Вся собачья жизнь - Татьяна Ефремова

– Ой, так ведь через полтора месяца уже холодно будет, – Лариска споткнулась на полуслове. – Как же мы на дрессировку будем ходить по снегу? А если до весны отложить, не поздно будет? Как ты думаешь?

Отчаявшись получить от меня внятный ответ по «собачьему вопросу», она помчалась звонить Светлане. Вернулась озадаченная еще больше.

– Представляешь, завтра повторные соревнования по «Русскому рингу». В прошлое воскресенье же все сорвалось. Вот, завтра опять будут.

Еще бы я не представляла! Димыч туда как раз собрался, чтобы посмотреть на месте, как все происходит. Воссоздать картину преступления в полном объеме. И меня с собой тащит. Как я не старалась отвертеться, он сказал, что компания моя ему просто необходима, а если надумаю отлынивать, ничего от него больше не узнаю.

Придется идти.

* * *

– Да сволочь он был, Юрик ваш, – Коротко стриженная женщина лет пятидесяти смотрела на нас с вызовом и возмущенно поджимала губы. И только руки часто-часто перебирали брезентовую петлю поводка, выдавая сильное волнение. – Сволочь и гадина. Он мне чуть собаку не угробил весной, а вы хотите, чтобы я про него что-то доброе сказала? Нечего мне про него говорить. Плевать, что покойник, и все такое.

Димыч терпеливо слушал, кивал и соглашался. А я смотрела по сторонам. Вряд ли эта свидетельница нам что-то новое скажет. И нервничает она не потому, что скрывает важные сведения, а потому, что выступает первой, если верить номеру на рукаве.

Вообще, все опрошенные перед началом соревнований люди четко делились на две группы. Одни, как наша собеседница, считали Юрия Кузнецова негодяем и мерзавцем. Другие относились к нему равнодушно, близко знакомы не были, в неприятные ситуации из-за него не попадали. Некоторые вспоминали, что он любил собак.

– Да никого он не любил. И собак тоже. Он на них деньги делал. Вы того, кто про его любовь к собакам рассказывает, спросите, как долго они у него задерживались. Максимум год! Он брал щенка перспективного, подращивал. Попутно на всех выставках светился, где только можно. Иногда успевал даже юного чемпиона закрыть. А потом продавал подороже. Там же, на выставках, и находил покупателей. Подрощенный перспективный щенок совсем других денег стоит. Это не полуторамесячный кот в мешке, из которого неизвестно, что вырастет.

– Так ведь, чтобы щенок перспективным был, его выбрать надо правильно, – подала я голос. После Светиных прогулочных лекций я уже запросто могла о выборе щенка рассуждать.

– Ну да, – слегка споткнулась собеседница. – Уметь надо. Это он умел, тут ничего не скажешь. Собаки у него все были очень достойные. Он и выращивал их правильно, надо отдать ему должное. Да вы сами можете увидеть, сегодня два бывших Юркиных кобеля выступают. Ниже пятого места точно не займут, вот увидите. Если бы хозяева их не ленились, так вообще чемпионами могли бы быть. Хотя, Райса сегодня нет, все, что угодно может получиться.

– А Райс – это, если не ошибаюсь, собака Кузнецова?

– Его самого. Уникальный пес. Просто чудо какое-то. Он, кстати, единственный у Юрки подольше задержался. Видно, даже такому хапуге жалко было продавать. Сокровище, а не пес. А как Коля его у Юрки выпрашивал, какие деньги предлагал! Собака столько не стоит, хоть самый чемпионский чемпион. А Юрка ни в какую. Уперся, как баран, и не продал. Тоже, наверно, из вредности.

– Это как?

– Да у них с Колей какие-то давние терки. Чего уж не поделили, не знаю. Только кажется мне, что, если бы кто другой предложил Райса купить, Юрка, может, и продал бы. А Коле отказал.

– Коля – это кто?

– Фигурант наш. Вон стоит, который слева. Чего уж они с Юркой не поделили, не знаю? Вроде, и вместе не работали почти, только на соревнованиях и встречались. А терпеть друг друга не могли. Да вы не туда смотрите – Коля светленький такой мальчик, слева стоит, переминается.

Мы посмотрели в направлении, указанном теткой, пытаясь в группе фигурантов разглядеть светленького мальчика Колю. Задача, прямо скажем, была невыполнимой. Сначала фигурантов было трое, потом, небрежно помахивая стеком, подошел еще один. И все они для нас были на одно лицо. Вернее, на один костюм. И кто там из них светленький, а кто темненький, разглядеть было невозможно. Четыре широченных неуклюжих силуэта маячили возле столика секретаря соревнований, разговаривали между собой, здоровались с подходившими регистрироваться участниками.

Ну да, если присмотреться внимательней, один был немного светлее остальных. Видимо, это и есть тот самый Коля, который безуспешно пытался купить удивительного пса Райса.

Димыч, насвистывая, прогулялся до секретарского столика и вернулся, очень довольный собой.

– Ну да, это Коля. Рыбкин Николай Александрович. Он у нас одним из главных свидетелей проходит, работал в паре с Кузнецовым, когда того завалили. Вот только про свои неприязненные отношения с убитым Николай Александрович ничего не рассказывал. И про то, что собачку сильно хотел купить, тоже умолчал. Как ты думаешь, почему?

Я пожала плечами. Откуда мне знать, почему Коля Рыбкин не вывернул душу наизнанку перед старшим опером Захаровым? Может, посчитал, что его мечты об удивительной собаке Райсе к делу не относятся. А Димычу только дай зацепку, он за любую ерунду ухватится и душу вынет.

Димы вообще сегодня выглядел очень довольным, даже руки потирал в предвкушении:

– Удачно все складывается. Я спросил у секретаря, сегодня все те же участники, что и в прошлое воскресенье. Кроме Кузнецова, конечно. Практически следственный эксперимент. Еще бы зрителей расставить на те же места, что неделю назад.

– Боюсь, это невозможно, – охладила я его пыл. – Ну, если хочешь, мы с Ларкой встанем туда, где стояли. Я помню, где. А многие, мне кажется, переходили с места на место. Участники, опять же, до поры до времени среди зрителей стоят, а потом, когда выступят, снова возвращаются. И не всегда на свое место.

– В том и беда, – поморщился Димыч. – У нас фотографии есть того сектора, где убийца стоял. Несколько человек фотографировали собак, ну и зрители в кадр попадали. Фотографии не очень четкие, но все равно видно, что люди на заднем плане менялись. Отходили, подходили… Половина свидетелей вообще толком не могут вспомнить, где стояли в момент убийства.

Пока Захаров ныл и жаловался на бестолковость свидетелей, начался первый этап соревнований. Все, как в прошлый раз. Фигурант убегает, участник по сигналу судьи пускает ему вслед собаку. Димыч сначала пристально вглядывался в лица зрителей и участников, но на восьмой или десятой собаке, расслабился и начал азартно следить за происходящим на площадке.

– Красавцы какие, – сказал он вдруг завистливо. – А я, видно, так и проживу всю жизнь без собаки.

– А ты собаку хочешь, что ли? – не поверила я своим ушам.

– Хотел раньше. Даже с мужиками нашими, кинологами, договаривался, насчет щенка. Да только куда мне собаку, сама посуди. Я же иногда сутками на работе пропадаю. Кто с ней гулять будет? Да и вообще, с собакой разговаривать надо, а я на работе наговорюсь так, что фамилию свою не сразу вспоминаю. Какая уж тут собака?

Он отвернулся от меня и стал смотреть на работу чужих собак. Такой сильно выросший Малыш, не дождавшийся своего Карлсона. Захотелось вдруг погладить его по голове. Просто так, без всякого злого умысла.

– А Лариска щенка завела, – сказала я тихонько. – Овчарку. Хорошенькая такая, пушистая.

– Лучше бы она ребенка родила, – сказал Димыч, не оборачиваясь.

– Да ну. За ребенка ответственность какая.

– Зато ребенок рано или поздно вырастет и разговаривать начнет. И скажет ей все, что про нее думает. А собака – тварь бессловесная, будет терпеть молча. Собаку жальче.

Пока я раздумывала, обижаться мне за Ларку или согласиться с такой точкой зрения, первый этап закончился. Объявили небольшой перерыв. Секретарь подсчитывала набранные собаками баллы и выписывала их в итоговую таблицу, пришпиленную на информационный стенд. Участники отпустили собак побегать. Первое время мне было немного не по себе от того, что несколько десятков крупных собак носятся просто так, ничем не сдерживаемые по открытой поляне. Я даже за Димкин рукав ухватилась по привычке. Он глянул на меня вопросительно, но рукав не отобрал. Только по руке похлопал успокаивающе. Через пару минут я и сама поняла, что бояться нечего. Собаки не проявляли к присутствующим совершенно никакой агрессии, носились друг за другом, грызли палки, приносили хозяевам раздобытые где-то под кустами пустые пластиковые бутылки, звали поиграть. А может, было не страшно потому, что никто из присутствующих собак откровенно не боялся? Все ходили по площадке, смотрели результаты, обсуждали работу собак и какие-то житейские мелочи. Трепали по голове подбежавшего на минуту питомца. Почему же, когда я встречаю собаку на улице, мне становится не по себе? Вот не была бы я знакома со Светланой и ее Гектором, допустим. Встретила бы их на улице. Наверняка задрожала бы внутри противно какая-то жилка. Захотелось бы пройти поскорее мимо такого «страшного» зверя. А здесь этот же самый зверь валяется сейчас пузом кверху на куче листьев, жмурится совсем по-человечьи от солнца и никаких других чувств, кроме умиления, не вызывает. Почему же на городских улицах я собак боюсь до дрожи, а здесь – нет? Может, все дело в общем настрое? В том, что для присутствующих здесь собаки – друзья и любимцы, а для прохожих на улице – источник опасности? А опасности-то никакой и нет. Только наши страхи, бережно в себе самих взращенные. А как же Джоник? Для хозяйки он был другом и любимцем. А пожилая женщина, спасавшая от него внука, сейчас в больнице.