы, все меня отговаривали, особенно начальник моего отделения, потому что был влюблён в меня и предлагал замуж. Но я знала, что без тебя не смогу, и добивалась перевода всё равно. Помог случай. Внук заместителя начальника штаба округа объелся зелёными неспелыми яблоками и попал к нам в отделение. Мальчик был капризный, но привязался ко мне, все процедуры и лечение принимал только со мной. Он быстро оправился и, когда его забирать приехал дед, генерал-лейтенант, он рассказал ему, какая я хорошая. Когда подобревший дедушка спросил, может ли он чем-то помочь, я попросила о переводе, и через неделю приказ был готов. По прибытии в часть узнала, что ты в командировке и будешь месяца через два-три, но это было неважно, так как я была уже рядом с тобой. Потом, когда до окончания твоей командировки оставалась неделя, я узнала, что ты ранен и что ты в госпитале, откуда тебя выпишут только через два месяца. Проревела целый день, потому что наша встреча опять отдалялась на неопределённый срок. Так как 20-го числа этого месяца я в составе сводного батальона уезжаю в Таджикистан на полгода и не смогу тебя увидеть. Поэтому решила написать письмо и передать с Алевтиной Петровной, она славная женщина.

Я хочу, чтобы знал. Я люблю тебя больше жизни!!! И для меня нет человека дороже тебя!!! Надеюсь на нашу скорую встречу.

Дарья Лукошкина».

Андрей дочитав письмо, задумался. Он пытался вспомнить Дарью там, в госпитале, но не получилось, потому что госпиталь хоть и присутствовал в его воспоминаниях, но только как неприятный, вынужденный момент, который отчасти скрадывался присутствием молоденьких медсестёр.